Дорога ведет назад - Кришан Чандар

Лачи тяжело вздохнула.

— Кто может избежать судьбы? Мой бедный Гуль!

— Гуль! Гуль!! Гуль!!! — вдруг закричал Хуб Чанд. — Все время — Гуль! Убирайся вон!

— Супритан! Что с вами? — испуганно пролепетала Лачи.

— Вон! — повторил он, указывая рукой на дверь.

Лачи выбежала из комнаты, навстречу ей со всех ног неслись испуганные тюремные служители.

— Что случилось? — обратился один из них к Лачи.

— Господи, а что бывает, когда мужчина любит женщину, а она его нет?

— В чем дело? — обратилась и Диляра к Лачи.

— Он хочет увезти меня в Париж. Почему все мужчины считают, что мы должны делать то, что нравится им. Их не интересует, чего хотим мы!

— В Париж?! — у Каушалии заблестели глаза. — Скажи ему, пусть он меня возьмет!

Женщины засмеялись, но Лачи было не до смеха. Она, понурив голову, пошла в свою камеру.

Три дня она не вставала с постели, ее лихорадило. Доктор прописал ей лекарство, но оно не помогло. Болезнь обострялась. На пятый день доктор вышел от Лачи с озабоченным лицом. Отвечая на вопросительные взгляды Хуб Чанда, Кали Чарана и Джинан, он сказал:

— Положение опасно. Ее нужно немедленно отправить в больницу.

— Тюремную? — спросил Хуб Чанд.

— Нет! — размахивая стетоскопом, ответил врач. — Придется направить в инфекционный изолятор!

— В инфекционный изолятор? — испуганно переспросил Хуб Чанд.

— Да! У нее оспа!

Темный и страшный больничный мир. День в бреду, ночь без сознания. Воспаленный мозг, гнойные раны… Лачи казалось, что она увязает в гное, крови, сжигающей огнем лаве и смрадном пепле, что ее окружает жуткая темень. Она громко звала Гуля. От ее крика кое-где вспыхивали огоньки, и на грязном горизонте ей чудились то видения Гуля, то Кали Чарана, то Хуб Чанда. Они быстро исчезали, снова шелестящая, грязная завеса застилала глаза. Лачи мигала невидящими глазами и звала мать, отца. Всем сердцем она рвалась к своему табору, взывала к богу, смеющемуся над ней из своего невидимого мира, лежащего меж семью землями и семью небесами. Но он не внимал ее зову, тогда она гневно закусывала губу, рот наполнялся гноем и кровью. Лачи закашливалась и теряла сознание.

Лачи редко приходила в себя. Лежала то совсем без сознания, то в полузабытьи. Оспа и лихорадка оставила на ее теле такие же следы, какие оставляет буря, поднимающая тучи пыли, ломающая деревья, сносящая соломенные крыши домов, уничтожающая целые поселки. Они развенчали, растоптали ее красоту. Лачи казалось, что она падает в бездну. Ее как соломинку кружило в пенящемся водовороте, над головой низко нависло небо, земля под ногами разверзлась. Красные, коричневые, оранжевые огоньки, фейерверк звезд. Звезды… звезды… звезды… Грязь… грязь… трава… Озеро… озеро… озеро… Пиявки впиваются в тело. Ползают черви.

— Спаси меня, Гуль! Спаси! Посмотри — раскаленная лава заливает мне глаза, огонь сжигает мои кости, черви с острыми как иглы зубами вгрызаются в тело. Я падаю, я тону… Спасите… Спасите…

Когда после двадцатисемидневного бреда буря успокоилась, прекратился ураган, застыла лава и Лачи открыла глаза, ее окружала глубокая тьма. Она ослепла. На сморщенной отвисшей коже, покрывавшей обезображенные формы тела, остались темные глубокие следы оспы, словно кто-то подложил порох под ее красоту и взорвал ее.

Еще через три месяца Лачи выписали из больницы и отправили в тюрьму. Снова она предстала перед Хуб Чандом. Ее ввели в ту самую комнату, куда она до болезни приходила каждый день.

Многим в тюрьме не терпелось увидеть Лачи: Хаджи и Мир Чандани, Каушалии и Джинан, Кали Чарану и другим. Им хотелось посмотреть, что сделала оспа с красотой Лачи. Они не вполне доверяли тем сведениям, которые получали из больницы, потому что помнили Лачи до болезни. Картина, виденная когда-то, будет стоять перед глазами до тех пор, пока человек своими глазами не увидит перемену в ней. Лачи хотели видеть все кроме Хуб Чанда. Тем не менее он постарался остаться с ней наедине. Хуб Чанд не хотел, чтобы посторонние были свидетелями его волнения. Надзиратели, приведшие Лачи в кабинет, удалились по его знаку.

Едва взглянув на Лачи, Хуб Чанд закрыл глаза рукой. Он не мог смотреть на нее, но нельзя же было все время разговаривать с закрытыми глазами, ему пришлось открыть их и смотреть на Лачи. Ее безобразие, словно острое копье, ранило его сердце. Где та несравненная красавица, которую он хотел увезти в Париж, прекрасная как цветок, свежая как жизнь, чей портрет он создал своими руками после долгого и упорного труда? Разве это та самая Лачи, которая внесла смятение в его жизнь? Воспоминание о ней не давало ему уснуть по ночам, он готов был отдать все ради того, чтобы прижаться головой к ее ногам. Боже мой! Неужели это та самая Лачи? Это обезображенное, искривленное тело, ужасное лицо, разорванные губы, вывернутый набок подбородок, ввалившийся нос, безжизненный блеск невидящих глаз.

— Супритан! — медленно произнесла Лачи. — Вы даже не хотите поговорить со мной?

— Что ты, Лачи! — испуганно ответил он. — Нет, я просто поражен…

— Я стала очень некрасивой?

Он еще больше испугался этого вопроса:

— Нет, нет, Лачи! Садись вот сюда! — он хотел посадить ее, но Лачи воспротивилась.

— Я заключенная, супритан! Как же я могу сидеть в вашем присутствии?

— Тебя не обижали в больнице? — быстро заговорил он. — Я собирался тебя навестить, но было так много работы, что я не смог выбрать свободной минуты. Я часто вспоминал тебя. Здесь в тюрьме все восхищались твоей порядочностью, благородством.

— Супритан! — прервала Лачи его бессмысленные высокопарные изречения.

— Что?

— Вы увезете меня в Париж?

— Париж? Ха-ха, Париж? Ха-ха-ха-ха, — смущенно засмеялся Хуб Чанд.

— Да! И будете писать только мои портреты, не правда ли? Иногда человек становится словно океаном. Я ведь тоже океан. Что из того, что я стала безобразной? Ведь растворяются же в океане сотни, тысячи тонн человеческих нечистот, выносимых реками, — в голосе ее звучала горечь.

— О, Лачи! У меня же есть приятная новость для тебя.

Сердце ее замерло. Гуль вернулся! Наверное, вернулся Гуль! Ноги ее задрожали, она не могла больше стоять, опустилась на стул и едва слышно спросила:

— Гуль вернулся? Письмо от него?

— Нет, — Хуб Чанд взял из ящика стола какую-то бумагу.

Услышав отрицательный ответ, Лачи пришла в себя. Дыхание снова стало ровным, пропали спазмы, сжимавшие горло.

— Правительство по моему ходатайству досрочно освобождает тебя из тюрьмы за твое безупречное поведение. Ты теперь свободна. Можешь идти куда хочешь.

— Можешь идти куда хочешь! — Эти слова, словно стрела, пронзили ей сердце. Когда-то она думала, что выйдет из тюрьмы и отправится в Пакистан искать Гуля. Она пойдет пешком, но найдет своего любимого. Но тогда она видела. Она узнала бы Гуля среди миллионов других лиц. Теперь она погружена в безбрежную темноту. Как ей найти теперь Гуля? Пусть бог лишил бы ее всего, но только не зрения!

— Куда ты пойдешь теперь, Лачи? — прерывая ее горькие мысли, спросил Хуб Чанд.

Лачи задала себе этот же вопрос: «Куда ты пойдешь теперь, Лачи? Люди отняли у тебя даже это убежище, где ты могла бы прожить еще несколько месяцев. Куда ты пойдешь теперь? Тот, ради кого ты ушла из табора, из-за которого тебя изгнал табор, далеко отсюда. Мир велик. Где-нибудь и для тебя найдется угол. Вспомни! Нет ли у тебя кого-нибудь?»

— Пусть выведут меня из тюрьмы. Я сама пойду, куда мне нужно! — медленно проговорила она.

Хуб Чанд торопливо позвонил:

— Отведите Лачи к Кали Чарану. Он оформит ее документы.

Лачи увели. Хуб Чанд вытер платком пот со лба. Слава богу, все обошлось без лишнего шума.

Кабинет Кали Чарана был набит битком. Здесь были Джинан Бай, Мир Чандани, Хаджи и несколько женщин. Они смотрели на Лачи со смешанным чувством удивления, сожаления и сочувствия. Все молчали. Насколько раньше их возбуждала красота Лачи, настолько теперь поразило ее отталкивающее уродство. Если раньше им казалось, что такая красота немыслима, то теперь они думали: неужели возможно такое безобразие?

Кали Чаран приложил палец Лачи ко всем бумагам. Теперь она была свободна.

— Хаджи здесь? — вдруг заговорила Лачи.

— Да! — ответил Кали Чаран.

— И Мир Чандани тоже?

— Да, и он здесь. Что ты хочешь от них?

— Однажды эти господа передали через Джинан Бай, что готовы заплатить пятьдесят тысяч рупий, чтобы купить меня. Я стала безобразной, но честь свою сохранила!

Стояла глубокая тишина. Лачи моргнула невидящими глазами и обернулась к Хаджи и Мир Чандани.

— Пожалуйста, лишите меня чести сегодня, Хаджи, Мир Чандани! Вы, предлагавшие мне пятьдесят тысяч, начните теперь с пяти рупий. Пять рупий — раз, пять рупий — два… Что же вы молчите? — Она громко расхохоталась горьким смехом. Все ее тело содрогалось.