Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

С тяжелым сердцем я поднялась по ступенькам, ведущим к церковному кладбищу. Дождь усиливался, так что мне пришлось поднять капюшон накидки и раскрыть зонтик. Мисс Хэдли подарила мне этот зонтик на двадцать первый день рождения. Она знала, что я обожаю цветы, и потому выбрала зонтик, на куполе которого были изображены длинные зеленые стебли, усыпанные фиолетовыми колокольчиками.

— В самую скверную погоду этот зонтик поднимет тебе настроение, — сказала мисс Хэдли, вручая мне подарок.

Подобно всем сиротам, я была подвержена приступам меланхолии, к которым моя наставница относилась с неизменным сочувствием.

Я вошла в кладбищенские ворота и двинулась по тропинке меж надгробий, рассчитывая отыскать могилу старого китобоя. Однако дождь припустил еще сильнее, и мне пришлось оставить свои попытки. Подобно дождевым струям, из глаз моих хлынули невольные слезы. Мысль о том, что все хорошее в этой жизни неизбежно кончается, разрывала мне сердце. Люси была так счастлива в объятиях своего любовника. Она ни на минуту не усомнилась ни в нем, ни в его любви. Я тоже верила в любовь Джонатана и в наше счастливое будущее. Понурив голову, я побрела к скамье, на которой старый китобой рассказывал мне свои истории.

Если Моррис Квинс бросил Люси, это отнюдь не означает, что Джонатан бросит меня, твердила я себе, пытаясь обрести душевное равновесие. Однако перед мысленным моим взором упорно стояла печальная картина: я возвращаюсь в школу, в свою маленькую комнату, и не нахожу там ни единого письма.

Но, может быть, если Джонатан бросит меня, я всего лишь получу по заслугам? Разве девушка, уступившая зову призрачного соблазнителя, достойна стать супругой респектабельного джентльмена? Разве наслаждение, которое я чувствовала в объятиях своего таинственного преследователя, не свидетельствует о порочности моей натуры? Правда, я сама не знаю, во сне или наяву испытала это наслаждение. Впрочем, какая разница. Даже если это сон, такие сны пристало видеть развратным женщинам, а не истинным леди.

Прислушиваясь к мерному стуку дождевых струй по куполу зонтика, я смотрела на огромного грифа, парившего над берегом, невзирая на непогоду. Птица, широко раскинув гигантские крылья, кружилась в небе над моей головой, поднимаясь то выше, то ниже. Я наблюдала за ней как зачарованная. Быть может, своим зорким взглядом гриф высмотрел поблизости добычу, какое-нибудь маленькое животное, и теперь примеривался, как лучше схватить его когтями. Но, вероятно, добыча ускользнула, потому что хищная птица, совершив последний круг, растаяла в небесах.

Я подошла к самому обрыву, откуда открывался эффектный вид — гавань, пирс, красные черепичные крыши городских домов, изрезанная линия скалистого берега. Разбитый бурей корабль, «Валькирия», с опустошенными трюмами и спущенными парусами, по-прежнему лежал на песке. Согласно сообщениям газет, загадочная смерть капитана до сих пор оставалась нераскрытой. Сотрудники береговой охраны, обнаружившие тело, сообщили, что кто-то привязал капитана к штурвалу. Предположение о том, что капитан сделал это сам, дабы не позволить волнам и ветру сбросить себя в море, они отмели как совершенно невероятное. Бывалые моряки тоже утверждали, что человек не способен связать собственные руки такими сложными узлами. После соответствующего осмотра коронер графства пришел к выводу, что причиной смерти капитана послужила рана на шее. Все это подталкивало к единственно возможному, но неправдоподобному выводу: некий злоумышленник привязал капитана к штурвалу, перерезал ему горло и спрыгнул за борт, в бушующее море. Местные жители в один голос утверждали — не сомневаюсь, будь старый китобой жив, он присоединился бы к их хору, — что все это происки матросов, давным-давно утонувших у берегов Уитби.

Насчет дальнейшей судьбы судна тоже разгорелись жаркие споры. Некоторые полагали, что корабль следует отремонтировать, другие считали, что его лучше отправить на слом. Если верить газетам, в Роттердаме судно было зафрахтовано неким лицом, пожелавшим остаться неизвестным. Предполагалось, что сей аноним совершит путешествие на борту судна, однако ни сам он, ни его тело до сих пор не были найдены. Груз, состоявший из пятидесяти больших ящиков, являлся собственностью фрахтователя и был доставлен по месту назначения еще до шторма. Что касается сбежавшей собаки, то королевское общество защиты животных вело ее активные поиски.

Покинутое судно, уныло лежавшее на берегу, напоминало арестанта, ожидающего вынесения приговора. Слово «покинутый» упорно вертелось у меня в голове, и я никак не могла от него избавиться. Дождь не прекращался, и я поняла, что тянуть время дальше бессмысленно. Я должна вернуться в город и выполнить свою печальную миссию, сообщив Люси о предательском бегстве ее возлюбленного. По пути к лестнице я споткнулась о камень и потеряла равновесие. К счастью, мне удалось устоять на ногах. Я нагнулась и подняла камень, едва не ставший причиной моего падения. Выглядел он довольно необычно, ибо отметины на нем напоминали закрученный хвост морского конька или туго переплетенную лентой косичку маленькой девочки. Перевернув камень, я с изумлением увидела перед собой змеиную голову с раздвоенным жалом и двумя ядовитыми зубами. Вне всякого сомнения, передо мной была одна из тех окаменевших змей, о которых рассказывал старый китобой.

Глава 7

Вечером того же дня.

Вернувшись, я обнаружила, что дом погружен в тишину. Миссис Вестенра все еще почивала, хотя обычно к этому часу ее послеобеденный отдых уже заканчивался. Люси тоже спала, ее белокурые волосы разметались по подушке. Рот ее был приоткрыт, с уголка его стекала тоненькая струйка слюны. Я попыталась прикрыть дверь спальни как можно тише, но, как видно, все-таки потревожила покой Люси. Она зашевелилась, приподняла веки и прошептала мое имя.

В комнате было темно, и я, чиркнув спичкой, зажгла стоявшую у кровати лампу. Люси недовольно поморщилась и прикрыла глаза ладонью. Я опустилась на кровать рядом с ней, так, чтобы защитить ее от яркого света.

— Ох, у меня во всем теле такая слабость, — простонала она, потягиваясь и вновь закрывая глаза. Мне показалось, дремота вот-вот завладеет ею опять, предоставив мне небольшую отсрочку. Но через мгновение глаза Люси широко открылись. Сонная истома сменилась в них тревогой.

— Ну, что? — нетерпеливо спросила она. — Ты говорила с ним?

Несмотря на охватившую Люси телесную вялость, взгляд ее был пронзительным, как у хищницы, высматривающей добычу.

— Люси, дорогая, я чувствую себя ужасно жестокой, и все же я должна сообщить тебе неприятную новость, — пробормотала я и коснулась ее руки, которую Люси резко отдернула.