Дело лис-оборотней - Хольм Ван Зайчик

— Оставим, — покорно кивнул Кипятков; перед перспективой такого поворота он сразу стушевался. — Но что мне светские власти могут вменить в вину, вот чего я не понимаю? Недозволенную охоту на лис? — он издевательски оскалился, глянув на Бага.

Тот медленно поднялся с койки.

— Вас интересует лишь ваша формальная вина? — тихо, но с явной угрозой спросил он.

Богдан сделал другу успокаивающий жест рукою.

— Дело в том, что вы, подданный Кипятков, встретили удивительное чудо природы. А чудеса природы обязательно содержат в себе много непознанного. Коль скоро дающее могучий эффект и баснословную прибыль лекарство вы производили из чуда, у него, у этого лекарства, вполне могли быть – и действительно оказались – совершенно непредсказуемые последствия употребления. Но ни вы не озаботились этими размышлениями, ни казенным медикам не дали такой возможности, ибо не ввели их во все обстоятельства. Понимаете? Непредвиденные последствия. Вы их предвидеть, по всей видимости, не могли. И проверяльщики тем более. Но вы обязаны были задуматься о том, что странное явление вполне, и даже почти наверняка, может вызывать очень странные последствия, — и обязаны были быть куда осторожнее. Это с формально-правовой точки зрения. О морали я пока не говорю.

— Что за последствия? — с несколько высокомерным недоумением спросил Кипятков. — Я все проверял самым тщательным образом! Да и потом…

— Есть такая вещь – карма, — сказал Баг, подойдя к койке Кипяткова вплотную; Кипяткову пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Может, слышали?

— А с другой стороны, — вступил Богдан, — в Ордуси живет довольно много людей, которые являются потомками тех, кому когда-то, давным-давно, достичь славы или благосостояния бескорыстно и старательно помогли именно те самые лисы, коих вы сейчас с таким отвращением назвали тварями. Кто-то из этих потомков ведает о том, кто-то нет, кто-то хранит эти сведения как семейные предания… А все равно. Карма. По вашей милости эти люди, принимая ваше замечательное лекарство, сами того не ведая и полагая, будто знают, что принимают – все ведь на вкладыше написано, лисья, понимаете ли, рыжинка! — поедали части зверски умерщвленных вами же лис-оборотней, дальних потомков тех, коим обязаны своей нынешней жизнью и положением. И потом благодаря этому поеданию любили – и зачинали!

— Боже… — пробормотал в полной растерянности Кипятков; он начал понимать.

— Междусобойные сведения! — издевательски отчеканил рассвирепевший Баг. — Секрет производителя! Золотое дно! Одни на весь мир!! Вашими заботами за последние полтора года в Ордуси умерло двенадцать детей!

— Что? — едва слышно просипел Кипятков.

— Двенадцать новорожденных детей! Двенадцать! Воздаяние!!

Кипятков сгорбился и спрятал лицо в ладонях. Плечи его несколько раз крупно вздрогнули.

И вдруг Баг понял, что больше говорить нечего. И предъявить, с точки зрения формального права, Кипяткову действительно, в общем-то, нечего. Во всяком случае, соизмеримого с последствиями его деяний.

Разговор вдруг окончился.

«Не бил тех, что сидят на земле…» – как пульс, билось в голове Богдана.

Отец Киприан вновь прервал хождение.

— Что ж… — проговорил он. — Кажется, все. Вы узнали то, что вам, драгоценные человекоохранители, было потребно… Сей узнал то, что ему давно надлежало знать. А дальше – Господь рассудит. Буду молиться, вопрошать и думать. Светским властям тут, я мыслю, и впрямь не с руки…

Ни Баг, ни Богдан даже не попытались возразить. Переглянулись. Богдан неловко поднялся с подоконника, и ечи пошли к двери.

Но уже на пороге Богдан не утерпел, осененный новой мыслью.

— Послушайте, подданный Кипятков, — проговорил он, обернувшись. Лекарственник так и сидел, сгорбившись и спрятав лицо в ладони. — Послушайте. Я не понимаю. Вы сами сказали, что были уверены: раньше или позже вас вычислят. Вы же умный человек… И тем не менее раз за разом продолжали ездить сюда сами. Неужели не могли перепоручить кому-то? Я знаю, у вас есть… э… чрезвычайно близкий и преданный друг. Хотя бы с ним через раз… Это же вдвое продлило бы вероятный срок, в течение коего вы могли рассчитывать оставаться незамеченными. Не так ли?

Кипятков отнял ладони от лица и поднял на Богдана взгляд. Лицо было белым, а взгляд – безжизненным.

— Вы и это про меня уже успели выяснить… — проговорил он. — Да, у меня есть очень близкий и очень преданный друг. Вы женаты? — вдруг спросил он Богдана.

Тот растерялся:

— Да…

— Странно. Не завидую вашей жене, — бледные губы Кипяткова на миг растянулись в слабой улыбке. — Вы послали бы ее вместо себя на трудное, неприятное и опасное дело?

Мгновение Богдан осознавал. Потом кровь бросилась ему в лицо.

— Простите, — тихо сказал минфа. — Я не подумал.

Баг мягко тронул его за локоть.

— Идем, еч…

Они ушли, и Кипятков остался в покое наедине с отцом Киприаном. О чем они говорили – никто никогда не узнал.

15-й день девятого месяца, пятница,

вторая половина дня

Проводив друга до его пустыньки, дабы тот после всех передряг и треволнений последних суток отдохнул там в уединении, Баг, раз уж судьба направила его в святые места, решил поклониться Соловецким святыням и пешим ходом двинулся на северо-запад, к Тибету и пагоде Чанцзяосы. Не мог он не посетить храма.

Обещал вернуться к вечеру: попрощаться. Сегодня же последним рейсовым сампаном ланчжун собирался возвращаться в Кемь и далее – к месту службы.

Оставшись в одинокой тиши, минфа с наслаждением улегся в гроб и смежил веки. Снаружи царила тишина; ветер, бушевавший над островами в последние дни, утих, и темные тучи повисли неподвижно, встав, ровно вкопанные в небо.

Уже в полусне Богдан вдруг вспомнил об амулете. Он уважительно взял амулет у тангута, понимая, что тот предложил свой дар от чистого сердца, и даже, чтобы не обижать честного Вэймина, повесил, как и следовало, на шею – хоть и не верил в подобные народные средства. Кожаный мешочек невесомо и удобно располагался сейчас в ложбинке на груди минфа и совсем не мешал.

«Он сказал, — Богдан принялся восстанавливать в памяти слова тангута, — что амулет охранит от недуга, но что имелось в виду? Увеличит силы? Но я ничего не чувствую. Не допустит до потери сил? Но каким образом?»

Потом ему пришло в голову, что это противулисий амулет.

Тангуты, большие доки в общении с оборотнями, могли придумать и такое.

«Не хочу ничего делать против них, — понял Богдан. — Некрасиво… Будь что будет. — Он чуть улыбнулся сам себе. — Если она захочет прийти – пусть приходит. Повидаемся…»

Он снял амулет и, приподнявшись во гробе, кинул его в дальний угол. Снова лег, сложил руки. В голове его сладко зашумело.

Он проснулся от запаха ее духов.

Открыл глаза.

В пустыньке было уж почти темно, и он едва смог различить тоненький, будто мерцающий во мраке, женский силуэт. Жанна стояла на коленях возле его ложа и в ожидании с улыбкой вглядывалась ему в лицо.

— Ты… — тихо сказал Богдан и тоже улыбнулся. Он понял: он ждал ее. — Вот и ты.

— Спасибо тебе за… доверие, — так же тихо ответила она. — Пока на тебе был амулет, я не могла войти. Не бойся, я не причиню тебе никакого вреда. Я пришла поблагодарить тебя… и через тебя – твоего друга за то, что вы сделали для мамы и для нас, — легким, пролетающим движением ладони она поправила сбившуюся на лоб прядку светлых волос. — И попрощаться.

— Попрощаться? Почему?

— Я соблазнила тебя в святом месте, во время покаяния и, наверное, буду наказана. У нас не было иного выхода, но… все равно это плохой поступок. Я понимаю… К тудишэню прибыл с приказом от Небесного Владыки Святой Савватий, и тудишэнь велел мне собираться. Нынче ночью меня призывают держать ответ.

— Господи, Жанна…

— Нет-нет, не говори ничего. Все правильно.

Феоктистова щель, подумал Богдан. Вся наша жизнь – Феоктистова щель. Делаешь то, что должен, то, что нужно, — но это всегда имеет теневые стороны и следствия, никогда не бывает иначе… и за отброшенные твоими поступками тени всегда грядет расплата.

— Я очень благодарна тебе, — проговорила она. — Мы все благодарны.

— Тебе покаяние… — пробормотал Богдан. — Мне покаяние… Кипяткову… Виссариону тоже покаяние… Так, глядишь, и спасемся все вместе.

— Наверное, — согласилась она. Помолчала, потом лицо ее на миг сделалось ожесточенным. — Только Кипятков ваш – дурак. Со своими микроскопами и скальпелями… Злой и нетерпимый дурак. Мы слишком отвратительны были ему, вот он сразу и решил… резать. Чем убивать, мог бы договориться с нами.

— То есть?

— Если уж ему так нужно это его производство, попросил бы по-хорошему. Расставил бы по лесу какие-нибудь баночки, мы бы ходили мимо да поплевывали, — она смешливо наморщила нос и на какое-то мгновение вдруг и впрямь стала похожа на лисичку. — Получилось бы то же самое, только лучше. Потому что без крови, без убийств. Дети бы не умирали…