Спецслужбы СССР в тайной войне - Владимир Семичастный

Он вкусил свободу говорить и писать что угодно, не заботясь о том, чтобы подкрепить свое свидетельство достоверными фактами и при этом помнить об определенной моральной ответственности.

Сегодня он своего отца всячески обеляет, рисует его образ в иных, неестественных для этой личности красках. Не смущаясь, приводит заведомо фальшивые свидетельства о том, что Берию якобы казнили сразу же после ареста, а судебный процесс уже проходил, мол, со специально подобранной для этого подставной фигурой. Думаю, он прекрасно понимает, какие выдумки, какую ложь совершенно сознательно распространяет. Жаль только, что, проливая слезы над имевшими место несправедливостями прошлого, подчас выпадавшими и на его долю, он не вспоминал о страданиях тех, кому его отец действительно принес никогда и ничем невосполнимое горе. И таких бед было — море!

Хотя Комитет государственной безопасности формально был подчинен Совету Министров СССР, а его председатель находился официально на одном уровне с остальными министрами, тем не менее моим непосредственным и по сути единственным шефом был первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. В 1961–1964 годах им был Никита Сергеевич Хрущев, позже его сменил Леонид Ильич Брежнев.

Подобным образом обстояло дело и на низших ступенях. Высший партийный деятель республики, области, района или города был прямым шефом руководителя соответствующего органа КГБ.

В советской системе за Коммунистической партией было решающее слово, и личность первого, позже генерального секретаря ЦК партии представляла собой вершину пирамиды власти. Партия у нас была по существу государственной структурой и занималась всеми вопросами. Мы проводили политическую разведку и анализировали положение в стране, прежде всего исходя из ее интересов. Нашей работе это не особенно мешало: когда имеешь одного шефа, это, как правило, бывает на пользу делу.

В случае, когда я нарушал иерархию, что весьма редко происходило, Никита Сергеевич делал внушение. Вскоре после моего прихода в КГБ случилось, например, так, что я познакомил с важной информацией сначала второго человека в партии, Кириченко, а не самого Хрущева. Никита Сергеевич об этом узнал и при встрече прочитал наставление.

— Ты принес эту информацию мне, — гневался он, — после того как о ней все воробьи на крышах прочирикали?

Выяснилось, что Кириченко за обедом не преминул похвастаться своей осведомленностью, и Хрущев был рассержен:

— Запомни, — сказал он мне строго, — согласно разделению функций в Президиуме ЦК КПСС КГБ закреплен за мной. И мне решать, кого информировать дальше. Каждый сверчок должен знать свой шесток, — добавил он под конец.

Хрущев, например, не послал Козлова представлять меня при моем назначении в КГБ. Он не хотел, чтобы в КГБ создалось впечатление, что Козлов курирует это ведомство.

Тайные службы функционируют так же, как и воинские организации. Чем сложнее структура руководства, тем хуже результативность, меньше возможности засекречивания и быстрого исполнения заданий. Обсуждения секретных акций на широких форумах, голосования о том, выполнять или не выполнять приказы, спущенные сверху, организация, обеспечивающая безопасность страны, просто не может себе позволить. А в случае, если желаемый результат не будет достигнут или произойдет утечка информации и возникнет угроза осложнений в международных отношениях, все участники широкого согласования окажутся перед угрозой быть призванными к ответственности за ошибочные шаги.

Историки не смогут детально определить, что из совершенного КГБ было сделано по предложению первого секретаря, а что родилось в голове самого шефа Лубянки. По большей части приказы, легшие в основу тех или иных действий, давались устно, и не раз оставалось тайной, задумывалось ли все именно так, как позже это задуманное было реализовано. Однако со времен Великой Октябрьской социалистической революции было принято, чтобы председатель органов безопасности подбирался главой государства и был облечен его полным доверием. Если доверия не оправдывал, его заменяли другим человеком.

Центральный Комитет партии и его руководство — Политбюро, и прежде всего сам первый секретарь, — участвовали в разработке комплексных планов деятельности органов КГБ, в определении места КГБ в советском обществе, в решении кадровых вопросов. Политбюро утверждало основные инструкции, положения, регулирующие нашу работу, но в конкретные операции не посвящалось. Члены Политбюро знали ту часть нашей работы, которая выполнялась в соответствии с Конституцией СССР и решениями съездов партии. Техника и технология исполнения этих задач, в том числе и нелегальными методами, осуществлялись аппаратом КГБ без их ведома.

Для первого секретаря не было секретов, но подлинных имен мы не называли. Он знал агентов под кличкой. Я мог назвать должность, место работы, но не более. Мы не могли поставить верховного руководителя в неудобное положение в том случае, если произойдет утечка информации и разоблачение агента. Мне бы тогда пришлось искать источник, устанавливать, кто знал агента по имени. Таких ситуаций у нас не бывало.

Принятие решений по повседневным оперативным вопросам возлагалось на меня, на моих заместителей и в ряде случаев на начальников управлений. Н.С. Хрущеву я сообщал лишь о самых принципиально важных вещах, которые могли бы серьезнейшим образом отразиться на политике страны.

Если же ситуация требовала немедленных действий, то советоваться некогда, да и, признаться, не следует. Промедление приводит к потере информации или даже ее источника. В этом отношении я полностью осознавал в течение всего времени работы в КГБ всю меру личной ответственности. Я нередко сам лично готовил информацию для руководства страны.

Я должен был хорошо знать содержание всех сообщений, идущих наверх, так как у руководства (особенно это относилось к Хрущеву) могли в любое время возникнуть дополнительные вопросы.

Разведка и контрразведка

Понятно, что, принимая самостоятельные решения, человек редко сможет избежать ошибок. При мне был случай, когда мы решили спровоцировать одного американца — профессора Йельского университета Фредерика Баргхурна с целью организовать его обмен на нашего сотрудника Игоря Иванова, который во второй половине 1963 года был задержан в Соединенных Штатах.

Иванов, работавший под крышей «Амторга», в марте 1962 года попал в хитро расставленную западню и был арестован прямо во время встречи со своим агентом. А для того, чтобы его можно было убедительнее разоблачить, ему к тому же подсунули и некоторые материалы.

Мы решили действовать подобным же образом — на провокацию ответить провокацией. Операцию проводило ведомство О.М. Грибанова. Баргхурну, находившемуся тогда в Советском Союзе, подсунули какие-то бумаги и взяли с поличным. Но Баргхурн оказался личным другом президента Кеннеди и не был замешан в каких-либо противоправных действиях, о чем заявил сам президент, выступив на специально созванной конференции. Я очень уважал О.М. Грибанова, но наша акция оказалась настолько неуклюжей, что нам пришлось через три-четыре дня все отменить и принести извинения.

Н.С. Хрущев, который в тот момент в столице отсутствовал, по возвращении был в гневе. Для меня лично все кончилось благополучно, я не был наказан, но вся эта история, кроме конфуза, нам ничего не принесла.

Иванова удалось освободить под залог. В 1971 году власти США разрешили Иванову вернуться в СССР.

Ясная структура — необходимая вещь в разведывательной службе. Однако, с другой стороны, именно такое ее построение делает ее более прозрачной для противника.

Эту опасность мы старались свести к минимуму таким образом, чтобы как можно больше изолировать отдельные управления и отделы друг от друга. Короче, занимайся своим делом и не лезь туда, куда тебя не зовут. Каждый должен был знать только свою работу.

Мы не проводили без крайней необходимости больших совещаний и заседаний. Зачем они? Если вести речь в общих чертах, то это пустая трата времени, а если упоминать конкретные сведения, то они не для всех ушей. Любая информация может просочиться наружу. Просто нормальная голова всегда хочет освободиться от ненужных сведений.

Мне импонировала система секретности, действовавшая в спецслужбах Великобритании. Я часто советовал сотрудникам КГБ поучиться этому у англичан: у каждого английского сотрудника безопасности был свой служебный номер, что позволяло им общаться, не называя имен. Или, скажем, пришел он в бухгалтерию отчитаться за командировку, просунул руку в окошко, и лица его при этом никто не видит. Равно как не видно и того, кто производит оформление документов.

А у нас информация о мероприятиях, на которых присутствовал председатель КГБ, часто появлялась безо всякой надобности на страницах партийной печати. В то время как имя человека, возглавлявшего британскую спецслужбу, на страницах газет «не светилось». Там лучше нас понимали, что популяризация и посвящение в суть работы этих лиц пользы делу не приносит.