Графиня Салисбюри - Александр Дюма

Приглашение подобного рода, и сделанное от имени такого могущественного монарха, как король Англии, привело в движение все рыцарство: из Шотландии, Франции и Германии собрались как будто депутаты от всего дворянства, все самые храбрые бойцы того времени; некоторые из них встречались уже между собою в сражениях, и могли определить друг другу взаимное уважение; но большая часть, не встретившись еще ни разу, знали только друг друга понаслышке, и поэтому тем нетерпеливее желали познакомиться на месте боя. По приезде своем они являлись к старшинам, назначенным для турнира, и записывались, — некоторые под собственным своим именем, а другие под вымышленным; после чего на другой день каждый из них получал от короля Эдуарда подарок, приличный происхождению и достоинству имени, под которым кто записался. Турнир должен был продолжаться три дня, и для каждого из них назначено было по сподвижнику, который должен был биться в продолжении своего дня со всеми, кто бы его не вызвал. В первый день был назначен сам король Эдуард, во второй Готье-Мони, оставивший Бретань на время этого торжества, а в третий Гильом Монтегю, получивший звание рыцаря от самого короля по его обещанию, чтобы он мог преломить копье в присутствии графини. Сподвижникам предоставлялось право избрать оружие для поединка, как-то: копье, меч или секиру, потому что кинжал только был воспрещен.

Накануне праздника Святого Георгия, то есть дня, назначенного для начала празднества, весь Лондон огласился звуками труб и литавр. Рыцари, собравшиеся со всех сторон Света в этот город, должны были занять назначенные для них королем шатры, на равнине близ Виндзора, потому что в замке невозможно было поместить такое множество рыцарей. Уже с восьми часов утра все улицы, ведущие из Лондонского замка, то есть с площади Святой Екатерины, были убраны коврами и древесными ветвями; с обеих сторон в пяти или шести футах от домов натянуты были канаты, обвитые цветочными гирляндами в виде фестонов, — для того, чтобы это пространство могла занять чернь, оставив улицы свободными для проезда рыцарей. Все деревья, окна и даже крыши унизаны были головами людей, не говоря уже о балконах, на которых как колосья в обильную жатву стеснены были зрители, и при малейшем шуме в ожидании появления поезда, колыхались как будто от ветра.

Ровно в полдень выехали из замка двадцать четыре трубача, играя на трубах, и были встречены радостными криками народа, дождавшегося наконец ожидаемого с самого утра зрелища. За ними следовали на прекрасных конях, убранных для сражения, шестьдесят оруженосцев, из которых каждый имел знамя своего владетеля. За оруженосцами следовали король и королева в королевских одеждах, король был в короне и со скипетром в руке, между них находился на прекрасном коне, блестящие косы гривы которого висели до земли, молодой принц Галльский, будущий герой Креси и Пуатье, который на этом турнире должен был приобрести первый опыт военных действий. За ними следовали шестьдесят дам, в богатых одеждах, убранных золотом и драгоценными каменьями; каждая из них вела на серебряной цепочке своего рыцаря в полном вооружении для поединка и опоясанного шарфом избранного ею цвета. Вслед за дамами ехало в беспорядке до трехсот рыцарей, некоторые с поднятыми забралами своих шлемов, другие с опущенными, судя по тому, желал ли кто-то из них быть узнанным или остаться в неизвестности, все в блестящем вооружении, со щитами, на которых изображались гербы или девизы. Наконец, шествие заключалось бесчисленным множеством оруженосцев и слуг, из которых некоторые держали на руке сокола в шапочке, а другие по своре собак и на их ошейниках означались гербы тех, кому они принадлежали.

Этот великолепный поезд в большом порядке проехал по всему городу шагом и отправился в Виндзор, находившийся в двадцати милях от Лондона. Несмотря на это расстояние, большая часть народа следовала за поездом, и так как он занимал всю дорогу, то любопытные принуждены были бежать полем. Король, предвидев это обстоятельство, приказал за шатрами рыцарей устроить род лагеря из шалашей для помещения десяти тысяч народа; поэтому всякий был уверен, что найдет приличное своему званию помещение: знатные люди в замке, рыцари в шатрах, а народ в шалашах.

Поздно ночью прибыли в Виндзор. Замок был великолепно освещен разноцветными огнями и казался волшебным жилищем. Шатры были разбиты прямыми линиями, и в промежутках между ними горели необыкновенной величины факелы, от которых было светло как днем, так что на недалеком расстоянии можно было заметить устроенные кухни, где хлопотало множество поваров, приготовлявших ужин; и запах этого дыма был очень привлекателен для голодных желудков, которые с самого полудня были в дороге.

Всякий занялся своим помещением и ужином. До двух часов, утра продолжались радостные крики народа, и потом постепенно все затихло; огни в окнах замка погасли, исключая только одного окна, в котором виден был свет.

Этот свет был в той комнате, где бодрствовал Эдуард. Салисбюри возвратился из Маргата для того, чтобы быть старшиною турнира вместе с мессиром Иоанном Бомоном, и прибыл в эту ночь с важными известиями. Переговоры его с пленниками были успешны. Оливье Клиссон и сир Гаркур не только соглашались сами сделаться подданными Англии, но и ручались за многих знатных дворян Бретани и Бери, что они последуют их примеру. Эти знатные дворяне были Иоанн Монтобан, сир Малетруа, сир Лавал, Ален Кедилак, Гильом, Иоанн и Оливье Брие, Дени Плесси, Иоанн Малар, Иоанн Сенедари и Дени Кайлак.

Известия эти обрадовали Эдуарда, потому что Британия была для него свободным путем во Францию, и как он один только не исполнил своего обета из числа всех произнесенных с ним вместе, то изъявил Салисбюри всю радость, которую он ему доставил, исполнив так удачно его поручение. По окончании турнира Салисбюри должен был возвратиться в Маргат для того, чтобы заставить Оливье Клиссона и Годефруа Гаркура подписать их обещание; после чего рыцари должны были получить без выкупа свободу и возвратиться в Бретань.

Наконец свет и в этом окне угас так же, как и в других, и везде воцарилось спокойствие и мрак. Но эта тишина продолжалась недолго. На рассвете дня все начало приходить в движение; сперва народ, который не только был не совсем хорошо помещен, но опасаясь, чтобы не опоздать занять выгодные места, взяв с собою запас пищи на целый день, отправился, не дожидаясь завтрака. Вся эта толпа бросилась в заставу и разлилась широким потоком по пространству, оставленному между ристалищем и галереями. Опасения любопытных были основательны. Половина прибывшего из Лондона народа могла только поместиться на назначенном для него пространстве. Но это не заставило любопытных отказаться от зрелища. И они, убедившись в невозможности всем поместиться на назначенном для них месте, рассыпались по полю и заняли все окрестные возвышения, с которых можно было видеть середину ристалища.

В одиннадцать часов утра трубы возвестили выезд королевы из замка. Король находился уже в своем шатре как сподвижник этого первого дня турнира, с правой стороны от королевы Филиппы находился Готье-Мони, а с левой — Гильом Монтегю, герои следующих двух дней. Прекрасная Алисса следовала за королевой в сопровождении герцога Ланкастера и мессира Иоанна Гейнау; потом за ними ехали шестьдесят дам со своими рыцарями.

Когда все эти знатные особы заняли назначенные для них в галерее места, то взорам представился как будто ковер из разноцветного бархата, испещренный цветами, золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Королева Филиппа и графиня Алисса сели друг против друга, на одинаковых тронах, потому что в этот день они обе были царицы, и, вероятно, в эту минуту каждая из зрительниц, если бы была и в самом деле царицею по происхождению, то с радостью променяла бы сан свой на звание царицы, которой была прекрасная Алисса.

Место ристалища имело вид параллелограмма, с двух его сторон были сделаны барьеры, которые должны были отворяться с одной стороны для въезда рыцарей бойцов, а с другой — для сподвижников. На восточной стороне ристалища устроена была возвышенная платформа, и на ней раскинут малинового бархата, вышитый золотом шатер Эдуарда, над этим шатром развевалось знамя с королевским гербом, щит которого разделен был на четыре части, в первой и третьей находились леопарды Англии, а во второй и четвертой лилии Франции. С одной стороны входа в шатер привешен был щит мира, а с другой — щит войны сподвижника; и смотря до которого из них рыцари дотрагивались сами, или приказывали ударить копьем своим оруженосцам, означало в первый — вызов на простой поединок, а во второй — на смертный бой.

Старшины турнира настаивали, чтобы ни под каким видом противники не употребляли другого оружия, кроме карусельного, то есть не отпущенного и тупого; потому что король должен был участвовать в турнире, как сподвижник этого дня, и сражаться со всеми, кто бы его ни вызвал.; Они опасались, чтобы какая-нибудь личная ненависть или измена, не воспользовались этим случаем и не употребили во зло снисхождение короля; но Эдуард на это не согласился, объявив, что он не народный рыцарь, но истинный воин, и что ежели у него есть враг, то он готов с ним сразиться. Поэтому условия были изменены к успокоению зрителей, опасавшихся, что по предлагаемому оружию не произойдет серьезных поединков; потому что хотя и редко, но иногда случалось, что эти поединки превращались в настоящие битвы; и ожидание, что и на этот раз это может случиться, придавало более занимательности и участия при каждой новой встрече противников. И когда простой поединок превращался в борьбу, то даже женщины часто повторяемыми ободрениями невольно обнаруживали пристрастие к такому зрелищу, в котором действующие лица играли роль опасную, а иногда даже и смертельную.