Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

В Москве я не задерживаюсь, со мной солидный багаж. Под вечер добираюсь в "Сеславино". Здесь уже возведены стены до самого верха, зияют пролеты венецианских окон, работает "адская машина" - компрессор, помогающий долбить старый фундамент. Пожалуй, там, в Рязани, редкие машины под окнами - ерунда по сравнению с этой "адской машиной"... Пусть себе пишет там!..

На следующий день, 4 ноября, я позвонила в "Новый мир" и попросила Софью Ханановну (секретарь Твардовского) узнать у Хитрова (ответственный секретарь), можно ли мне забрать соответствующие главы "Августа". Трубку взял сам Александр Трифонович:

- Наталья Алексеевна, мы так легко не расстаемся с поступившими рукописями.

И дальше заговорил о своем впечатлении от "Отрывка":

- Я - в восхищении! Трудно поверить, что это пишет не очевидец. Конечно, последняя война ему помогла, но описывает он именно т у войну... Хотелось бы, конечно, знать, что было и до 11-й главы и что будет после 22-й.

Твардовский хочет обговорить все это с Александром Исаевичем. Я поясняю, что муж будет в Москве лишь в декабре.

Этот мой разговор с Твардовским состоялся около четырех часов дня. А около шести я позвонила в Рязань и рассказала мужу о реакции Твардовского на главы "Самсоновской катастрофы". Он все это выслушал, высказал свою радость, но тут же оглушил меня сообщением:

- Рязанское отделение исключило меня сегодня из Союза писателей!

Он уже звонил примерно час назад в "Новый мир", Анне Самойловне! Не знал, там ли Александр Трифонович. Предлагает мне позвонить ему, сказать, что его телефон был занят... Но сегодня уже поздно...

Сбито все настроение. В "Сеславино" ехать не хочется. Еду к Веронике, ночую у нее.

Утром 5 ноября звоню Софье Ханановне. Александра Трифоновича еще нет, но он уже знает. Чувствую в ее словах обиду, что Александр Исаевич позвонил не им, не наверх... (Позже и сам Александр Трифонович высказал мне свою обиду: узнал... от Берзер?!)

Звоню домой, снова говорю с мужем. Может, мне.... приехать? Вижу, что он без особой настойчивости говорит, чтоб я до праздников не приезжала. Просит меня сказать Твардовскому, что он не просит его действовать, что позвонил просто для того, чтоб поставить в известность...

Уже с Белорусского вокзала, откуда поеду в "Сеславино", вновь звоню Александру Трифоновичу и передаю слова мужа.

- Мы делаем все возможное и невозможное, - говорит Твардовский. Исключение было запрограммировано. - Передайте Александру Исаевичу, что наше отношение к нему - к его таланту и к человеку - не изменится ни на йоту!

В "Сеславине" застаю Ростроповича. Рассказываю ему все.

- Ну и хорошо, - говорит он решительно. - Зачем ему быть вместе с этими подонками?..

Ростропович собирается сейчас ехать на своем "мерседесе" в Москву. Это меня подтолкнуло. Поеду с ним и постараюсь этим же вечером уехать в Рязань, хотя под праздники это очень нелегко. Но как можно не знать подробностей, не быть сейчас вместе с мужем?.. А может, и уговорю его поехать в Москву?.. Повидаться с Твардовским?.. Заодно повезу мужу письмо, которое тут же написал ему Ростропович:

"Дорогой, любимый, родной мой Саня! Только что Наташа сообщила мне последнюю "Рязанскую частушку". Вывод один и категорический: скорее возвращайся в свой дом в Жуковку, ибо здесь без тебя невозможно существовать, а Рязанский союз без тебя еще просуществует. Гения не надо успокаивать, а его надо раздражать, а иногда и злить. Все это делает Бог руками (и языками) людей, выбирая для этой работы наиболее недостойных"1.

1 Ростропович М. - Солженицыну А., 05.11.69.

И еще со мной письмо, которое написала своему "дяде Сане" 10-летняя Лилечка Туркина:

"Дорогой дядя Санечка!

Что Вы теперь будете делать?

Работать Вам нельзя, ведь Вы же пишете.

Когда эта весть до нас долетела, я так и подумала. Но Вы и теперь остались великим писателем.

Если Вам надо помочь, то я всегда готова быть Вашим секретарем. Отметки у меня хорошие.

Дядя Саня, если Вы заняты, то не отвечайте. Я не обижусь. Я уже большая и все понимаю.

Лиля".

Мне и в самом деле удалось уехать дополнительной электричкой. Домой добралась в 12-м часу ночи. Никак не могу дозвониться. Наконец дверь открывает Александр Исаевич. Первые же его слова:

- Ты знаешь, что Америка обо мне весь день передает?! Я сшибу Кожевникова!

Рассказывает мне подробности. Уже в 6 часов утра по "Голосу" передали об исключении писателя А. Солженицына из членов Союза писателей. И повторяли это сообщение каждый час. А начиная с 10 часов, стали передавать опровержение: "На запрос наших корреспондентов предста-вители Рязанского отделения и отделения СП РСФСР ответили, что сообщение об исключении Солженицына из Союза писателей неверно".

Исходя из этого Александр Исаевич сделал вывод, что СП бьет отбой. Все же под аккомпанемент этих сообщений он печатал "Изложение" заседания Рязанского отделения СП от 4 ноября. У его окна стоит машина РЯВ-8649, кажущаяся ему подозрительной. Он очень рад моему приезду: завтра утром это "Изложение" пойдет со мной в Москву! А пока дает мне его читать. Читаю и одновременно слушаю "Спидолу". В первом часу ночи "Голос Америки" дает передачу "Итоги дня". Повторяют ОПРОВЕРЖЕНИЕ, слышу своими собственными ушами! Но ведь я разговаривала с Твардовским в 2 часа дня. Разве он мог к этому времени не знать, если бы все замялось?.. Но я тоже поддаюсь гипнозу. Особенно прочтя "Изложение" и узнав "мотивировку" исключения:

"За антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам СП СССР, за грубое нарушение основных положений устава СП СССР исключить литератора Солженицына из членов СП СССР".

Литератора... И ничего не объяснено, в ч е м антиобщественное поведение, в ч е м грубое нарушение основных положений устава СП?

Изложение заседания Рязанского отделения СП от 4 ноября напечатано Солженицыным в качестве одного из приложений к книге "Бодался теленок с дубом", а потому я расскажу лишь кратко, как развивались события...

В 11 часов утра 4 ноября к нам домой в Рязани пришла технический секретарь Рязанского отделения и принесла Александру Исаевичу приглашение на заседание, которое должно состояться в 15 часов в тот же день. Тема заседания: "Информация секретаря СП РСФСР Таурина о решении секретариата СП РСФСР "О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей".

Александр Исаевич бросает наладившееся было писание, достает папку своих взаимоотношений с СП, перебирает документы, записи - готовится к возможному наступлению на него, готовится к бою!

Когда он пришел на заседание, в комнате был только Матушкин. Пожали друг другу руки, поговорили о пьесах Матушкина, идущих в областном театре. Потом разом вошли все остальные, включая секретаря обкома Кожевникова, пожали Александру Исаевичу руку. И... началось.

Заседание длилось полтора часа: с 15.00 до 16.30. Солженицын все тщательнейшим образом записывал. Все, решительно все, высказались за его исключение. Правда, Евгений Маркин вел себя подобно герою Достоевского. Всего несколько дней назад мы встретили его в Рязани на улице. Он смотрел на моего мужа, как на божество. А сейчас, поговорив о том, что все, что происходит с Солженицыным, есть небывалое колебание маятника и что если Солженицына исключат, а потом примут, снова исключат, опять примут - он не хочет в этом участвовать, но внезапно он заключил: "Я полностью согласен с большинством писательской организации".

После совещания, кончившегося тем, что пять рязанских писателей проголосовали за исключение (против резолюции был один голос - голос самого Солженицына), Маркин подошел к Солженицыну со словами: "Александр Исаевич, простите меня ради Бога!" Видимо, в тот день он заручился у секретаря обкома получением долгожданной квартиры. А еще через пару дней Маркин придет к Александру Исаевичу домой и будет стоять перед ним на коленях...

После совещания Александр Исаевич пошел на переговорную и позвонил в "Новый мир", на первый этаж, сказал Берзер о своем исключении из Союза. А придя домой, в сердцах сказал маме: "Исключили-таки!"

Его исключили те, кто его не принимал! Ведь принимал его сразу СП РСФСР под самый Новый 1963 год, да еще с присылкой ему поздравительных телеграмм.

6 ноября, снабженная несколькими экземплярами "Изложения", я еду из Рязани в Москву. Со мной еще и письмо Александра Исаевича Твардовскому:

"Дорогой Александр Трифонович!

Очень-очень мне было радостно узнать, что начало моей "Самсоновской" Вам понравилось. Это я узнал почти в один час с исключением из Союза - и показалось это мне более важным.

От исключения я нисколько не уныл, чехвостил их очень бодро, что Вы можете видеть из прилагаемого протокола. Да, кажется, они начинают давать задний ход.

А срепетировано у них было все заранее, коварно жали мне руки, будто только что "придя" на собрание, а сами в другой комнате только что заседали...