Поиск пути - Денис Старый

лишь разницей, что зверь, на которого приходилось охотиться оказывался куда как опаснее любого лесного хищника. Человек — совершенный зверь-убийца, льет кровь и другим обитателям животного мира и себе подобным.

Уже примерно четыре часа, как мы вошли в лес и почти что бесшумно передвигались по зарослям между деревьев. Наверное, именно я был самым главным нарушителем той тишины, которая пыталась устояться вокруг. Навык передвижения по лесу — это не менее сложное умение, чем, к примеру, плавать. В обоих случаях нужно и понимать систему, правила передвижения, быть предельно внимательным, ну и выработать до такого автоматизма движения, чтобы нога раньше мозга «определяла» направление и то, как именно переступать ту, или иную преграду, обходить сухие ветки.

Нам немного везло с лесом. В том направлении, куда отправилось для осуществления акции возмездия множество десятков воинов Братства, было больше лиственных деревьев. Так что сухих веток валялось меньше, чем это могло было быть, к примеру, в сосновом лесу. Потому и хруста было меньше.

В этом лесу были пожухлые, уже упавшие с деревьев, листья, но они оказывались малошумными. А небольшой дождик, прошедший ранее, смягчил листву и она почти не издавала звуков, когда на нее наступаешь. Так и шли, осторожно, с передовым дозором, чтобы не быть обнаруженными.

Моя рука устремилась назад с раскрытой ладонью, обращенной к тем, кто шел позади. Да, я внедряю систему сигналов, которая в той или иной степени использовалась в будущем в спецназе. Но точно не следовало кричать, или каким иным звуком обозначать то, что передовая двойка бойцов увидела опасность.

Не спеша, чтобы меньше создавать звуков, я направился вперед, нужно было узнать причину остановки. Мы уже, судя по полученным от пленных данным, должны были прийти к одному из мест сбора сектантов-бунтовщиков. После таких пыток, которым подверглись пленные черемисы, люди не умеют врать, они и думать разучиваются, только воспроизводят уже имевшуюся у них информацию. Так что в разведданных я был почти уверен. Да и не скрывались эти лесные разбойники особо, считая, видимо, что нападать на них никто не будет.

Это не беспечность, или излишняя самоуверенность врага, а логика. Ну кто же пойдет воевать в лес, если там засели сотни воинов, лучше ориентирующихся на местности⁈ Но такие нашлись, тому доказательство наше присутствие тут, в лесу.

— Что видишь? — спросил я шепотом.

— Люди, полтысячи, точно. Среди них воинов не более сотни, — сообщал десятник Фома.

— Дети? — спросил я.

— Да, — решительно отвечал десятник.

Я отошел обратно, чтобы передать команды иным десяткам. Сейчас тут будет собираться свою жатку старуха с косой. При этом у меня просто не будет шансов на спасение детей.

Не правильно это и можно было спасти детей, после потесниться, поделиться с ними едой? Может и так нужно поступать, вот только те, кто нападал, они не щадили детей. Тут их никто особо не щадит. И мое проявление неоправданной для средневековых людей слабости сильно аукнется в будущем. Потому я не отдавал приказа всех зачищать, а лишь приказал атаковать. Так совесть не черная, так она мутно-серая.

Нас было две сотни. Воевода Иван Ростиславович выполнил свой долг сюзерена и прислал людей. При этом даже производился отбор ратников, когда предпочтение отдавалось тем воинам, которые умеют ориентироваться в лесу и тихо ходить.

Так что в этот раз у противника вовсе было без шанса.

— Про языков не забывайте! — сказал я, прежде чем дать отмашку на атаку.

Тут уже знают, кого я называю «языком».

Первыми полетели стрелы и арбалетные болты. Все знали, в кого нужно целиться, потому уже через пять секунд, тех, кого можно было бы считать за охрану стоянки, были убиты. Другие вражеские воины оказывались без оружия. Противники рванули было к пирамидкам из копий, чтобы вооружиться, но это было предсказуемо туда уже перенацелили свои луки стрелки.

Полминуты, не больше, длился обстрел врага, а после из кустов на поляну выбежали воины Братства. Разница между обороняющимися и нами, была колоссальной. Только два врага оказались в кольчугах, но они, как раз, оставались дальше всего от копий, сложенных пирамидками. Так что в броне, но без оружия. Остальные же в рубахах и шерстяных одеждах, похожих на пальто.

С криками и воплями, женщины и дети рванули вглубь леса, им во след ничего смертоносного не летело. Нужно было быстро разобраться с вражескими воинами, чтобы они не выстроились и не смогли оказать хоть какое-то сопротивление. При таком бое даже один тяжелораненый союзник — это уже большие вопросы об успешности сражения.

— Сдавайтесь! — выкрикнул я.

— Жизнь даруешь? — спрашивал кто-то из врагов.

— Нет, но детям и женщинам дам уйти к черемисам, — ответил я, уже не будучи уверенным, а стоит ли предлагать будь какие условия.

Мои воины с остервенением резали чухонцев, у которых уровень владения копьем был очень низок, да еще и бесдоспешными все оказались.

— Прекратить! — прокричали со стороны остатков врага.

После я увидел, как на центр поляны выходит на вид сильный, рослый воин. На таком только пахать и пахать, а он в разбойники падался, да свой разбой оправдывает религией и притеснениями.

— В какую сторону ушел жрец? — спросил я первым делом.

Именно его жреца, этого возмутителя спокойствия, и нужно было изловить, тогда все восстание пойдет на спад.

— Женщины и дети, — напомнил я черемису, намекая, что могу убить их.

— Ты не держишь слово. Уговор был, что мы сложим оружие, взамен на жизни своих детей, но не было сказано о том, что я должен что-то рассказывать, — возмутился мужик.

И чего им не жилось? Вот этот говорит на русском языке почти что чисто, не глупый, видно, что и работать умеет. Вряд ли его мозолистые руки от того, что долго тренировался с копьем. Так что? Поругание веры? Вот чего я тут не видел, так этого. Сами русичи в своем большинстве двоеверцы. Капища никто не срывает, пусть они и не напоказ, а спрятаны в лесах. Работай себе, да живи, молить, только тихо