Тайные полномочия - Антон Чиж

— Чтобы получить бриллиант? Конечно же, рисковать жизнью!

Смеялась Липа до красноты щек. Лидваль и Урусов терпеливо ждали, когда это кончится. Князь старался не думать о цене, какую с него спросят.

6

Немуров шел медленно, останавливаясь и держась за стены. Он зашел в тамбур. Свет падал из дверных окон, мутный и грязный. В углу кто-то стоял. Отделившись от стены, темный силуэт шагнул навстречу, преграждая дорогу.

— Сожалений мне твоих не надо, и так тошно, — сказал Немуров. — Пусти, стоять тяжело.

— Позволь только один вопросик… Уж очень любопытно.

— Пойдем в купе, там и поговорим.

— Давай лучше здесь, все-таки меньше чужих глаз, да в купе стены тонкие.

Немурову показалось, что ему подмигнули. Или так свет обманул.

— Не наигрался еще в сыщика, Граве? — спросил он. — Смотри, как бы чего не вышло. Ты да Урусов у нас последняя надежда. Все, что осталось от команды.

— А Дюпре? — спросил Граве, дождавшийся в засаде до того, что промерз. В тамбуре не топили, из щелей дуло.

— Барону теперь не до марафона, я его успел крепко отделать…

— Бедный Бутовский! На глазах растаяла команда.

— Ничего, его любимчик Паша Чичеров за всех выступит… Я! Конечно! Слава! Честь! Надежда! — Немуров довольно похоже передразнил манеру Чичерова изъясняться обрывками фраз.

— Еще Ванзаров есть. Надеюсь, он хорошо выступит в борцовском турнире, — сказал Граве и понял, что говорить этого не следовало. Немуров толкнул его в плечо, требуя пропустить. — Все, прости дурной язык! Утешь только мое любопытство…

Чтобы отвязаться от этой надоедливой мухи, Немуров согласился, но торопил. Боль кусала его все злее.

— Ты помнишь вечер, когда Бобби давал прием?

Немуров не счел нужным отвечать: и так понято. Всего-то два дня назад. Такое не забудешь.

— Так вот что интересно, — продолжил Граве. — Рибер крутил большую политику и все время с кем-то общался, а ты вроде был не у дел. И все поблизости Женечки терся…

— Тебе чего надо? — откровенно грубо спросил Немуров. — Ты что вынюхиваешь? Мало этого, с усами, так и ты туда же лезешь?

— Помнишь, незадолго до того, как Бобби стал разливать виски… — Граве невольно облизнулся — …случилось одно маленькое обстоятельство?

— Какое еще обстоятельство?

— Женечка что-то заметила странное… Я это запомнил потому, что она посмотрела удивленно, так удивленно, а за ней и ты глянул. Ну а где два, там и третий. Мне тоже стало любопытно. Только когда я посмотрел, ничего не понял, только чья-то спина мелькнула. Потом все это сумасшествие случилось, ну я и забыл. А вот только теперь вспомнил. Но вот какая история: спину ту я мельком видел. И что в ней было такого интересного, не знаю.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Немуров, чувствуя, как его задели, но поворачиваться не стал. Кто-то быстро пробрался через тесный тамбур.

— Только одно: вспомни, что так Женечку удивило?

Немуров охнул и здоровой рукой толкнул Граве.

— Пусти, мне лечь надо…

— Так что она увидела? — наседал тот.

— Ты ошибся, я ничего не помню, — сказал Немуров и пошел в вагон, но обернулся на пороге: — И не вздумай лезть с вопросами к Женечке. У меня хоть одна рука осталась, но хватит, чтобы из тебя дух выбить. Понял? И близко не приближайся к ее купе…

Граве обиделся. Он не мог ошибиться. Он так долго вспоминал эту мелочь, какая на званых вечерах и балах случается через секунду. Кто-то на кого взглянул, кого-то что-то заинтересовало. Что тут такого? Но ведь это же было! Было в этом нечто важное. Если бы только знать, чью спину видел. И что в ней было такого? И почему Немуров так обозлился? Следовало немедленно это обсудить. Граве заглянул в ресторан и убедился, что Ванзаров чрезвычайно занят беседой с официантами. Они стояли тесным кружком и о чем-то шептались. О чем можно так дружески беседовать с обслугой, Граве не представлял. Наверное, меню обсуждает. Дело это важное, тут мешать нельзя. И он тихонько выскользнул в тамбур.

7

Николя бился, как лев. Он требовал, угрожал, просил и обещал жаловаться, чем исполнил оба долга, свой и долг проводника, до конца. Только слушать его не стали. Сунули красненькую бумажку и предложили катиться, куда глаза глядят. И не совать нос в дела взрослых. Последнее замечание Николя особо задело. Даже в форме проводника его считают ребенком. Когда же это кончится! Он показательно сложил руки и остался где был. Внимания на него никто не обращал. Командовала Липа. Она указала окно, какое следовало открыть, а сама встала у следующего.

— Слишком просто, — сказал она, оценивая расстояние. — С вашей тренировкой гимнаста, князь, это пара пустяков. Придется вам немного постараться… — И она отошла еще назад. — Вот с этим окном будет в самый раз… Готовьтесь, князь. Разминаться будете?

Урусов прижался к двери своего купе. Он старался не думать, что ему предстоит. Большие деньги легко не даются. А тут все просто: или сорвется, и он уже ни в чем не будет нуждаться, или станет богатым. Чего так долго хотел. Задача для тренированного тела была ерундовой. Если бы поезд стоял. Такое везение ему не досталось. Липа потребовала большего. Ему предстояло вылезти наружу через окно, когда вагон несется на скорости километров сорок, зацепиться за ледяную раму, а ногами за выступ вагонной обшивки. И не только удержаться, что на самом деле непросто, а перебраться до другого открытого окна. Между которыми находилось еще одно закрытое окно. Трюк для циркового гимнаста, а не спортивного.

Видя, как бледен князь, Липа проявила милосердие. Она предложила ему отказаться. И забыть спор. Как будто ничего и не было. Только колье она выбросит в ночь. Пусть пропадает. От отчаяния Лидваль сжал костыль, а князь спросил разрешения переодеться в купе. Ему разрешили.

— Хотите пари?

Лидваль не знал, что ответить. Может, ему теперь предложат прогуляться по крыше. С раной в мягкой части тела шансов у него не было. А если эта вздорная девица предложит еще какой-нибудь бесценный приз? Что тогда: бросаться головой в пропасть?

— Да вы не бойтесь, ничего страшного от вас не попрошу, — сказала она, вглядываясь в бегающие глазки. — Вы мне неинтересны как мужчина.

— На что же пари? — спросил Лидваль, уже чувствуя, что зря во все это ввязался.

— На Урусова, на что же еще…

— Каковы ставки?

— Если князь сорвется, — сказала Липа, четко выговаривая слова — …будете свидетелем, что он сам этого захотел. За это получите бриллиант даром.

От такого предложения пересохло в горле. Ему страстно захотелось, чтобы так и вышло: Урусов поскользнулся, на руках долго висеть не смог и с прощальным криком упал под откос. Он так живо представил эту волнующую картинку, что и сам поверил, что такое случится. И камень будет его даром!

— А если он справится?

— Тогда в утешение я раскрою вам тайну, почему в вас стреляли…

— Откуда вы знаете об этом? Это же секрет…

Липа только подмигнула.

Урусов вышел из купе в брюках, гимнастической майке и на босу ногу. Он тщательно разминал пальцы и поигрывал мышцами рук. Нужна была хорошая тренировка, чтобы прийти в форму. А тут еще и ужин так некстати давил на желудок. Но разве эта жестокая женщина даст время подготовиться! Урусов даже заикаться не стал. Не станет потомок царей так унижаться. Будь что будет.

— Князь, да вы решили выиграть приз! — обрадовалась Липа. — Тогда не станем тянуть! Лидваль, открывайте!

Проводник с наглой физиономий и не думал помогать. А бриллиант был так близок. Лидваль отставил костыль и надавил на раму. Она поддалась легко. Ворвался ледяной ветер, Липа поежилась.

— Князь, за окном холодно, подумайте, чем рискуете, — сказала она.

Урусов потребовал начинать. Он боялся, что еще немного, и его сильная личность окончательно не выдержит. Откажется и убежит в купе. И потом до конца жизни он себе этого не простит. К счастью, дружелюбный Лидваль проковылял к другому окну. Теперь по коридору гулял ледяной сквозняк.

— Удивите нас, князь! — крикнула Липа громче грохота колес.

Мелко перекрестившись, Урусов полез в окно. Он закинул корпус за раму и лег на нее животом. Голые пятки жгло нещадно. Он заставил себя не думать о боли. Нащупав большими пальцами ног кромку железного выступа, Урусов вцепился в раму широко расставленной пятерней и спружинил вниз. Над краем окна виднелось его темечко. Волосы рвал ветер.

— А ведь у него выйдет! — с некоторым восхищением сказала Липа.

Урусов совершенно исчез в темноте. Лицо его, напряженное и красное от натуги, появилось в закрытом окне. Словно он тонул и просил помощи, чтобы ему открыли. Глаза его оказались на уровне подоконника, князь ничего не видел, жмурился и двигался на ощупь. На ветру смотреть было невозможно.