Обманный бросок - Лиз Томфорд

Босая нога Кеннеди касается моей, на ее губах блуждает улыбка, и я снова хочу их поцеловать.

– Хорошо.

– Хорошо.

– Но эта женщина знала, как приготовить потрясающие спагетти. – Кеннеди указывает на свою почти пустую тарелку.

Усмехнувшись, я улыбаюсь. Я редко улыбаюсь, говоря о маме.

– Это не значит, что я не хочу рассказывать тебе, Кен, просто я по ней скучаю. Очень сильно. Я уже прожил без мамы дольше, чем с ней, но мне по-прежнему ее не хватает.

Она опускает тарелку на колени, и на ее губах появляется улыбка. Не жалостливая, а искренняя.

– Как же ей повезло, что оба ее сына – ты и твой брат – любят ее так сильно. И как же тебе повезло, – продолжает Кеннеди, касаясь меня коленом, – что твоя мама была такой, что ты сильно любишь ее и скучаешь спустя столько лет.

Я никогда не думал об этом с такой точки зрения. Не вспоминал о тринадцати годах, проведенных с ней, с благодарностью. Я лишь злился на то, что у меня оказалось недостаточно времени.

Однако у меня было тринадцать лет материнской любви, а у Кеннеди не было ее вовсе.

– В некотором смысле горе – это привилегия, – говорит она. – Любить кого-то так сильно, что не представляешь жизни без него… Я никогда такого не испытывала.

– Даже когда потеряла отца?

Она качает головой, накручивая на вилку остатки спагетти.

– Но я надеюсь, что однажды смогу полюбить кого-то так же сильно. – Она смотрит на меня с оптимистичной улыбкой. – Может быть, однажды даже по мне будут скучать.

Мое сердце замирает от ее надежды.

Кто, черт возьми, еще может надеяться, что однажды его полюбят настолько, что будут по нему скучать? Наверное, моя жена.

Кеннеди твердо решила уехать из Чикаго, и я знаю, что, когда она уедет, не пройдет и дня, чтобы я по ней не скучал, не думал о ее ямочках, которые исчезают, когда она хмурится, о том, как она разгадывает кроссворды или прикусывает нижнюю губу, сосредоточившись на работе. Кенни этого еще не понимает, но в этом нет ее вины. Ее вырастили испорченные люди, которые не объяснили своей дочери, насколько она важна. Насколько она особенна и любима.

Кенни хочет, чтобы я ее чему-то научил? Что ж, это будет один из уроков, который я обязательно вложу в ее хорошенькую головку.

– Еще порцию? – спрашиваю я, подхватывая ее тарелку и вскакивая.

Острая боль пронзает мой пах, и это происходит так быстро, что я не успеваю скрыть гримасу.

– Что случилось?

– Ничего.

Я ковыляю на кухню, не в силах скрыть хромоту.

– Исайя Родез, – Кеннеди садится прямо, – что случилось?

Положив руки на стойку, я медленно разминаю мышцы бедра, растягивая поврежденные связки. Я не отвечаю. Тогда, Кеннеди встает с дивана и внимательно следит, как я двигаюсь.

– Ты пострадал сегодня во время игры?

Проклятье.

Она – один из четырех человек, которые, как я надеялся, об этом не узнают.

– В пятом иннинге я поскользнулся в третьей базе и потянул какую-то мышцу в верхней части бедра.

– Почему ты не пришел за помощью после игры?

Я раздраженно смеюсь.

– Чтобы ты прилюдно разминала мне мышцы в паху? Не хотелось бы, чтобы ребята увидели, как сильно я хочу свою жену.

– Что ж, дай-ка я посмотрю сейчас.

– Нет.

– Исайя, ты не можешь притворяться, что не травмирован. Доктор Фредрик с ума сойдет, что его сразу не поставили в известность! Если ты испытываешь боль, то обязан уведомить медицинский персонал. Это прописано в твоем контракте.

– Что ж, хорошие новости: я только что это сделал. Но ты никому больше не говори, Кен. В этом нет ничего особенного, а они сделают из мухи слона, чтобы уберечь меня от игр, которые мне не стоит пропускать. Это просто небольшое растяжение. Со мной все будет в порядке.

– Это может быть разрыв связок.

– Нет.

Она выпрямляется, скрестив руки на груди.

– Я сама решу. Мне нужно тебя осмотреть. Ложись на диван.

– Я там не помещаюсь.

– Ну, тогда… – Ее взгляд блуждает по моей квартире. – На кровать.

Мои брови взлетают вверх.

– Док, ты уверена?

Она закатывает глаза.

– Живи, смейся, люби, Исайя! Тащи свою задницу на кровать, чтобы я могла осмотреть твою травму.

Посмеиваясь, я ковыляю к двери и распахиваю ее, чтобы Кеннеди вошла первой. Я наблюдаю, как она осматривает мою спальню – точно так же, как делала это, когда вошла в мою квартиру. Я слежу за движениями Кеннеди, отмечая улыбку на ее губах, когда она находит фотографию Макса в рамке на моем комоде, и беззвучный смешок, когда ее взгляд падает на плакат с изображением ярко-розового единорога, висящий над моей кроватью. Надпись «Я волшебный» переливается серебром. Место для этого плаката выбирал Трэвис.

– «Я волшебный»? С таким же успехом можно повесить над твоей кроватью табличку «Я хорош в сексе»!

Я пожимаю плечами:

– Это сказала ты, а не я.

Я ложусь на кровать, стараясь устроиться поближе к краю, вытягиваю ноги и убираю руки за голову. Я полностью раздет, за исключением хлопковых спортивных штанов, которые сидят низко на бедрах.

Несмотря на то что это работа, в текущем моменте нет ничего профессионального. Мы в моей спальне, я почти голый, и мне до смерти хочется, чтобы руки этой женщины коснулись меня любым способом.

– Это бедро? – спрашивает она, имея в виду правое бедро, ближайшее к ней.

– Да. Я не знаю, в какой момент это произошло: когда я резко сорвался с места или когда упал на базу.

Ее руки прикасаются ко мне, подушечки пальцев исследуют все мышцы бедра, согревая эту область и пытаясь обнаружить повреждения.

– Боль усилилась с тех пор, как закончилась игра, или осталась примерно такой же?

– Осталась примерно такой же.

Она хмыкает, сосредоточенно прикусывая нижнюю губу. Затем ее пальцы проникают в ложбинку между ногой и животом, и мое тело молит о возможности прижаться к ней сильнее. Отчасти из-за ощущений, вызванных прикосновением ее руки к этому месту – я всегда хотел, чтобы она коснулась меня там, – отчасти – из-за количества крови, приливающей сейчас к моему члену, ситуация немного накаляется.

– Больно?

Я отрицательно качаю головой, и ее глаза подозрительно сужаются.

Одной рукой Кеннеди осторожно берет меня за колено, пальцы другой все еще прижимаются к моему паху буквально в нескольких сантиметрах от члена.

– Скажи, когда будет больно.

О, это действительно больно. Чертовски больно.

Конечно, я годами доставал Кеннеди, лежа на ее массажном столе, но у меня никогда не возникало эрекции от того, что