Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

Змеда томилась, тосковала, боялась.

– Вагурка!

– Здесь я, государыня.

Девушка даже заглянула в полог. Не из дерзости, свойственной любимым служанкам. Она просто знала: госпоже важно чувствовать присутствие рядом, видеть человеческое лицо, понимать, что она не брошена один на один с ледяным простором. Пальцы Вагурки были испачканы чернилами. Скорописец Ардван только кончил переносить на прочную кожу пометки, сделанные в знаменитом суде. Вагурка помогала ему, заодно развлекая Змеду живыми голосами с цер, отданных для разглаживания. Коршаковна ненадолго забывала о холоде, узнавая речи Мартхе, Гайдияра, Эрелиса. Даже приказывала переписать для себя иные места, казавшиеся достойными памяти.

– Что сейчас, Вагурка?

– Утро, государыня. Велишь умыться подать?

Змеда кивнула. Собралась приподняться, но тут снаружи, из жуткого царства мороза, долетел крик. Грузная царевна испуганно замерла. Вот сейчас сани встанут и больше не сдвинутся. Её крохотное тёплое гнёздышко… такое беззащитное перед вселенной смерти и стужи…

Возгласы зазвучали снова. На сей раз Змеда слушала во все уши.

Голос Эльбиз…

Шегардайская наследница смеялась, подзадоривала кого-то, ей весело отвечали.

Змеда скомкала пушистое одеяло, страдая от беспомощного стыда. Она сама вызвалась в позадицу к третьему сыну. Сама захотела сопровождать сокровище Андархайны. Обещала служить, беречь, заступаться. Где ж было знать, что после безотлучных лет в Выскиреге у самых Верхних ворот нападёт мучительный страх? Загонит в жилой оболок, понудит искать спасения в дрёме?

В заднем кутце саней, за меховой полстью, имелась дверка. Вот она отворилась. Снаружи – скрип-скрип – кто-то влез.

– А душно-то! – сказала Эльбиз. – Что сестрица праведная? Ещё почивает?

– Не сплю, живу, – отозвалась Змеда. – Поди пожалуй, удача моя.

Эльбиз сунулась в полог. Без шапки, в простом кожушке, искрящемся ледяным бисером. Румяная, озорная, переполненная светом и счастьем. Лебедь, вылетевшая из утиного хлевка, хмельная свободой!

За плечом царевны мелькнула серебристая голова. Райца Эрелиса уже шептался с Вагуркой, та чему-то удивлялась, щёлкала деревяшками. Звук был легче привычного стука цер.

– Мартхе тоске твоей развеяние придумал, – сказала Эльбиз. – Вот, сестрица, держи. От изящества владыки хасинского! Дай сюда, Мартхе!

Райца передал ей нечто из руки в руку. На одеяло легла шестиугольная рамка, со стуком просыпались козны. Выточенные умелой рукой, колючие, хитрые, угловатые. Молодой шагад с лихвой сдержал слово. Подарил «однодневному брату» уменьшенный израз царской клетки, да к нему ещё наделал загадок, каких не продавали и в шегардайском ряду. Сам же горский владыка, к затаённому облегчению Эльбиз, покинул намерение ехать на север. «Воин Топтама был бы рад сопроводить молодого вождя и двух дев, отмеченных Небом, – сказал он Ознобише. – Однако Горзе, правящий народом Хур-Зэх, узрел великую власть и понял, сколь многому должен здесь научиться…»

– Смотри! – Эльбиз вложила рамку в пухлую безвольную руку. – Складывай, пока всё не уложишь!

Змеда послушно взяла деревянную плашку, напоминавшую остроугольный крючок. Приладила в угол. Сцепила с зерниной, похожей на пёсью голову, составленную из прямых линий… Райца Мартхе очень пристально наблюдал от двери. Когда остались только три козны, стало ясно – в свободное пространство они не улягутся. Змеда попробовала так и этак… вздохнула, оставила попытки.

– Куда мне…

Отвернулась, чуть не заплакала. Вот на что её теребят? Дурную, никчёмную, прежде лет своих достаревшую…

Эльбиз обмахнулась ладонью:

– Воздух какой спёртый, гнетёт! Выбиралась бы ты, сестрица любимая, на чистый снежок! Разойдёшься, повеселеешь!

Змеда промучилась до полудня. В словах старшей царевны была воля, внятная всякому праведному, но как исполнить её? Змеда открывала рот: звать Вагурку, приказывать одеваться… и вновь натягивала одеяло. Резные деревяшки путались в меховых складках. По ту сторону стенки, в нескольких пядях, ждали муки за пределами сил. Дойдя до полного отчаяния, Змеда решилась броситься им навстречу:

– Вагурка!..

И вот сквозь открытую дверцу, пресекая дыхание, ворвалась стужа. Толстая, жаркая песцовая харя, крытая сукном и расшитая жемчугом, превратилась в тонкий листочек. Змеда увидела снег, выползающий из-под днища саней. Эльбиз с Мартхе заскакивали на ходу. Коршаковна едва могла смотреть на движущуюся твердь, голову сразу повело кругом.

Крикнули мужские голоса, сани тяжело колыхнулись и замерли. Змеду подхватили сильные руки, весело и почтительно поставили в снег.

Она почувствовала, что проваливается. Она была наслышана, какой глубины достигает снег в дикоземьях. Успела понять, что решение покинуть сани было ошибкой. Успела вообразить, как тонет и гибнет. Ахнуть, крикнуть о возвращении – времени не хватило. Сбоку вынырнула шустрая Эльбиз. Совсем без хари, с густо заиндевелыми ресницами и бровями. Воткнула в снег долгие беговые ирты, присела перед Змедой, держа в руках снегоступы. Змеда помнила такие по Еланному Ржавцу. Там ей ни разу не доводилось их надевать, ибо после притчи с Комухой батюшка редко выпускал отроковицу из терема… Змеда непонимающе глядела на свой сапожок и на то, как великая сестра вдевает его в путце, похожее на мягкое ремённое стремя. Было непривычно, неудобно. Змеда поняла, что сейчас запутается и упадёт. Однако проваливаться перестала.

Сокровище Андархайны запрыгнуло обратно на лыжи, протянуло крепкую руку в рукавице. Выдохнуло облачко пара:

– Идём, Змедушка.

Вначале Коршаковна была способна думать только о том, как бы не зацепить одну лапку другой да не нажить срама, плюхнувшись врастяжку на глазах простолюдья. Однако снегоступы были сделаны на совесть и не цеплялись. Змеда перевела дух, начала замечать окружающее.

Высоченный купол серого неба. Такие дни теперь звались вёдреными…

Плавные, светлей неба, мягкие волны снежного моря, катящиеся в закрой. Где-то на дне этого моря громоздился бурелом, упокоенный в промороженной толще…

Огромный простор хрустального воздуха, ближе к земле замутнённый куржой от дыхания и шагов…

В мерцающем паоблаке струились тени людей, саней, оботуров, слышались голоса. Змеда, увлекаемая великой сестрой, пошла вдоль полозновицы. Возчик, завёрнутый в огромный тулуп, низко поклонился ей с козел. И даже упряжные оботуры, обросшие пластами и корками инея, повернули тяжёлые головы, принюхались, заревели.

Змеда наконец достаточно успокоилась, чтобы спросить:

– А… где государь?

– Там, впереди. – Эльбиз указала кайком. – Тропит.

– Тропит?..

Змеда помнила, какой это изнурительный труд. Работа для кабальных, невольников, низкорождённых. Слуги валились от усталости, утаптывая дорогу, когда батюшка выезжал на санях… Царевичу Эрелису порно бы сидеть в разубранном болочке. Беседовать с советником Мартхе, при яркой лампе рассматривать начертания Шегардая… вникать в местную Правду… ну, может, объезжать поезд на верховом оботуре. Но тропить?..

Эльбиз пожала плечами:

– Людям нравится, когда рядом кто-то из праведных. Праведные – вожди.

Змеда вдруг обратила внимание, что кожушок у великой сестры был тонкий и лёгкий. Не для стояния на морозе. Не для чинной прогулки.

Как, неужели и она…

– Заменки смеются, – пожаловалась Эльбиз. – Говорят, мы с братом на ноги отяжелели. Бегаем плохо, а тропить совсем разучились.

И унеслась вперёд длинными, размашистыми шагами, оставив Змеду на попечение доверенных воинов и комнатных девок, набежавших из болочка.

«Праведные – вожди», – мысленно повторила Змеда, впервые пытаясь применить это к себе. Здесь, под необъятными небесами, была