Последний дом для человечества - Кирилл Адлер

Когда Миша ушёл, он выглянул в окно. Опытный взгляд быстро заметил притаившегося зверя, он знал куда глядеть, охотники всегда прятались в одних и тех же местах, словно учились у одного вожака.

«Ну ничего, надолго вас все равно не хватит, посидите да пойдете искать новую добычу» подумал Костя и задернул шторку.

Пройдя через узкий, темный коридор, Миша и Вепрь оказались в просторном, хорошо освещённом зале с высокими сводчатыми потолками, расписанными старинной лепниной. В центре висела шикарная бронзовая люстра, усыпанная хрусталем, вдоль стен стояли мягкие кресла и лавочки, обитые красным велюром. Весь этот пейзаж создавал атмосферу старинного особняка, каким наверняка это здание когда-то являлось. Как-нибудь граф проживал в этих хоромах, и еще задолго до их рождения щеголял по идеально ровной мраморной плитке. А может это был вовсе не мрамор, а лишь искусная подделка.

Но больше всего Михаила заинтересовала медная фреска, вмонтированная в выбеленную стену. Она была выше его роста, а изображался на ней всадник с копьем наскоку поражающий василиска. Фреска была выгравирована с невероятной детализацией. Каждая чешуйка на теле василиска, каждый кружевной узор на доспехе всадника, тщательно выбивался рукой мастера, непревзойдённо точно и аккуратно. Любое случайное движение могло испортить картину, а металл — это не холст, его нельзя закрасить или стереть как грифель карандаша.

Остальные сталкеры собрались возле ряда вывешенных на стене картин. На них изображались лица людей, непропорциональные, изуродованные, а порой даже ужасные. Ниже висели мрачные пейзажи, нарисованные словно детской рукой, криво и небрежно.

- Мой отец увлекался живописью, - не сводя глаз с холстов произнес Костя, - Он всю жизнь отдал армии, выслуживался, добивался званий, выглядел как суровый мужик. Но по выходным в тихаря доставал холст и краски из кладовой и рисовал у себя в комнате. Он почему-то стеснялся своего хобби и никогда никому не рассказывал. О нем знали только мы с Пашей и мама. Мы часто ходили с ним на выставки, и я мог часами разглядывать картины и удивляться насколько скрупулёзно художник их творил. Прорисовывал каждую деталь, каждую травинку- колоснику, веточку дерева, каждую морщинку на лице старухи. А самое главное снова и снова смотря на одну и туже картину, находил в ней новые детали. Думаю, если б мой отец увидел это, то сильно бы расстроился, - некоторое время он помолчал, а затем добавил, - Сам я так и не научился рисовать. Не мое это, мне нравилось просто разглядывать. Однажды отец мне сказал, никогда не стесняйся того, чем тебе нравится заниматься, иначе в конце жизни ты об этом пожелаешь, пусть может это будет не серьезным занятием, или другим будут воспринимать это как глупость, или кто-то посмеется над тобой, главное, чтоб нравилось тебе. Только так ты сможешь узнать на что способен на самом деле. Ты сможешь добиться успеха только в том деле которое тебе по душе. К сожалению картины моего отца, так и не попали ни на одну из выставок, хотя среди них было много достойных, а вскоре он и вовсе перестал рисовать. Говорил о том, что сам загубил свой талант.

На несколько минут в помещении воцарилась тишина. Все задумались. Нарушить ее осмелился Вепрь.

- Я читал, что одна женщина рисовала свои картины рвотой. Нет не то, чтобы прям обычной рвотой, сперва она выпивала стакан с подкрашенной водой, а потом извергала все это на холст и продавала их.

- Какая гадость, -прокомментировал Костя, - и что ее картины покупали, если конечно их можно так назвать?

- Наверное. Иначе думаю она подобным бы не занималась.

Дима тяжело вздохнул.

- Это какое-то кощунство по отношению к настоящему искусству.

- Не кощунство, а обесценивание, - поправил его Костя, - тут неважно умеешь ты рисовать или нет, важно, как ты это делаешь или чем. Чем более экстравагантный способ придумаешь, тем больше публики привлечешь.

- Не публики, а идиотов, не имеющих вкуса, обычному народу эта ерунда не интересна.

- Интересно всегда то, что на виду, что не нужно искать. И кое кто раньше решал, что именно ему выгодно выставлять в свет. И неважно интересно тебе или нет, ты будешь видеть это постоянно и рано или поздно скажешь, что это вполне нормально и приемлемо, особенно если тебе пятнадцать лет. Схаваешь и проглотишь, потому что тебе это поднесли на тарелочке. И к сожалению, так с любым искусством и не только с живописью.

- Думаю, все что тут находится, плоды фантазии людей с шизоидными наклонностями, - добавил Беркут.

- Грубо, но по делу, - согласился Вепрь.

- Можно пройтись дальше и проверить так ли это. А потом можно и перекусить, - предложил Беркут.

- Пожалуй я пас, дальше без меня, я лучше передохну, - проворчал Костя укладываясь на одну из мягких лавочек.

Когда сталкеры распахнули дверь в следующий зал, они замерли на месте как вкопанные. Их взгляды устремились на одну и ту же картину. От увиденного Миша почувствовал, как по коже прокатились мурашки, а на спине проступил холодный пот. Большой холст размерами два на два метра, занимал внушительную часть стены впереди и сильно выделялся на фоне остальных картин и экспонатов. Возможно, если бы музей открылся, и посетители успели бы увидеть ее до того, как появились жнецы, картина не вызвала бы такой реакции, она непременно привлекала бы внимание из-за своих размеров и необычности, но теперь, после того, как города поглотило пламя пожаров, а большая часть населения земли растаяла в невидимых лучах жнецов, этот холст вызывал трепет и ужас. Было в нем что-то страшное и в тоже время предупреждающее, словно художник знал о том, что произойдет.

На белом холсте черными красками были нарисованы руины домов с четкими пустыми провалами квадратных окон, силуэты брошенных автомобилей на дорогах и кривые деревья без листьев. А позади них возвышался огромный шпиль с заостренной макушкой, может раньше его можно было спутать с каким-нибудь небоскребом, то сейчас все четверо знали, что это за шпиль. Это была башня жнецов.

-Это что еще за фигня?- Сазан оторопел от увиденного, - Костя, а ну глянь.

-Ну чего там? - отозвался Костя.

-Вставай, тут кое-что интересное.

Вчетвером стакеры подошли ближе, картина была нарисована небрежными мазками, контуры не были ровными, словно художник торопился, особенно это было хорошо видно в близи, однако издалека, картина полностью передавала необходимую атмосферу, ощущение пустого разрушенного города и зловещей башни.

Костя остановился в проеме дверей позади, оперся