Яйцеклетка - Алексей Владимирович Бочаров

разойтись с меньшими братьями без лишнего шума.    Когда позволяли средства, Петр баловал себя цивилизованным заездом. Для этого необходимо договориться с водителем фуры, ожидающей очереди под погрузку. Сотня-другая рублей, и вы солидно въезжаете на известное предприятие через КПП под видом напарника водителя. Лишь один раз иногородний водила поинтересовался, зачем потрепанному мужику проникать на комбинат столь замысловатым способом. Петр сказал первое, что пришло в голову - к любовнице ему надо, которая трудится в ночную смену. Мол, в коммуналке бабой особо не насладишься, а других мест для секса нет. Подружка замужем. Отель не по карману. Так, мол, и встречаемся, без отрыва от производства.    Гораздо реже удавалось таким же образом выехать с территории. Но, уговорив, как-то не в меру подозрительного дальнобойщика, Петр вдруг получил за свои деньги ценную информацию. В отгрузочных накладных, лежащих на передней панели кабины, он разглядел знакомую подпись.    Шмелев А.О. Генеральный директор.    Вот это новость! Аркадий - генеральный директор комбината?! Знал бы он, кто прячется у него в подземных коммуникациях! Петру стало стыдно. И грустно... Почувствуй разницу, Серж... Начинали когда-то с одинаково низкого старта банальной коммерции. Продавали все, что продается. В итоге? Где Аркадий Шмелев, и где Серж Хлебов...    Но сомнения грызли недолго. Работы много, следовало торопиться.    За напряженным ритмом освоения нового ареала обитания, он не обратил внимания на незаметно проскочившее в галопе дней и ночей сорокадевятилетие. Ему было совершенно не до этого. Приоритет события настолько снизился, что ни о каком праздновании не могло идти речи. Жилище, снабжение и быт требовали постоянных усилий. Но ближе к Новому году он слегка перевел дух.    Его берлога благодаря смекалке стала напоминать жилье. Конечно, он не мог себе позволить разойтись на полную катушку. Помещение иногда посещали рабочие, производившие обслуживание коллектора. Но на высотную площадку никто из них не лазил. Она, очевидно, когда-то была сооружена для монтажа участка трубопровода, который проходит под самым потолком. Почти все имущество удалось сосредоточить наверху. Постель, рюкзак и сумка с вещами, бутылки с водой. Лишних продуктов он не хранил, но на случай крысиных визитов приволок с заводской свалки помятый электрощиток с дверцей, служивший небольшим сейфом.    Проблема освещения решалась с помощью купленного фонаря. Но она беспокоила лишь по ночам. Днем в бункере стоял сумрак. Света, проникающего сквозь грязное окно в трех метрах от Петрова лежбища, вполне хватало, чтобы ориентироваться. Он мог без труда организовать полноценное электрическое освещение, но это означало демаскировку. Рисковать смысла не было. Провода на площадку он все же протянул, обнаружив в углу за толстой трубой распаечную коробку, в которой присутствовало напряжение. Двести двадцать вольт в любом случае требовались. Надо периодически заряжать аккумуляторы для фонаря. В планах стоял пункт - приобрести маленькую электроплитку. На первых порах ему хватало кипятильника.    Но самый существенный аргумент, толкнувший на проброску "сопли", по которой его легко могли вычислить - ноутбук. Не открывать окно во внешний мир Петр себе позволить не мог. Эта последняя связующая нить не давала окончательно опуститься. Он заставлял себя умываться и чистить зубы. Брился каждый день, расставшись с бородой. Обросшая физиономия слишком стимулирует московскую полицию на бесконечные проверки документов. Откупы пробивали чувствительные бреши в бюджете.    Немыслимо, но он научился мыться с мылом, поливая себя водой из пластиковой бутылки, дрожа от холода. Петр стирал, пряча мокрые носки и белье между теплыми трубами. Человеку в любом положении требуется отхожее место. Об этом также пришлось позаботиться, чтобы не натолкнуть обслуживающий персонал на нежелательные мысли о поисках источника фекальных ароматов...    Когда оставались силы, он пытался писать, чувствуя бессмысленность усилий. Все, что задумывалось ранее, постепенно теряло актуальность. Условия жизни, которые даже спартанскими назвать язык не повернется, в труху расплющивали желание что-то выражать. Тем более фантазировать. Жизнь мелькала перед глазами сумасшедшими вспышками стробоскопа выживания. Никакая фантазия не способна родить подобное безумие.    Чаще Петр устало гостил у Глеба или Сержа.    Иногда он заходил на читательские форумы, отслеживая новости. Писать Максиму Стрелецкому не хотелось. Писать было нечего. Цивилизованный мир постепенно отодвигался в недоступное восприятию бомжа зазеркалье. Петр понимал, что рано или поздно сам станет бомжом. Вначале телесно. Затем душой. Это неизбежно, когда ты выброшен из социума на помойку. Как бы комфортно ни было обустроено нечеловеческое жилище, где он вынужден таиться, словно дикий зверь в норе, ждущий облавы. Индивидуум, выживающий между обществом нормальных людей и пыльным безвоздушным подземельем промзоны, становится изгоем прежде всего в собственных глазах. По этому безнадежному взгляду куда-то внутрь себя люди на улицах определяют тех, кто окончательно отрыгнут обществом. Даже если падшего мужчину (или женщину) одеть во все чистое. Даже если отмыть, постричь и причесать. Духовный крест, выжженный изгоями на своем лбу невозможно скрыть новой одеждой или смыть баней.    За неделю до Нового Года, когда Петр покупал в магазине самообслуживания хлеб, он вдруг ощутил вокруг себя вакуум. Люди старались не приближаться к нему. Те, кто шел навстречу, опускали глаза или отворачивались. Конечно, его одежда уже выглядела довольно неопрятной, но дело не в одежде. Скорее всего, от него исходил запах. Стойкая отдушка подвала, которую нельзя перебить ничем. Около кассы он вторично ощутил, как люди брезгливо сторонятся его. Девушка-кассир, поджав губы, бросила сдачу. Красноречиво стрельнула подведенными глазками в охранника, курящего на крыльце. Петр обреченно усмехнулся. Начало конца?    Иллюзии способны оттягивать конец.    Он вспомнил, что близится Новый Год. Год его наступающего пятидесятилетия. Петр задумал украсить свою нору. Слишком заметный антураж разводить небезопасно, но кое-какое великолепие устроить можно. На уличном развале он подобрал с земли несколько сосновых веток. Купил пару елочных игрушек и немного блестящей мишуры. Рядом с лежанкой возникла бесформенная кучка хвои, нелепо обложенная блестками. Золотистые шарики покоились сверху, напоминая выкаченные глаза неизвестного существа. Получилось смешно. Мохнато-зеленое лупоглазое нечто, украшенное серебристым дождиком. Смешно и грустно...    Наступило тридцать первое декабря.    Петр вернулся из города пораньше. В пакете новогодняя бутылка колы, хлеб, шоколадный батончик. Днем ранее с ним расплатились за разгрузку связкой незрелых бананов. Это неплохо. Не сгниют раньше времени. С прошлой недели оставалась мумифицированная вареная колбаса. Странно, но "останкинская" не портилась, сколько бы ни хранилась. Конечно, в бункере не жарко, но белок в любом случае должен тухнуть. Колбаска просто усыхает, превращаясь в темный резиновый валик. Ни запаха, ни плесени... Из чего ее