Язык мой - друг мой - Виктор Суходрев

Пока не были улажены основные политические разногласия, остальным министрам делать было нечего, особенно министрам обороны. Малиновский, помню, скучал. На завтраке, который устроил Шастри в честь советской делегации, нашего военачальника очень расстроил тот факт, что, согласно индийской традиции, не подали спиртного. Видимо, это отразилось на его лице, и большой знаток советских руководителей Трилоки Кауль, посол Индии, подмигнув Малиновскому, сделал знак одному из официантов. Тот подошел к маршалу, забрал его фужер, наполненный минеральной водой, и поставил другой, тоже с бесцветной жидкостью. Малиновский, отведав напитка, явно повеселел.

Громыко в ходе подготовки совещания не скучал — несколько раз встречался со своими коллегами — министрами иностранных дел. Но основные проблемы улаживал кочующий туда-сюда Косыгин.

Наконец главное дело, ради которого все собрались, увенчалось успехом: был составлен и подписан совместный документ — Ташкентская декларация. Случилось и то, что еще две недели назад казалось совершенно немыслимым: Айюб Хан и Лал Бахадур Шастри поужинали наедине… Это была подлинная победа советской дипломатии. И главную роль в ней сыграл Алексей Николаевич Косыгин.

Вечером последнего дня состоялся большой прием, где присутствовали и пакистанцы с индийцами, уже начавшие друг с другом общаться. Было шумно, весело и в то же время торжественно. Состоялся концерт с участием узбекских артистов. На всех сильное впечатление произвел танец живота в исполнении одной из танцовщиц. Фельдмаршалу Айюб Хану она заметно понравилась. А Шастри, приверженец самых строгих индуистских правил, особого восторга не проявил.

После концерта Шастри первым выразил желание уехать в свою резиденцию. Косыгин вышел с ним на улицу, они тепло попрощались. Вскоре засобирался и Айюб Хан. Косыгин вышел проводить и его. Пакистанский президент неожиданно предложил Алексею Николаевичу:

— Господин премьер, моя резиденция находится буквально в двух шагах отсюда. Не зайдете ли вы ко мне выпить виски на сон грядущий? У меня с собой есть…

Замечу, что у фельдмаршала, несмотря на то что он являлся руководителем мусульманской страны, не было никаких предрассудков по поводу спиртного. Косыгин секунду-другую подумал, повернулся ко мне и спросил:

— Ну как, пойдем?

Я ответил:

— Алексей Николаевич, если вы пойдете, то я уж конечно пойду.

И мы отправились к Айюб Хану. Зашли. Подали нам виски с содовой. Минут двадцать хозяин и гость поговорили о прошедшей встрече. Айюб Хан очень тепло поблагодарил Косыгина за отлично выполненную посредническую миссию.

Затем Косыгин отправился в свою резиденцию, а я на другой машине поехал в центр Ташкента, в гостиницу, где размещалась советская делегация.

Когда я там появился, внизу, в ресторане, шел прощальный ужин. В зале стояли три длинных стола: за средним сидели наши, а справа и слева — соответственно пакистанцы и индийцы. Я присоединился к нашим. Все члены делегаций были рады успешному завершению конференции. Сначала один из пакистанцев, а потом и индиец принесли из своих номеров по нескольку бутылок виски, джина, других напитков, — словом, веселье не затихало.

В полночь я решил отправиться к себе в номер. Предстоял трудный день. Сначала — отлет Шастри и Айюб Хана. Косыгин должен был поочередно провожать их в аэропорту. Потом — наш отлет. А я еще хотел успеть заскочить на ташкентский базар: обидно же побывать в Ташкенте и не привезти с собой в морозную Москву виноград, хурму, гранаты…

«Жил и умер…»

Моим планам не суждено было сбыться.

Едва я начал засыпать, как раздался телефонный звонок.

Чертыхаясь, я подошел к тумбочке, на которой стоял аппарат. Звонил секретарь нашей делегации Игорь Земсков.

— Виктор, вставай скорее! Шастри умирает! — послышался в трубке его встревоженный голос.

«Ну вот, напились и развлекаются», — спросонья подумал я и рявкнул в трубку:

— Прекрати дурака валять, Игорь. Дай человеку выспаться!

Только я добрался до постели, как телефон зазвонил снова.

— Слушай, — взмолился я, — если у вас кончилась выпивка, у меня тут стоит бутылка коньяка. Возьмите и оставьте меня в покое!

— Витя, подожди. Не бросай трубку. Шастри действительно умирает.

Только тут я понял, что он не шутит.

Я быстро оделся и спустился в холл. Меня встретил Земсков, который сказал: из резиденции индийского премьера сообщили, что у Шастри сильный сердечный приступ, туда уже выехали врачи из ташкентской спецбольницы.

Среди членов нашей делегации был один из заместителей Громыко — Николай Фирюбин, в МИДе курировавший азиатский регион. Мы вместе с ним кинулись к дежурной машине и по пустынному городу (было около часа ночи) помчались в резиденцию Шастри. Я сказал шоферу, чтобы гнал как можно быстрее. Никогда не забуду тех безлюдных ташкентских улиц за окном «Волги» и того тревожного чувства, которое охватило меня тогда.

Уже на подъезде к резиденции, она называлась «Дормень», мы нагнали машину Косыгина и въехали во двор буквально у нее на хвосте. В дом я вошел сразу за Алексеем Николаевичем. Нас немедленно повели в спальню Шастри. Первое, что мы услышали, были звуки сильного, учащенного дыхания. Так дышат пожилые люди, когда им приходится подниматься пешком на высокий этаж. Посреди комнаты, прямо на полу, лежал Шастри. Над ним, стоя на коленях, колдовали врачи.

— Так он жив?! — воскликнул Косыгин.

Подняла голову одна из врачей, пожилая женщина, как потом выяснилось, — ведущий кардиолог ташкентской правительственной больницы. На лице у нее было такое безнадежное отчаяние, что мы поняли: Шастри спасти не удастся. Собственно говоря, он уже умер, дыхание было мнимым — легкие раздувал аппарат искусственного дыхания.

Через несколько минут врачи сказали, что дальнейшие меры бесполезны, и отключили аппарат. В комнате воцарилась тишина. Тело Шастри положили на кровать.

Его личный слуга рассказал потом, что премьер-министр чувствовал себя нормально, собирался лечь спать, попросил чаю. Потом вдруг встал, сказал на хинди: «Мама, мама» — и упал.

В особняк уже приехали министр иностранных дел, министр обороны, посол Индии. Все были в полной растерянности. Только что успешно закончилось такое важное совещание, так все шло хорошо…

Не могу не отметить одну немаловажную деталь, может быть ускорившую кончину Шастри. На следующий день, по приезде домой, он должен был отчитаться в парламенте и доказать правильность своих действий — обосновать те необходимые уступки, на которые он пошел во время переговоров. Но оппозиция в Индии всегда была достаточно сильной. Шастри знал и, наверно, переживал, что далеко не все согласятся с достигнутыми компромиссами. Замечу, что Айюб Хану было легче в этом отношении: в Пакистане еще действовал военный режим и президенту ни перед кем отчитываться не надо было.