Исландские саги. Том I - Коллектив авторов

– Будь по-твоему, Аринбьёрн! Пусть Эгиль живет до утра. Возьми его к себе в дом и приведи сюда утром.

Аринбьёрн поблагодарил конунга за его слова.

– Я надеюсь, государь, – сказал он, – что его дело повернется к лучшему. Ведь как ни велика его вина перед вами, подумайте, что и он много пострадал от ваших родичей. Ваш отец, конунг Харальд, велел убить славного витязя Торольва, его дядю, совсем безвинно, по наговору злых людей. А вы, конунг, нарушили закон, действуя против Эгиля в пользу Берг-Энунда. Кроме того, вы хотели убить Эгиля, перебили его людей, отняли его добро и сверх того объявили его вне закона и изгнали из страны. А ведь Эгиль не такой человек, который позволит себя обидеть. Когда выносят приговор, надо взвесить и побуждения, а не только вину. А теперь я возьму Эгиля на ночь к себе.

Так и было сделано. И когда они пришли к Аринбьёрну, они поднялись вдвоем в маленькую горницу и стали обсуждать положение. Аринбьёрн сказал:

– Конунг был в большом гневе, но мне кажется, что его гнев смягчился к концу разговора. Теперь судьба решит, что будет дальше. Я знаю, что Гуннхильд приложит все силы, чтобы погубить тебя. Я советую тебе не спать ночь и сочинить хвалебную песнь конунгу Эйрику. Хорошо, если это будет песнь в двадцать вис с припевом, и ты сможешь сказать ее утром, когда мы придем к конунгу. Так же поступил Браги[87], мой родич, когда вызвал гнев шведского конунга Бьёрна. Он тогда сочинил ему в одну ночь хвалебную песнь в двадцать вис, и за это ему была дарована жизнь. Может быть, и нам так повезет, что это помирит тебя с конунгом.

Эгиль сказал:

– Я попробую сделать, как ты советуешь, только я, по правде говоря, совсем не собирался сочинять хвалебную песнь конунгу Эйрику.

Аринбьёрн просил его попытаться. Потом он пошел к своим людям, и они сидели и пили до полуночи. Они пошли затем спать, но, прежде чем раздеться, Аринбьёрн поднялся к Эгилю в горницу и спросил его, как идет дело с песней. Эгиль сказал, что еще ничего не сочинил.

– Тут на окне сидела ласточка и щебетала всю ночь, так что мне не было покоя.

Аринбьёрн вышел и пошел к двери, через которую входили наверх. Он сел снаружи у окна, где до этого сидела птица. Тут он увидел, как от дома удалилась какая-то колдунья[88], принявшая чужой образ. Всю ночь сидел Аринбьёрн у окна, пока не рассвело, а когда он вошел к Эгилю, у того была уже готова вся песнь[89], и он так крепко запомнил ее, что мог сказать ее всю Аринбьёрну. Теперь они стали ждать, когда придет час отправиться к конунгу.

LX

Конунг Эйрик пошел, как обычно, к столу. Его окружало множество народу. Узнав об этом, Аринбьёрн пришел со всеми своими вооруженными людьми на двор конунга. Он потребовал, чтобы его впустили, и ему сразу же разрешили войти. С половиною людей они прошли с Эгилем в палату. Вторая половина осталась у дверей снаружи. Аринбьёрн сказал:

– Эгиль пришел. Он не пытался убежать ночью. Мы хотели бы знать, государь, какова будет его судьба. Я жду от вас добра. Словом и делом я всегда стремился увеличить вашу славу, не жалея ничего, как это и подобает. Я оставил все свои владения, родню и друзей, которые были у меня в Норвегии, и последовал за вами, когда все лендрманны оставили вас. И я должен был так поступить, потому что вы сделали мне много добра.

Тогда Гуннхильд сказала:

– Замолчи, Аринбьёрн, и не говори так много об этом. Ты сделал много хорошего конунгу Эйрику, но он вполне вознаградил тебя за это. Ты несравненно большим обязан конунгу, чем Эгилю. Ты не имеешь права требовать, чтобы Эгиль ушел без возмездия после всего, что он причинил нам.

Аринбьёрн ответил:

– Если вы с Гуннхильд твердо решили, что Эгиль не получит здесь пощады, то было бы благородно дать ему отсрочку и разрешить уехать на неделю, чтобы он мог спастись. Ведь он по своей воле приехал к вам и рассчитывал на мир. А тогда будь что будет!

Гуннхильд сказала:

– Теперь я вижу, Аринбьёрн, что тебе милее Эгиль, чем конунг Эйрик. Если Эгиль получит пощаду на неделю, он успеет уйти к конунгу Адальстейну. Конунг Эйрик может видеть теперь, что он слабее всех конунгов, хотя еще недавно никто бы не поверил, что у конунга Эйрика нет ни желанья, ни силы, чтобы отомстить за оскорбление такому человеку, как Эгиль.

Аринбьёрн отвечал:

– Никто не сочтет Эйрика более могущественным, если он убьет отдавшегося в его руки сына чужеземного бонда. Но если уж он хочет прославиться этим, то я помогу ему сделать это событие достойным предания. Эгиль и я, мы будем помогать друг другу, так что придется биться с нами обоими. Смерть Эгиля обойдется вам дорого, конунг, потому что на поле битвы останемся мы все, я и мои люди. Я не ждал от вас, что вы скорее позволите убить меня, чем сохранить жизнь человеку, о котором я прошу.

Тогда конунг сказал:

– Уж очень горячо ты стараешься помочь Эгилю, Аринбьёрн. Я не хотел бы погубить тебя, даже если ты готов отдать свою жизнь ради того, чтобы жил Эгиль. Эгиль очень виноват передо мной, что бы я ни велел сделать с ним.

Когда конунг сказал это, Эгиль вышел вперед и начал свою песнь. Он говорил громко, и наступила тишина.

LXI

Пока Эгиль говорил свою хвалебную песнь, конунг Эйрик сидел, выпрямившись, и пристально смотрел на него. Когда песнь кончилась, конунг сказал:

– Песнь исполнена превосходно. Я решил теперь, Аринбьёрн, как поступить с Эгилем. Ты так горячо защищал его, что хотел даже стать мне врагом. Так пусть будет по-твоему, пусть Эгиль уйдет от меня целый и невредимый. Но ты, Эгиль, вперед путешествуй так, чтобы, покинув сейчас эту палату, ты больше никогда не попадался на глаза ни мне, ни моим сыновьям. Не попадайся никогда ни мне, ни моим людям, а на этот раз я подарю тебе жизнь. Я не сделаю тебе зла потому, что ты сам отдался мне во власть, но знай, что это не примирение со мной, с моими сыновьями или нашими родичами, если они захотят осуществить справедливую месть.

Тогда Эгиль сказал:

Голову я

Не прочь получить:

Пусть безобразна,

Но мне дорога.