Варяг - Александр Мазин

А наездницей Слада оказалась совсем неплохой. Особенно когда отобрала у брата меховые штаны и села верхом по-мужски. Держаться в седле ее научил отец. Это было давно, но, как понял Духарев, ездить верхом – это как на велосипеде кататься. Навыки остаются пожизненно.

Серега и Слада ехали замыкающими, за последними санями. Раньше это «почетное» место принадлежало, попеременно, Драю, светлоусому воину-плесковичу, косящему под варяга, и, надо признать, не только внешне, и настоящему варягу, Устаху. Эти двое, которых и Серега сразу выделил среди прочих, в Гораздовой дружине считались лучшими. Держались усачи соответственно положению, но к Духареву отнеслись уважительно. Видно было: Серегино мастерство оценено, и оценено достаточно высоко. Отнеслись уважительно, но в друзья не набивались. Духарев тоже пока только присматривался. Для общения ему хватало Слады.

– Это хорошо, что мы в Киев едем,– застенчиво проговорила Слада.– В Киеве храм нашей веры есть.

– А в Полоцке нет?

– Был,– Слада вздохнула.– Папа говорил: в Полоцке было много христиан. И наших, восточной веры, и тех, кто служит по обычаю Рима. Их всех убили. Тамошний кениг принес их в жертву своим богам, а храм сжег. Это было еще до того, как Олег стал княжить в Киеве. Олег потом убил того кенига. Не потому, что тот замучил наших братьев, а потому, что хотел взять под себя Полоцк.

– Однако… – пробормотал Духарев.– А я думал: здешние язычники христиан не обижают.

– Язычники знают, что Христос против насилия, и думают, что наш Бог слабее их идолов. Сильного из наших они могут убить, слабого обратят в холопы. Мы, христиане, все безродные. А если кто из сильного рода захочет креститься, родовичи ему не дают. А кто не послушается, того убьют или изгоем объявят. А изгой для всякого – легкая добыча.

– Даже воин?

– Воинов среди нас мало,– вздохнула Слада.– В Киеве есть. Из варягов, что у ромеев при императоре стражу несли. А так воины никогда в истинную веру не обращаются. Они Перуну служат. Им кровь проливать весело, а не в смирении жить. И женщин они любят, а по нашей вере больше одной жены иметь нельзя.– Она озабоченно глянула на Духарева.– Ты не забыл, Серегей? Это ведь грех!

– Не согрешишь – не покаешься! – усмехнулся Духарев, но, заметив, как задрожали Сладины ресницы, немедленно подъехал к ней вплотную, взял за руку: – Ты и только ты! – проговорил Серега, заглядывая ей в глаза.– Других мне не надо!

Девушка несмело улыбнулась. Может, даже поверила, потому что Духарев сказал то, что думал. По крайней мере, в этот момент.

– Скажи, а варяги, которые стали христианами… В Киеве их не обижают?

– Папа говорил: на Горе их не любят. Но одно дело – мы с Мышом, а другое – княжьи русы. Таких тронуть побоятся. Да варяг – он и есть варяг. Он всех богов чтит, каких важными считает. Хоть Христа, хоть нурманского Одина.

Это Серега уже слышал от Рёреха. «У каждой земли или моря свои боги,– говорил он.– Кто знает, кто тебя по ту сторону Кромки примет? Там пути темные. Может, в Валхаллу, а может – к твоему Христу».

«А что бы ты предпочел?» – спросил тогда Духарев.

«Ирий,– не раздумывая ответил Рёрех.– В Валхалле мне скучно будет. Что я, мальчишка – день-деньской есть-пить да на мечах биться! А про ваше посмертье я ничего не знаю».

Глава десятая Новые друзья

Серега Духарев легко сходился с людьми. Легко. И почти никогда не грузил других своими проблемами. Правда, и другие как-то не рвались рассказывать ему о своих бедах. То есть, если кому-то требовалась пара крепких рук и спина пятьдесят четвертого размера, другое дело. Такими трудностями с ним делились охотно, и Духарев редко отказывал, если дело касалось, скажем, перевозки мебели или объяснения каким-нибудь слишком упорным молодым людям правил поведения в обществе. Иное дело – проблемы действительно личные. Например, у жены любовник завелся или с работы вот-вот выпрут. Те, кто знал Духарева достаточно давно, помнили, как он, без единого печального вздоха, перешел от учебы в универе к армейской жизни, ухитрился побывать на войне, в госпитале, вернуться, снова поступить, на этот раз уже не на матмех, а на жур, вылететь, опять-таки без всяких трагических заламываний рук,– с того же третьего курса, сменить полдюжины работ… И при этом внешне ни на йоту не измениться. Ну вот и пожалуйся такому, что начальник-сука второй месяц бабок не платит, а он, вместо того чтобы посочувствовать и сообщить, что у него такие же проблемы, немедленно предложит: «Не платит? Пошли, дадим ему в грызло!» Вот поэтому у Сереги Духарева было море приятелей, табунок любовниц – и ни одного настоящего друга. Не то чтобы вообще никогда не было. Были двое школьных приятелей, с которыми Серега вместе болтался по стройкам и занимался рукопашкой. И еще один, Сенька,– по спорту. Более успешный, чем Духарев, поскольку не разбрасывался на разное, Сенька четко шел по выбранному спортивному профилю – от медали к медали – до призера Европы.

Целых трое, но…

Сенька-биатлонист канул где-то в Канаде, а одноклассники – в земле. Одного убили в Чечне, второй на зоне отравился какой-то дрянью. Три минус три…

Такая вот была у Духарева проблема. Собственно, он ее проблемой не считал, полагая, что так и должно быть. А чего? Или ему не с кем в кабаке посидеть или по летнему времени на байдарочках сплавиться? Да его, Сереги, компании куча народу обрадуется.

Вот тут он был прав. Повеселиться в клубе или пробежаться по Карельскому перешейку – лучше Духарева не найти. А ежели девочек снять, так Сереге в этом вообще равных нет.

Вот и вышло, что ничего действительно настоящего у Сереги-то и не было. Ни друзей, ни любви, ни дела-работы. Однако понимать это Духарев начал только здесь. Когда уловил разницу между приятелем Чифаней и другом Мышом. Между девушкой Сладой, которая глядит на него сияющими глазами, Сладой, которую он не осмеливается тронуть, и какой-нибудь молоденькой бабенкой из Торжка, с которой барахтался на сеновале.

Да, Серега начинал кое-что понимать и, понимая, присматривался к другим, к варягам и воям Гораздовой ватажки, к понурым челядникам, к тому, как полочанин Зубок разговаривает со своей молодой женой Неленей, к самому Горазду, у которого тоже не было друзей, равных, из числа нынешних спутников. Но при этом Серега чувствовал, что вообще у купца настоящие друзья есть. Может быть, в Полоцке или Киеве…

В общем, Серега присматривался к своим спутникам, а те, в свою очередь, присматривались к нему.

Когда сидишь у одного костра да еще и ешь из одного котла – общение налаживается быстро. Полугодом раньше Серега просто отметил бы, что компания подобралась неплохая. И все. Теперь же он глядел чуть поглубже и видел немного больше. Он видел, что в паре двух лучших воинов, Драя и Устаха, первый взирает на второго с тем восхищением, с каким младший брат-второклассник глядит на старшего – восьмиклассника. Он видел, что из семерых воев, что рангом пониже варягов, некоторые повязаны между собой настоящей дружбой, например Теша с Зубком, кривичи из Полоцка. И их дружбе ничуть не мешает, что Зубок недавно женился и взял жену с собой. Полочане, кстати, охотнее других общались с Серегой и Сладой, звали садиться рядом с собой за стол, норовили положить в миску лучший кусок, что, как уже знал Духарев, было здесь таким же проявлением симпатии, как и там, в прежней жизни,– угостить кружкой пива.

Вообще-то, как узнал Духарев, и до Серегиного появления в Гораздовой ватажке Сладу и Мыша привечали не как иных рабов-челядников. Может, оттого, что остальные холопы, за исключением одной женщины, были из других племен. Может, оттого, что Слада – лекарка.

Лекарка… Вроде бы и не такая важная профессия в мире здоровых людей. С одной стороны. А с другой… Попробуй-ка себе представить мир, где нет не только больниц-поликлиник, но и аптек, в которых можно купить простейший анальгин или йод. Где некому ни вколоть пенициллин, ни даже наклеить на ссадину бактерицидный лейкопластырь. Где пустяковая ранка, промытая болотной водой, может гноиться неделями… Если рядом не окажется целителя. А от раны серьезной можно и вовсе помереть на месте, если не знать, как остановить кровь. Конечно, каждый более или менее опытный воин мог прижечь, наложить жгут, зашить хотя бы вкривь и вкось, заткнуть колотую рану паутиной, смоченной в собачьей слюне… Конечно, любой раненый или болящий предпочел бы помощь не юной девушки, а седобородого волоха, знающего не только травы-настои, но и заговоры, способные и кровь остановить, и злую силу от раны отвести. Но никакой волох не станет сопровождать купеческий караван. Разве что по собственной надобности. Короче, любой из этих людей понимал, что в любой момент его здоровье, а то и жизнь могут оказаться во власти юной черноволосой булгарки. Трудно этого не понимать, когда даже Серега врубился с ходу, что Гораздова ватажка – не столько торговая, сколько воинская дружина. Сплоченный военный отряд, передвигающийся по потенциально враждебной территории.