Робин Гуд - Дюма-отец Александр

В один прекрасный вечер в первых числах июня Гилберт Хэд готовил ночную вылазку. Она имела целью захватить группу людей барона Фиц-Олвина и в случае удачи осуществить планы мести, от которой супруг Маргарет так и не отказался. Сведения, полученные Гилбертом о проходе этих людей через Шервудский лес, заставляли предположить, что они должны были сопровождать своего господина до замка Ноттингем, и в намерение лесника входило одеть свой отряд в форму солдат барона и таким образом проникнуть в замок. Именно там Гилберт рассчитывал отомстить, отплатив кровью за кровь, огнем за огонь.

Хэл, болтливый и неосторожный, ответил на все вопросы Гилберта. Простодушный мальчик и внимания не обратил на то, какие грозовые тучи пронеслись после его слов в глазах старика, внимательно и мрачно слушавшего его.

Робин и Маленький Джон поклялись когда-то Гилберту помочь ему покарать барона, и, верные клятве, оба они предоставили себя в его распоряжение. По просьбе Гилберта Маленький Джон собрал небольшой отряд из смелых до дерзости людей, вооружил их и присоединил к ним сыновей сэра Гая. Все эти люди были полны решимости победить, и старый лесник взял их под свое командование.

Гилберт хотел убить барона Фиц-Олвина собственными руками. Доведенный до крайности своим горем, он рассматривал это убийство как жертву, которую ему следовало принести драгоценному праху своей несчастной жены.

Робин смотрел на это несколько иначе, чем его приемный отец, и, вовсе не считая, что нарушит клятву, принесенную над телом Маргарет, хотел бы защитить барона от ярости старика.

Щитом, который охранял барона Фиц-Олвина от оружия Гилберта, была для Робина мысль о его любви.

«Боже мой, — молился про себя Робин, — даруй мне милость оградить этого человека от руки моего отца, ведь кроткое создание, ныне обретающееся в царствии твоем, вовсе не жаждет мести. Даруй мне милость тронуть сердце Фиц-Олвина и узнать от него о судьбе Аллана Клера, чтобы дать хоть крупицу счастья той, которую я люблю».

За несколько минут до времени, на которое был назначен поход, Робин пошел в комнату, соседствующую с той, что занимала Марианна, чтобы проститься с девушкой.

Бесшумно приотворив дверь, Робин увидел, что Марианна стоит, облокотившись о подоконник, и разговаривает сама с собой, как это порой бывает с теми, кто живет в одиночестве, заполненном мечтаниями.

Не зная как поступить, Робин смущенно застыл на пороге со шляпой в руках.

— Святая Матерь Божья, — шептала девушка прерывающимся голосом, — помоги мне, защити меня, дай мне сил перенести убийственное однообразие моего существования! Аллан, брат мой, мой единственный защитник, мой единственный друг, почему вы покинули меня? Ваши надежды на счастье были моей единственной радостью, Кристабель и вы были для меня всем в моей жизни! Вот уже шесть лет, как ты уехал, брат, и, как забытый цветок в саду брошенного дома, я выросла вдали от тебя. Люди, которым ты заботливо поручил меня, ко мне добры, даже слишком, их доброта тяготит меня, заставляя еще острее чувствовать мое одиночество, мою заброшенность. Я так несчастна, Аллан, так несчастна, и в довершение всех горестей во мне поселилась всепожирающая страсть, и сердце мое мне больше не принадлежит.

Произнеся эти горестные слова, Марианна закрыла лицо руками и горько заплакала.

«И сердце мое мне больше не принадлежит», — повторил про себя Робин, вздрагивая и краснея оттого, что стал невольным свидетелем слез девушки.

— Марианна, — живо проговорил он, входя в комнату, — не позволите ли вы мне поговорить с вами несколько минут?

Марианна негромко вскрикнула.

— Охотно, сударь, — мягко ответила она.

— Сударыня, — начал Робин, опустив глаза, и голос его задрожал, — я невольно только что совершил непростительный проступок. Прошу вас проявить ко мне предельную снисходительность и выслушать мое признание без гнева. Я несколько минут стоял на пороге этой комнаты и слышал ваши бесконечно печальные слова.

Марианна покраснела.

— Но я не подслушивал, сударыня, — поспешил добавить Робин, робко подходя к ней ближе.

Губки прелестной девушки приоткрылись в нежной улыбке.

— Сударыня, — продолжал Робин, приободренный этой божественной улыбкой, — позвольте мне возразить на некоторые из ваших слов. Вы здесь без родных. Марианна, вдали от брата и почти одна на этом свете. Но разве в моей жизни нет тех же горестей? Разве я не сирота? Как и вы, миледи, я имею право жаловаться на судьбу, как и вы, могу оплакивать, и не отсутствующих, а ушедших от нас навеки. Но я не плачу, возложив надежды на будущее и на Бога. Мужайтесь, Марианна, верьте и надейтесь: Аллан вернется, а с ним вернется и благородная и прекрасная Кристабель. А в ожидании их несомненного скорого и счастливого возвращения даруйте мне милость быть вам за брата; не отказывайтесь, Марианна, и вы поймете вскоре, что доверились человеку, который готов отдать жизнь за то, чтобы вы были счастливы.

— Вы очень добры, Робин, — ответила девушка, и в голосе ее прозвучало глубокое волнение.

— Доверьтесь же мне, миледи. И главное, не сочтите, что я без размышлений предлагаю вам свое сердце, свою жизнь и свои заботы… Сами посудите, Марианна, — добавил юноша, и голос его почти перестал дрожать и обрел особую выразительность, — я скажу вам всю правду: я люблю вас с того дня, когда впервые вас встретил.

У Марианны вырвалось восклицание, в котором смешались радость и удивление.

— И если сегодня я признаюсь вам в этом, — продолжал взволнованно Робин, — если сегодня я решил открыть вам сердце, в котором ваш образ хранится уже шесть лет, то вовсе не в надежде обрести вашу любовь, но в надежде, что вы поймете, как я предан вам. Ваши слова, которые я нечаянно услышал, разбили мне сердце. Я не спрашиваю вас имя того, кого вы любите… если вы сочтете меня достойным заменить вам брата, вы соблаговолите мне его назвать. И поверьте, Марианна, я сумею уважать вашего избранника, хотя он и достоин зависти… Вы ведь знаете меня уже шесть лет, и вам было легко — ведь так? — составить обо мне мнение по моим поступкам. Я заслужил священное право быть вашим защитником. Не плачьте, Марианна, дайте мне руку и скажите, что настанет день, когда я буду вашим другом, поверенным ваших тайн.

Марианна протянула дрожащие руки к склонившемуся перед ней молодому человеку.

— Я слушаю наши слова, Робин, — сказала девушка, — с таким восхищением, что не могу вам даже выразить, насколько я счастлива. Я знаю вас уже несколько лет и с каждым днем ценю все больше. В отсутствие Аллана вы исполняли обязанности лучшего из братьев, и все это незаметно, молча, не требуя благодарности. Я глубоко тронута, дорогой друг, тем великодушием, с каким вы готовы были пожертвовать своими чувствами в пользу моего неведомого избранника. Ну что ж! Мне было бы тяжело сознавать, что меня превзошли в великодушии, пусть даже и вы, Робин. Я хочу быть такой же искренней, как вы преданным.

Марианна густо покраснела и умолкла на несколько мгновений.

— Не подумайте дурно о моей женской скромности, — продолжала в волнении девушка, — но в благодарность за всю вашу доброту ко мне я всем сердцем принадлежу вам. Впрочем, я не думаю, что должна краснеть за это признание, потому что оно служит доказательством моей благодарности и верности.

Не будем повторять слова пламенных признаний, хлынувших потоком из уст влюбленных, ибо за шесть лет молчаливой любви они скопили сокровища нежности.

Держась за руки, плача и смеясь, они поклялись друг другу в верной и вечной любви, которая лишь в последний час их жизни вместе с последним вздохом улетит на Небеса.

XVI

— Мод, Мод, мисс Мод! — веселый голос летел вслед за девушкой, которая в одиночестве и задумчивости гуляла в саду поместья Гэмвеллов. — Мод, прекрасная Мод, — нетерпеливо и нежно повторил голос, — где вы?

— Я здесь, Уильям, я здесь, — ответила мисс Линдсей, поспешно подходя к молодому человеку с самым доброжелательным видом.