Unknown - popovy

— Лапочка, — хрипло шепчет он, откидываясь назад. Он облизывает изгиб моей попки, мое тело взрывается потоком искр. — Не думаю, что смогу когда-то перестать смаковать тебя.

Мой рот открывается, чтобы что-то сказать, но он ныряет, нет, погружается в меня, и я выпускаю низкий, гортанный крик, рвущийся из моего горла. Я толкаюсь бёдрами назад в его рот, дикая, неконтролируемая потребность разгорается во мне.

— Глубже, — умоляю я, так отчаянно нуждаясь в освобождении, моя щека прижимаемся к решетке.

Его язык кружит по мне, затем палец, потом уже два, и я толкаюсь назад в него, словно чертово животное. Знаю, должно быть, я выгляжу как одна из этих диких, обдолбанных девушек, которых вы видите на секс оргии, но мне плевать.

Я скоро кончу.

Я на вершине, приближаюсь к краю, готовая для свободного падения.

Затем он отстраняется, и я хнычу от разочарования.

— Ты хочешь большего, — хрипло спрашивает он, держась за мою попку. — Скажи, чего ты хочешь. Кончить на моем языке? Или на моем члене? Обеих?

— Боже, не заставляй меня выбирать, — хныкаю я, задыхающаяся и ненасытная.

— Значит на всем. — Он шире разводит мне ноги, босоножки царапают каменный пол, и толкает своё лицо обратно, его язык, пальцы, и рот абсолютно везде.

Я мгновенно кончаю, мое тело заводится с пол-оборота. Я извиваюсь, стону, беспорядок разбросанных нервов, конечности растворяются словно сахар. Я почти без сознания и не знаю, как мне все ещё удаётся стоять. Я чувствую, как он поднимается позади меня, и слышу звук разрываемой фольги.

Он сжимает мои бёдра, располагаясь сзади, и одним длинным, медленным толчком входит в меня. Я такая влажная и готовая, что он проскальзывает с лёгкостью. Но ох, когда он выходит обратно, это медленное движение находит нужную точку, и я стону снова и снова.

— Не останавливайся, — шиплю я, когда он погружается в меня, на этот раз глубже, вырывая очередной необузданный звук из моего горла. — Никогда не переставай трахать меня.

— Иисус, — божится он, голос скрипучий и низкий, — я похороню тебя в себе, если ты позволишь. — Затем он движется быстрее, бедра толкаются все глубже и глубже, пока его кожа громче и громче шлёпается о мою. Комнату наполняет запах секса, пота и мускуса.

Я совершенно потрясена. Это слишком идеально. Это все, абсолютно все. Я закрываю глаза и представляю, как мы выглядим со стороны - крепкие мышцы его рук, пока он впивается пальцами в мои бедра, жёстко, несдержанно трахая меня в этом холодном, туманном и пустом месте, вид его толстого члена скользящего в меня сзади, его тяжёлые шарики, раскачивающиеся у моих бёдер.

Он наклоняется, пальцы скользят вниз и находят мой гладкий и припухший клитор. Он всегда хочет, чтоб я кончила с ним, так что я знаю, он может разгрузиться в любой момент. Но я, по какой-то причине, сдерживаюсь, так сильно, как могу, желая уделить внимание тому, как он красиво отпускает себя, но в то же время не потеряться самой.

Капли пота падают мне на спину. Он продолжает вбиваться в меня, бёдра изменяют угол, пока он не заставляет меня задыхаться, моя спина выгибается. Его дыхание неустойчивое и мышцы дрожат от напряжения, но он все продолжает и продолжает, скуля и в отчаянии царапая меня.

Наступает такой момент, пауза, резкое всасывание воздуха, когда комната наполняется звуками резкого ворчания, звуками его оргазма, звуками, которые я люблю так сильно, что они толкают меня через край. Это сигнал о его погибели, и его пальцы так сильно сжимают мою кожу, что боюсь, я могу разломаться надвое. Я натянутая тонкая пластина из хрупкого стекла, и я разбиваюсь, и разбиваюсь, и разбиваюсь, когда он вколачивается в меня сзади.

Я едва держусь за решетку. Я едва держусь за себя. Волна за волной, эмоции проносятся сквозь меня, заполняя пустые места, трещины, части меня, которые улетели в космос. Я едва могу дышать, и боль, гребаная боль больше не у меня между ног, она распространилась по всему моему телу.

— Кайла, — шепчет Лаклан, наклоняясь ближе к моей потной спине. — Ох, лапочка. — Он кладет щеку между лопатками, и его рваные вдохи поднимаются и опускаются у моей кожи.

Я закрываю глаза и заставляю себя не заплакать. Это неразумно. Глупо. Это просто секс. Просто охрененный секс. Но эмоции не уходят. Они засели у меня в сердце, и я не могу сказать, чего они хотят от меня. Это слезы счастья? Слезы грусти? Почему я вообще должна чувствовать что-либо кроме освобождения?

Мои пальцы начинают сползать с прутьев, так что я ослабляю хватку, и это рассеивает чары. Лаклан поднимается с моей спины, и, с рукой на моем бедре, выходит из меня. Я пользуюсь моментом и пробегаюсь пальцами под глазами, прежде чем повернуться к нему лицом.

Он стоит там, штаны на лодыжках, рубашка сбилась на груди, демонстрируя чернила и прекрасные шесть кубиков. Он стягивает презерватив и завязывает его в конце, но я едва обращаю на это внимание. Этот взгляд в его глазах волнует меня, крадет мое дыхание. В них нет покоя, нежности, которую он обычно получает после секса. Вместо этого он выглядит испуганным, словно я приведение, стоящее перед ним.

Я сглатываю, во рту пересохло, и пытаюсь придумать, что же сказать, но слова убегают от меня. Я пристально смотрю на него, и он на меня, электричество, построенное из невысказанных слов и неизвестных чувств, гудит между нами. В этом нет ничего неловкого или неприятного. Это просто мы, делаем то, что делаем, пытаясь выяснить что-то друг у друга, мы сами не знаем что, навсегда запертые в глазах друг друга.

Наконец он подтягивает штаны, подходит ко мне и притягивает меня для влажного, страстного поцелуя, его губы крепко прижимаются к моим, язык пробует меня, как соль, как пот.

Одной рукой он удерживает мое лицо, проводя большим пальцем по губам, серьёзно глядя на меня.

— Прости, если это было немного дико.

Я ухмыляюсь.

— Чем больше дикости, тем лучше. — И это правда, потому что нет ничего скучнее сладкого и чувственного, эмоционально-нагружённого секса, который так часто называют «заниматься любовью», что ж, не думаю, что я могу маневрировать в таких определениях. В конце концов, каким бы диким не был этот секс, он развязал потоки эмоций, с которыми я не способна справиться. У меня всю жизнь было чёрное сердце, и оно не знает что делать с тем, что может превратить его в целое и розовое.

Неожиданно за закрытой дверью слышатся звуки, и мы обмениваемся робким взглядом, прежде чем помчаться по коридору, Лаклан выбрасывает презерватив в мусорку, когда мы уходим.

Оказавшись в фойе, мы останавливаемся, замечая, что наша компания все ещё сидит в винном баре, посмеиваясь над чем-то.

Я смотрю на Лаклана.

— Мы не обязаны присоединяться к ним.

— Ага, — говорит он кивая. — Но нам следует. Пойдём.

— Я похожа на девушку, которую толь что как следует оттрахали? — шепчу я ему.

Он смотрит на меня снизу вверх и ехидно улыбается.

— О да.

— А ребята, вот вы где, — говорит Стеф, когда мы приближаемся к столику, и уже слишком поздно хотя бы успеть пригладить волосы. Знаю, мое лицо и грудь, должно быть, покраснели. — Я бы спросила, где вы были, но не хочу этого знать.

Я надменно улыбаюсь ей и занимаю своё место как порядочная леди.

— Просто подышали свежим воздухом.

Никола рядом со мной фыркает.

— Думаю, мне возможно надо узнать, где вы дышали своим воздухом.

— Сладенькая, с твоим воздухом все отлично, — говори ей Брэм через стол.

С вином, выпитым ранее, все разделили где-то пару бутылок. Я смущаюсь от наличия у меня бокала, чувствуя себя одурманенный от того, что выпила раньше, но на удивление у Лаклана тоже есть бокал, так что я присоединяюсь к нему.

В конце концов, наши желудки начинают ворчать, и мы отправляемся на ужин в один из ресторанов. Лаклан быстро останавливается у номера, чтобы забрать Эмили, так как мы узнали, что питомцев можно выводить за пределы патио. И мы проводим несколько часов, выпивая больше вина и наслаждаясь едой, пока солнце садится на расстоянии, проливая зарево на виноградники.

Я глубоко вдыхаю, наслаждаясь теплотой ночного воздуха и рокотом сверчков, заполняющих тишину. Брэм и Никола извиняются, Никола говорит, что ей необходимо позвонить маме и поговорить с Авой до того, как будет поздно. В конце концов, Линден и Стеф тоже уходят, повиснув друг на друге как два пьяных дурака.

— Наконец-то одни, — говорю я Лаклану, сидящему рядом со мной с широко расставленными ногами и попыхивающему сигарой, на которую официант ничего не сказал. На самом деле, думаю, они нарочно забыли, что мы все здесь.

Лаклан крякает, хмурит лоб и глубоко задумывается. Думаю, он пьян, но точно сказать трудно. Во всяком случае, пока вечер продолжается, он становится спокойнее.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Его глаза порхают ко мне. Взгляд тяжёлый, жёсткий.

— Я просто отлично, — говорит он, натянуто улыбаясь.