Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик

Ярославна соскочила с возка, опрометью бросилась к нему.

— Отче! Княже! — зарыдав упала ему на грудь.

Они не виделись несколько лет и теперь долго стояли, обнимаясь. Ярослав был твёрдым, суровым человеком, но по его щеке покатилась слеза.

Подошёл Игорь. Поцеловался с тестем. Ярослав пристально посмотрел молодому князю в глаза.

— Чего приехал? Небось за Владимира просить?

— И за Владимира тоже, — с ударением ответил Игорь, выдерживая пронизывающий взгляд галицкого князя.

— Ничего не выйдет! — решительно отрезал Ярослав, проведя указательным пальцем по золотому ожерелью, будто оно мешало ему дышать. — И не проси!

— Родимый мой, об этом, будет твоя воля, потом поговорим, — вмешалась Ярославна. — А сейчас полюбуйся на внуков!..

Из открытого возка друг за другом слезли дети, с любопытством и опаской оглядываясь вокруг, исподлобья бросая взгляды на бояр, на старого бородатого князя, о котором няня успела шепнуть, что это их дедушка.

Дети подошли к Ярославу, и няня поставила их перед ним рядочком, по росту. Одни были темнее — в Игоря, другие — русые, как мать, но Ярослав сразу, едва глянул на них, подумал, что у каждого есть что-то от него.

— Твои внуки, отче, — Ярославна вытерла слезы, улыбнулась, увидев, как заворожённо смотрят дети на деда, и начала перечислять: — Это Олег, а то Святослав, рядом Роман, за ним Ростислав, а вот и Ольга… Ну, а самый старший, Владимир, дома остался, княжит в Путивле, охраняет Северскую землю, пока мы будем здесь…

Лицо Ярослава прояснилось, резкие морщины на лбу разошлись. Он вдруг почувствовал в сердце что-то такое, чего никогда не ощущал и даже сейчас осознать не смог. Ни дочка Ефросиния, ни сын Владимир, ни второй сын Олег, или Настасьич, как его прозвали в Галиче по имени матери, никогда не вызывали у него такого сильного чувства, как эти маленькие смешные человечки, его внуки. В этом чувстве совмещались сразу и любовь, и нежность, и страх за их будущее, и гордость, и радость оттого, что в них было что-то твоё, что останется на свете после тебя, когда ты отойдёшь в небытие.

Он знал от других, и не раз приходилось слышать такое, что деды и бабки любят внуков сильнее, чем любили своих детей. Почему так — никто не знает. Может, потому, что когда были дети, родители тоже были моложе, а постарев стали понимать — вот они, внуки, продолжат твою жизнь, твой род?

Но как бы там ни было, а он вдруг сейчас убедился в правильности того, о чём говорили люди. Перед ним стояли маленькие настороженные человечки, которые наивно и немного испуганно, но с нескрываемым любопытством разглядывали его, своего деда, как какое-то сказочное существо иль невиданное чудо.

Он радостно улыбнулся, присел и начал по очереди обнимать и целовать внуков, а меньшенькую, Ольгу, поднял, прижал к себе и она совсем без страха охватила ручонками его шею и громко засмеялась: пушистая борода деда так приятно щекотала…

— Кровиночки мои, — прошептал Ярослав, потом громко сказал: — Пошли со мною в хоромы! Так светло и радостно там будет сегодня у старого одинокого князя! Да и вы все в дороге притомились…

Неделя пролетела как один час. В честь дочки и зятя, князя Новгород-Северского, Ярослав каждый день устраивал ловы на лисиц, кабанов, медведей, а вечерами в его каменной гриднице, отделанной фресками и глазурованной плиткой, лилось рекой вино, играли гусли, гремели бубны, звенели цимбалы, заливались рожки и свирели, гости уставали от обилия блюд. Ни Игорь, ни Ярославна не могли выбрать удобный момент, чтобы поговорить наедине с отцом о княжиче Владимире. Казалось, Ярослав нарочно всё устраивает так, чтобы такой возможности не выпало.

Заканчивался октябрь, наступал ноябрь. Пора уже отправляться в обратный путь. И тогда Игорь, который никогда не отличался нерешительностью, пошёл напролом.

— Княже, завтра или послезавтра, если не испортится погода, нам надо отправляться домой, — сказал он утром, когда Ярослав только вышел к общему завтраку. — А мы так и не поговорили с тобой обо всем, что нас волнует. Сегодня, княже, мы с княгиней ни на ловы не поедем, ни на пир не придём. Устали мы от всего этого да и поговорить с тобою хотим!

Ярослав утопил пронизывающий взгляд своих потускневших, выцветших зеленовато-серых глаз в молодых глазах Игоря, в которых счастливо соединилась небесная голубизна глаз матери-новгородки и темнота звёздного неба прекрасно диковатых глаз бабки-половчанки, жены князя Олега. Подумал, пожевал сухими губами, сказал кратко:

— Как князь и княгиня того пожелают… Я велю к обеду стол накрыть на троих.

Обедали в небольшой хоромине, смежной со спальней князя Ярослава. Стрельчатые окна с оловянными рамами, в которые были вправлены прозрачные стекла, выходили на юг, и осеннее солнце щедро заливало всё помещение тёплыми лучами.

Стол был полон яств и напитков. На серебряных и золотых блюдах лежало жаркое — медвежатина, свинина, курятина, гусятина. Рядом с ними в глиняных мисках ароматные подливы на любой вкус — и с перцем, и с лавровым листом, и с грецкими орехами. В других мисках белела шинкованная капуста с морковью, темнели крутобокие солёные огурчики, маринованные грибы, искрился в сотах мёд. На деревянных резных подносах горою высились ломти свежего хлеба, поджаренные на рыжиковом масле гренки, пышные пирожки с мясом и капустой к жаркому, и с маком, и с творогом и с калиной к меду… Вина было вдоволь, а ещё жбан медовой сыты и запотелый, из холодного погреба, кувшин хлебного кваса.

Сидели по-семейному, без прислуги и чашников, втроём: по одну сторону стола князь Ярослав в голубом бархатном кафтане, а по другую — князь Игорь с Ярославной.

Ели мало, а пили только сыту и квас.

Выждав ради приличия некоторое время, Игорь рубанул с плеча:

— Княже, настало время повести разговор про то, ради чего мы с княгиней пожаловали к тебе, про княжича Владимира…

— Знаю, что вы приехали не меня, старого, проведать, а лишь ради него, — спокойно произнёс Ярослав.

— Ты не хочешь признать, княже, что он твой сын и единственный наследник…

— У меня есть ещё один сын — Олег, — приглушённо кинул Ярослав.

— Будем говорить начистоту, как полагается между родными. Ты стар, княже, и рано или поздно придёт время, когда золотокованный галицкий стол осиротеет[74]. Кто его унаследует? Неужели ты хочешь, чтобы Настасьич, сын любовницы?

— Он мой сын! — сделал ударение на слове «мой» Ярослав. — Не забывай этого, Игорь!

— Батюшка! — вскрикнула Ярославна. — Владимир — твой сын по закону! Ни Бог, ни люди не поймут тебя, если ты посадишь после себя Олега! Владимир — законный твой наследник, и тебе надо помириться с ним и признать его сыном!

— Сыном? — гневно воскликнул Ярослав. — Да знаете ли вы, что он послов засылал к королю польскому и королю угорскому, чтобы заручиться их поддержкой на случай моей смерти?! Будто не ведал, ничтожный, что они только и ждут удобного случая, чтобы заграбастать Галич! Они и сейчас разодрали бы в клочья Галицкую землю, но боятся моей силы! Ибо я укрепил горы Угорские своими железными полками и замкнул на замок Сян и Буг!.. Он снюхался с галицкими боярами-вельможами, которые по богатству превосходят князей и жаждут отделиться от меня, хотят сами стать князьями! Они уже не раз против меня выступали! Они подняли против меня восстание, сожгли на костре женщину, которую я так любил, — Настю…

— А мою мать? — прошептала Ярославна, бледнея.

Ярослав ничего не ответил ей, а продолжал о своём:

— Они погромили мой дом, угрожали мне смертью, бросили в поруб моего сына Олега, изрубили мою челядь!.. И всё это делалось с благословения Владимира и его матери, княгини Ольги Юрьевны, которые не разумели, что боярство — это злейшие вороги князей и земли нашей. Половцы бьют нас извне, боярство — изнутри… Галицкие бояре, как кровавые псы, готовы разорвать моё княжество на куски, перебить князей, разорить города, разграбить наше добро, изничтожить наших детей!.. У вас пять сынов. Кто может поручиться, как сложится их судьба, не падут ли их головы под топорами ненасытных могущественных бояр, которых даже мне трудно усмирить…[75] Владимир не понимает, что он им нужен только до того времени, пока они не уничтожат меня, а как упаду я, тут же падёт и он!.. Он слабее меня и не сумеет обуздать их произвол!.. Разве я о себе радею? Я уже стар. Конечно, нечего греха таить, и в старости бывают свои радости, но вовсе не они вынуждают меня поступать так, как это делаю я. Прежде всего думы мои о том, как уберечь Галицкое княжество от гибели и оскудения. Всю свою жизнь я усиливал его, обогащал, расширял, и оно стало самым могущественным на Руси. С ним только Владимиро-Суздальское княжество может силой сравниться. Это два крыла Руси, что несут наш народ в будущее. Киев приходит в упадок, ибо сами князья, грызясь за него, как собаки, способствовали и способствуют этому. Чернигов издавна соперничал с Киевом и старался пересилить его значение, как главы Руси, но никогда не удавалось ему этого сделать. Переяславль едва держится под ударами половцев, а ваше Новгород-Северское княжество слишком бедное и слабое для того, чтобы оказывать влияние на судьбу всей Руси… Остаётся Галич и Владимиро-Суздальское княжество. Два крыла Руси! Представляете, что может произойти, если кому-то удастся подрезать их? А ненасытное боярство замыслило сделать это. И помогает ему Владимир, так как в борьбе против брата Олега опирается на боярство… Вот почему я против Владимира! И пока он не поймёт этого, пока не даст клятвы, что не поднимет руки ни на меня, ни на Олега, своего брата, до тех пор я не смогу ни простить его, ни принять в своё сердце…