Фарамунд - Юрий Никитин

Тревор огляделся. На широком блюде громоздились широкие ломти холодного мяса, три головки сыра, свежеиспеченные караваи хлеба. Слуги поймали его взгляд, разбежались.

Тревор кивнул довольно:

— Понимают... Ага, так о чем ты?

— Лютеция... — напомнил Фарамунд. — Лютеция!

Тревор хлопнул себя по лбу, взревел:

— Ах да! Хорошая новость... ну, как мне кажется. Лютеция согласна переехать в бург Лаурса. Ну, который теперь твой.

Дыхание перехватило в груди Фарамунда так внезапно, что он ощутил боль, будто с размаха ударили в живот. По телу пробежала болезненная дрожь. В глазах защипало, он со страхом понял, что готов разрыдаться от внезапного чувства облегчения.

Он вскочил, суетливый, как раб перед грозным хозяином. Тревор хватал головки сыра, разламывал, совал в пасть, но глаза следили за молодым вожаком с сочувствием.

— Это не бург Лаурса, — вырвалось у Фарамунда. — Это теперь ее бург!

— Я ей так и говорил, — кивнул Тревор.

— И что же?

— Ну, ты же знаешь Лютецию... Она сроду чужого не возьмет. Скорее, все свое отдаст.

— Но ты ж ее уговорил?

— Да, но...

— Что?

— Просто уговорил, вот и все. Бург лучше, чище. Мол, все равно, говорю, это временно. А там, когда все наладится, постараемся отыскать ее римскую родню.

Сердце Фарамунда сжалось. Тревор разрывал мясо, ел уже неспешно, глаза из-под набрякших век поглядывали сонно, но с сочувствием.

— Но, как я слышал, — проговорил Фарамунд тревожно, — от ее римской родни никаких вестей...

Тревор кивнул:

— Да не трясись. И не заглядывай так далеко! День прошел, мы целы, и то ладно. Она согласилась переехать — это уже много! А там поглядим.

— Ну, так чего же, — сказал Фарамунд растерянно. — Так ты давай, не сиди... Поедем ее забирать?

Тревор сделал повелительное движение дланью, Фарамунд послушно опустился на лавку, однако ноги сами подогнулись так, что в любой миг подбросят до потолка.

— Она согласилась, — пропыхтел Тревор. Рот был забит сыром и хлебом, щеки раздулись, как у хомяка в августе. — Но поставила условие...

— Любое, — выпалил Фарамунд. — Любое!.. А какое?

— Твои разбойники в бурге.

— Понятно. Повесить?

— Зачем же... Каждый хорош на своем месте. Просто надо их заменить ее людьми. Ну, которых она знает, которые не надерзят... Ты ж пойми, каково ей пользоваться милостью разбойника... пусть и бывшего!

Он говорил рассудительно, надолго замолкая, когда припадал к кувшину, и Фарамунд готов был шарахнуть кулаком по донышку, Понятно, им хочется, чтобы и его духом там не пахло. Не было напоминаний, что они пользуются даром от того, кого считали простолюдином, а затем — разбойником.

— Все сделаю, — сказал он торопливо. — Все!

— Все надо так, — рассуждал Тревор, — дабы не было урону чести... Понятно, жизнь с нашей честью не считается, иной раз такое делать заставляет... но другой раз лучше помереть, чем переступить через закон, данный богами, верно?

Фарамунд сказал умоляюще:

— Ты же умный, ты же знаешь Лютецию! Давай сделаем так, чтобы ни пылинкой ее не задеть! Я лучше умру, лучше всю кровь отдам по капле, чем даже в мыслях своих дерзновенных хоть малейший урон ей нанесу!

Тревор снова надолго припал к кувшину, две тонкие струйки побежали по широкому подбородку — воздаяние богам, отлепился с явной неохотой, но надо же и дыхание перевести, бухнул, как припечатал:

— Добро! Заручившись твоим согласием, я сегодня же выезжаю обратно. Хотелось бы погостить, поглядеть, что ты заграбастал... умелый из тебя воин, как погляжу, но хочу свою дорогую племянницу в безопасности устроить!

Фарамунд оглянулся, гаркнул одному из слуг:

— Эй, как тебя?.. Беги вниз, пусть выберут двух лучших коней. Одного под седлом, другого — заводным.

Тревор выглядел польщенным, но для приличия пробурчал:

— У меня конь вообще-то добрый. Только покормить да чистой воды с ведерко...

— Может быть, — спросил Фарамунд с беспокойством, — дать в провожатые с десяток воинов?

Тревор оскорбился:

— Я похож на слепца с палочкой?

— Времена неспокойные...

— Где прошли твои люди, — сказал Тревор, — там надолго успокаивается.

Фарамунд не понял, похвала или оскорбление, но в мыслях только Лютеция, как наяву видел ее точеный профиль, чистое одухотворенное лицо.

— Когда вернешься?

Тревор задумался, подвигал морщинами на лбу.

— Как только, — сказал он, — так сразу. Мы с Редьярдом поскачем споро, только бы во владениях ее отца отыскались свободные люди... Нет, лучших он не отдаст, придется набирать из деревень. Тут уж ничего не скажет, скривится, но отпустит. Я думаю, довольно будет привести десятка два! А остальных по мере надобности можно набрать из окрестных деревень. Даже хорошо, если корни дворцовой челяди будут в окрестных селах. Все новости и слухи узнаем вовремя...

Он рассуждал степенно, основательно, правильно, а Фарамунд едва удерживался от дикого желания схватить его за шиворот и поскорее усадить на коня, чтобы поскорее за Лютецией, чтобы привез людей, устроил, вычистил, разложил ковры и зажег светильники, чтобы она поскорее ступила божественными ножками в его вымытый и выскобленный город...

Глава 14

Тревор отбыл, наконец. Фарамунд велел дать ему самых быстрых коней, а в провожатые навязал двух своих людей, тайно велев не задерживаться, пока этот старый выпивоха не достигнет крепости Свена.

Сам же от сжигающего нетерпения с раннего утра вывел войска за стены в поле, бросил дальше, на юг, пока не достиг высоких стен довольно богатого с виду города. Раздражало, что не имеет карты, все еще не знает, что лежит впереди, полагаясь только на высланные вперед отряды легких конников. И хотя так жили и воевали все вожди франков, он чувствовал, что так неправильно, что хорошо бы, подобно римлянину, иметь карту с расположением дорог, городов, гарнизонов и даже местности.

За неделю неспешного продвижения попадались мелкие римские города, в равной степени заброшенные и запущенные... Почти все уже были приспособлены под крепости-бурги, но один такой бывший римский гарнизон на глазах заинтересованного Фарамунда спешно оборудовался под резиденцию епископа. Так именовались вожаки из рядов служителей новой веры.

Теперь он сам видел, что небольшое население этих городов мало чем отличалось от сельского. Городские пустоши и площади использовались под пастбища и пашни. Торговля и ремесла рассчитаны на самих горожан, на деревни уже не хватает...

Против обыкновения, он ехал, погруженный в сладкие думы... даже не думы, а скорее — мечтания, грезы, ехал не во главе войска. Когда впереди показались стены города, перед ним уже расположился лагерь его головорезов. Город упирался с двух сторон в топкое болото, что помогало защитникам, но, с другой стороны, облегчало осаду.