В плену пертурбаций - Алан Фостер

– Он обозвал нас чокнутыми! – возмутились голоса. – Посмотри на себя, старикашка! – Раздавшийся затем хохот постепенно сошел на нет; он смолкал как бы исподволь, с той же неотвратимостью, с какой закрывается дверца сейфа.

– Ерунда какая-то! – воскликнул Джон-Том. – По-моему, сэр, у вас разыгралось воображение. Пошли отсюда! – Юноша направился в сторону ближайших деревьев.

– Ишь ты какой умный выискался! Эй, паренек, ты, верно, из тех, кто ничего не знает и все понимает? А черепаха все знает, но ни шиша не понимает!

Джон-Том миновал кострище и уткнулся носом в ничто – твердое, плотное, неподатливое ничто. Он вытянул руку вверх и обнаружил над головой нечто вроде совершенно прозрачного винилового покрытия.

– Провалиться мне на этом месте!

– Смотри, допросишься! – предостерег голос. Юноша поспешно отступил.

– Прутья из слов надежнее металлических, – проговорил Клотагорб. – Такова горькая правда, с которой почему-то не всегда примиряются.

Итак, произошла пертурбация, окончания которой мы не можем дожидаться.

Необходимо отыскать способ выбраться из ловушки. Слова не менее губительны, чем пламя, только они воздействуют не на тело, а на дух.

– Чушь! – Джон-Том схватил дуару и натянул на уши шапку. – Сейчас я им покажу! Мы с Маджем выбирались из стольких переделок, справлялись и с джиннами, и с морскими чудовищами, со злыми колдунами и прочими неприятностями, так что оскорбления нас не остановят. – Он перекинул дуару на грудь, ударил пальцами по струнам и запел.

– Гляди: чаропевец, – сообщил один голос другому. – Интересно, на какой помойке его раскопали?

– Коты и то лучше поют.

Джон-Том невольно попятился.

– Послушайте, как заливается, – вмешался третий голос. – Пой, пой, соловушка ты наш.

У Джон-Тома задрожали руки. Он начал сбиваться с ритма.

– Бедняжка! Уже устал. Отдохни, мы потерпим.

Джон-Том вынужден был опуститься на колени. Слова песни, которую он пытался спеть, застряли у него в горле.

– Да он и мухи не обидит, – заявил четвертый голос. – Странно: такой покладистый, а друзья его не выносят.

Тут Джон-Том понял, что не может больше ни петь, ни играть. Он судорожно сглотнул – оскорбления застряли комом в горле – и попытался вздохнуть. Ему давным-давно не приходилось иметь дело со столь могущественной и безжалостной магией, а уж что касается формы, в которую та облеклась, – с подобным он столкнулся вообще впервые в жизни. Лишь теперь юноша осознал, насколько силен пертурбатор. Что можно противопоставить такой мощи? Что бы спеть, чтоб хоть немного исправить положение? Ведь назначение рок-музыки – поднимать настроение, веселить, бодрить, а никак не повергать в отчаяние.

Подожди-ка! Существует же разновидность рока, которая представляет собой музыкальный протест против любой власти, против всех и всяческих традиций. Юноша кое-как ухитрился встать на ноги. Да, все остальное здесь не годится. С кого начнем? «Оксо», «Секс Пистолз», «Дэд Кеннедис», «Блэк Флэг» или что-нибудь поновее? Поджилки у Джон-Тома по-прежнему тряслись, однако мало-помалу к нему возвращалась уверенность в собственных силах.

Как вскоре выяснилось, он сделал правильный выбор. Мадж зажал уши, физиономия Клотагорба выразила удивление, смешанное с отвращением. Что ж, значит, все в порядке, значит, он поет именно то, что нужно! Как и всякий более-менее сносный панк-рокер, Джон-Том прилагал максимум усилий, чтобы оскорбить своих слушателей.

– Ну как? – спросил очередной голос. Джон-Тому показалось, что прутья невидимой клетки сжимаются и свободного пространства остается все-меньше и меньше. Он пошатнулся, но не упал.

– Осторожнее, – посоветовал кто-то из незримых наблюдателей. – Он может быть опасен.

– Кто, он? Не смеши меня! Это же овечка в овечьей же шкуре!

– Поет так, будто его заставляют из-под палки.

Джон-Том вновь попятился. Каждое оскорбление било точно в цель, обрушивалось на него, как и положено любому мало-мальски стоящему оскорблению, подобно удару тяжеленной кувалды. Он чувствовал себя боксером, который ведет бой продолжительностью в пятнадцать раундов.

Руки юноши словно прилипли к дуаре, однако он продолжал петь, ибо ничего иного ему не оставалось. Некая сила упорно оттесняла его назад.

«Мои оскорбления чересчур прямолинейны, – подумалось Джон-Тому, – вот почему они не очень эффективны». Выражениям, которые слетали с уст юноши, и вправду не хватало некой непристойной изысканности. Он как бы превратился в вооруженного топором варвара, которому противостоит с полдюжины быстрых как молния фехтовальщиков. Если бы только он смог нанести один-единственный приличный музыкальный удар, то наверняка бы сокрушил треклятую клетку! Но поток оскорблений, что изрекали обладатели насмешливых голосов, по-прежнему не иссякал, и Джон-Том чувствовал, что потихоньку проигрывает. Колкость там, язвительное замечание насчет телосложения сям, весьма нелестная характеристика всего рода Меривезеров – голоса упреждали буквально каждую фразу юноши.

– Он туп, – утверждал один голос, – туп, как валенок. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы стать тем, кем он стал, но такие штучки не проходят бесследно.

Джон-Том вновь рухнул на колени.

– Ну, не настолько все плохо, – возразил другой. – В конце концов, он, похоже, знает целых два аккорда.

Джон-Том повалился на спину. Он все еще пытался играть, все еще пробовал петь, но понял вдруг, что задыхается. Он увидел над собой встревоженные лица друзей.

– Передохни чуток, приятель, – Мадж посмотрел на Клотагорба. – Сотворите что-нибудь этакое, ваше чародейство. Он совсем выдохся.

– Я никогда раньше не встречался с подобным искажением реальности.

Поэтому мне трудно даже предположить, что тут можно сделать.

– Ну, я-то знаю, что делать! – воскликнул Мадж, вырывая из ослабевших рук Джон-Тома дуару.

– Подожди! – Юноша хотел было сесть, но не смог. – Подожди, Мадж!

Ты же не умеешь!

– Парень, тут не нужны ни чаропения, – отозвался выдр, – ни ваша распрекрасная магия.

Маджу приходилось нелегко, ибо дуара была высотой почти с него, однако выдр все же умудрился поставить инструмент перед собой и провел лапой по струнам. Раздались надрывные звуки, сильнее всего походившие на череду душераздирающих воплей.

– Это не музыка, – фыркнула Дормас.

– Ну уж нет, милашка, извини-подвинься. Я сам соображу, что к чему.

– Он что, собирается петь? – осведомился первый голос.

– Ну да, – подтвердил второй. – И ведать не ведает, бедняжка, что сядет в такую лужу, из которой уже не вылезет.

– Неужели? – высокомерно справился Мадж. – Ну ладно, слушайте, вы, грязные, вонючие, пердолбанутые задницы!