Десять поворотов дороги - Оак Баррель

Молитвы Кира, очевидно, не были услышаны или же поняты как надо, потому что о противоположную стену разбился увесистый булыжник, запущенный из пращи, а шум и крики на склоне заметно приближались.

В результате самого быстрого в истории военного совета было решено отступать, оставив поле боя врагу.

В следующую же секунду план был признан несостоятельным, поскольку убежать от десятка добродушных весельчаков с дубинами и пращами не представлялось возможным. Тем паче целое войско, стоящее в долине, могло поучаствовать в погоне. В аллегорическом смысле «Прыгающей лягушке» был поставлен смачный шах, очень скоро грозящий матом без шансов на ничью.

Древняя птица Паника распахнула над труппой свои грязно-черные крылья…

— Бандон, Хвет, Кир, Гумбольдт. Лезьте немедленно на стену!

Все застыли как вкопанные от неожиданной команды Аврил, воинственно размахивающей макаком. Животное верещало от ужаса, не желая быть символом революций, эмансипаций и вообще чего бы то ни было, кроме самого себя — желательно сытого и в теплом надежном месте.

— Все на стену! Немедленно!

Очевидно, недавно пережитая гибель и чудесное возрождение что-то повредили в голове красавицы. Никто из названных не сделал ни шага. Педант старательно извивался, пытаясь укусить взбесившуюся хозяйку, но та не обращала на него внимания.

Над головами пролетело не меньше десятка увесистых камней, брошенных в осажденных. Из рук Гумбольдта выбило его бесценную курительную трубку.

— Ломай стену, придурки! — скомандовала Аврил, теряя терпение.

Педант победно завопил, вырвавшись наконец из хватки воинственной девы, и сиганул на кромку стены, подавая пример доблести и отваги.

Впервые в жизни Кир, сам выросший в горах, увидел, что камни могут не падать и даже не катиться, а течь сплошным потоком, как очень тяжелая и выразительно твердая вода. Большую часть нападавшего отряда буквально смыло этим потоком, превратив в очень занимательный предмет для любителей пазлов. «Собери тролля в натуральную величину из фрагментов» может увлечь надолго, если учесть, что в комплект входит бонусный набор для сборки отряда гномов в боевом облачении.

Пара укрывшихся за валуном гномов заорали и кинулись в атаку, размахивая обоюдоострыми топорами. Сзади них ревел потерявший ориентацию тролль раза в два выше и шире Бандона. На всякий случай он кинул несколько булыжников вниз, волею случая добив ими раненого товарища. Затем повертел головой и последовал вслед за гномами наверх, бессмысленно размахивая руками[29].

Меньше чем через минуту первый гном валялся у телеги с проломленной головой (Кляча оказалась крайне раздражена, когда на рассвете кто-то попытался схватить ее за ногу с неизвестной целью). Второй преследовал Кира, влезшего на ведущую в никуда лестницу, одновременно отмахиваясь топором от остальных, ободренных собственным большинством героев. Так и не добравшись до Кира, он был пленен самым неблагородным манером: Гумбольдт с разбегу накинул на него старую попону и убедительно пристроил коленом в челюсть, тут же повалившись с ушибленной ногой.

На этом импровизированном театре войны более всего досталось Бандону, который, лежа на спине, с трудом удерживал морду большого тролля, пытавшегося откусить ему голову. Об аромате тролльего дыхания лучше ничего не писать. Просто представьте себе забитый тухлятиной колодец, в который кто-то добавил серы, подогрел и хорошенько перемешал для эффекта.

…Что-то с треском ударило сверху, и тролль осел, придавив противника плечом. Разинутая пасть так и окаменела, чуть не дотянув до Бандона. Стало легче в одном месте, но тяжелее в другом: из-под неподвижной плиты, в которую превратился убитый тролль, самостоятельно выбраться было невозможно. Между тем набранный в грудь воздух быстро заканчивался. Перед глазами Бандона поплыли сиреневые круги, черные квадраты и чье-то широкое бородатое лицо с перепачканными сажей скулами…

Когда квадраты и круги исчезли, лицо это никуда не делось, принадлежа, вероятно, обитателю какого-то из миров, где оказался Бандон после смерти. О том, что это за мир, он рассуждать не решался, опасаясь самому себе доказать худшее. В области поясницы пульсировал комок боли, которая заставила павшего в битве протянуть руку, вынув из-под спины острый обломок кирпича. Лицо в вышине моргнуло, сказав: «Хор, паря», — и исчезло.

Кому принадлежало лицо и что за «хор-паря» оно имело в виду — осталось неясным, потому что Бандон провалился в уютную темноту обморока и на этом рассуждения прекратил.

Через неопределенное по собственным часам время он пришел в себя от резкой боли в груди. Не то чтобы ему впервые ломали ребра, но не в таком количестве… При каждом вдохе с обеих сторон прокатывалась волна мучительной ломоты, от которой хотелось выплюнуть воздух, как пригоршню впивающихся гвоздей. «Сколько ж у меня ребер?.. И зачем?..» — пронеслось у него в голове. Он сделал усилие над собой и высунулся из-за края повозки.

Та стояла под широким каменным козырьком в одной из выветренных за тысячелетия каверн, в изобилии встречавшихся на пути. В глубине шелестели крыльями нетопыри, досадующие на незваных гостей. Один из них, сбитый с толку происходящим, спикировал над повозкой, чуть не залетев Бандону в рот.

Рядом горел небольшой костер, укрытый от посторонних глаз натянутой на жердях попоной — той самой, что так дурно сослужила недавно гному. У костра ссутулившись сидел мужик атлетического сложения и хлебал из котелка кашу.

— Чо, оклемался? — сказал мужик, продолжая таскать ложкой из котла.

Бандон попытался ответить, но только мучительно закашлялся, отчего грудь, казалось, разорвали крюками в клочья.

— Не кипишуй, паря, — степенно ответил мужик. — Зарастет. На вот, хлебни горячего.

Незнакомец подцепил пальцем котелок и повернулся к повозке, оказавшись обладателем того самого бородатого лица, что предстало перед Бандоном в момент гибели. Больше никого рядом не было — ни друзей, ни впряженной в повозку Клячи. Лишь бородатый призрак, пещера да залитая бледным светом пустота с дымкой на горизонте. Мимо медленно и беззвучно пролетел орел.

— Так и есть… — прохрипел Бандон, тяжело опускаясь на солому.

— Не хошь порубать, так спи, — ответствовал «проводник чрез мир иной», продолжив свою трапезу, далекую от возвышенных стандартов. Ложка с азартом стучала о края. Данте не списал бы с такого «проводника» ни абзаца в свою бессмертную поэму.

— Чо причиташь-то? — спросил незнакомец, когда из повозки послышалось невнятное бормотание сетующего на судьбу Бандона. — Каши хошь? Девка-то знатно запарила ячменя, с жирком. Чаю оголодал, паря?

Бандон прекратил бубнить, насторожившись:

— Какая девка?

— Та, ваша ж, что в заварушке была. Отбило тебе, чо ль? Шустрая, как оса, тока без полос, — засмеялся мужик.

— Ее убили?! — прохрипел Бандон, закидывая голову от расстройства.

— Почем убили? Бредишь, что ль? Мож, воды?

— Давай…

Незнакомец поднес в бурдюке воды, назвав себя:

— Кожан я. Из кузнецов я.

Бандон подавился водой.

— Из кого?

— Кузнец, говорю. Да ты пей.

— Кузнец?.. А я-то помер или как, кузнец?

— Отчего помер? Да не вродь. Колышешься. Ну, вдохни.

Бандон разинул рот и вдохнул.

— Больно…

— Жив ты, мужик, не парься. Ребра тебе тролль поломал. Да я его в загривок бревном. Место у них со слабиной тама, тут надо знать куды бить. Так бы да, помер ты, поди. А пока што живой ишшо. А мож, и не помер бы — силищи в тебе, как в быке. Мож, одолел бы тролля сам. Кто знат?

От всей этой мороки и длинной путаной речи у Бандона случилось потемнение в глазах и ушной шум, но голова желудку не указ, и сознание в сей раз не покинуло его:

— Сыпь каши, Кожан. С жирком. А все-то где?

— Да там… — махнул неопределенно кузнец. — Скоро прейдут, не парься. Ты хлебай, твое дело ща исти да мять солому.

Глава 41. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Кожан скоро отстал по дороге, отправившись в свою деревню «напрямки». Где были эти «прямки» — знал он один, да и то знал ли… Но оставаться с остальными не стал, лишь поблагодарил за пищу и ушел с перевала вниз.

— Одичалый он какой-то. Зверообразный. А говорит — кузнец, — высказала свое мнение Аврил.

— Пленный, натерпелся. Хотя спорить не буду — диковат, — согласился Хвет.

— Мы-то теперь куда? — Гумбольдт, намотав на голову тюрбан, мрачно тащился за повозкой.

— Я в тот дом больше не пойду. Ну их с их волшебством! В чужих играх я не игрок, — заверил остальных Кир.

— Да мы уж и так по шею… Головы во льду не протухли? — поинтересовалась Аврил, и раньше не отличавшаяся сентиментальностью, а теперь твердо вставшая на путь воительницы, немало озадачив компаньонов.