Неверная - Али Айаан Хирси

Папа свел все к мелочам. Представляю, каким жалким выглядел бы мой протест, если бы я сказала: «Но у него же нет волос!» И все же я вскинула голову и заявила:

– Я не могу согласиться на это.

– А я не могу принять отказ от того, чего ты еще не пробовала.

– То есть мне нельзя сказать «нет», пока я не выйду замуж?

– Разумеется. Все уже решено.

Меня никто не связывал, не приставлял пистолет к виску. И все же у меня не оставалось выбора.

В исламе церемония nikah официально связывает жену и мужа. Свидетельство о браке подписано, но после этого не всегда сразу начинаются супружеские отношения. Ночь лишения невинности, как правило, следует после праздника, который заканчивается в доме, где будут жить новобрачные. Отец решил, что nikah будет в субботу, а свадебные празднества пройдут позже, уже в Канаде в семье Османа Муссы.

На следующий день он пришел к нам домой и сказал мне об этом.

– Nikah состоится в субботу, но первая брачная ночь у вас будет уже в Канаде. Так что вы сможете пообщаться еще неделю, до отъезда Османа, – приободрил он меня. – А когда он уедет, вы сможете писать друг другу письма и разговаривать по телефону. Вот видишь, у вас будет столько возможностей лучше узнать друг друга.

Я холодно ответила ему:

– Я не приду на nikah.

Но он сказал только:

– Это и не нужно.

И по закону это действительно было так.

Теперь отец оказался в центре внимания. Какую прекрасную партию он подобрал для дочери! Отличная новость в эти смутные времена.

Он и слушать не хотел мое «нытье».

Как будто в нашей семье и без того было мало проблем. На следующий день в дом ворвался пылающий гневом Али Версенгели – кузен, который выступил в роли стража на моей свадьбе с Махмудом полтора года назад. Он услышал о том, что я собираюсь замуж за Османа Муссу, и пришел отстаивать права Махмуда на мою персону.

Когда мама подошла к двери, он сказал ей, что я вышла замуж за Махмуда, сына дяди Мухаммеда, и что об этом должен узнать мой отец.

К счастью, Махад был дома и вмешался:

– Что это еще за брак? Кто был ее стражем? Меня там не было, как и ее отца. Значит, и свадьбы не было.

Мама собралась. Она была безупречно сдержанна, как и всегда на людях.

– Кто был стражем на этой предполагаемой церемонии? – спросила она высокомерно.

– Я, – ответил Али.

– Ты не имел права! – вмешался Махад, повысив голос. – Я был тогда в Могадишо. Ты позвал меня? Или ее отца? Вы могли послать за мной. Почему вы этого не сделали?

– Это не важно, – ответил Али. – Брак был заключен.

– У тебя есть доказательства? Документ?

У Али ничего не было. Они продолжали спорить. Когда Али сказал, что уходит, мама не попросила его остаться, как того требуют правила хорошего тона.

– Я никому не позволю распускать слухи о моих детях, – отрезала она.

Как только Али ушел, Махад повернулся ко мне.

– Где свидетельство? – спросил он.

Было бессмысленно отрицать то, что произошло. Я призналась во всем – точнее, почти во всем. Я умолчала о ночи в отеле, но подтвердила, что вышла замуж за Махмуда в Могадишо накануне его отъезда в Россию. А потом он влюбился в финскую девушку и собирается жениться на ней. Я показала фотографии и письмо, которые она мне прислала.

– Видите, Махмуд тоже хочет забыть об этом, и я написала ему, что не против, – сбивчиво закончила я. – Это было ошибкой.

Я достала свидетельство о браке, которое Али Версенгели отдал мне в Могадишо.

Махад подозрительно посмотрел на него:

– Этот документ недействителен. В нем не прописан страж.

Он порвал бумагу, бросил клочки на пол и разразился тирадой о моей безответственности. Мама не произнесла ни слова. Я знала: она сердится, но рада, что брак с Махмудом аннулирован – в тот момент ее волновало только то, как уберечь семью от скандала.

Махад бросил все силы на то, чтобы Али Версенгели не помешал церемонии nikah, которая должна была состояться через четыре дня. Сначала он пошел к отцу и сказал, что в Найроби приехал наш родственник по маминой линии, злой человек, который распространяет беспочвенные слухи об Айаан. Конечно же Абех был возмущен.

Потом Махад выяснил, где живет Али Версенгели, пришел к нему и сказал, что nikah будет через десять дней, и до этого он обязательно устроит ему встречу с отцом, на следующей неделе. К тому времени я была бы уже замужем.

В день свадьбы я занималась тем же, чем обычно: оделась, как всегда, и работала по дому. Я ничего не хотела знать о свадьбе, хотя понимала, что именно сейчас в доме Фараха Гуре qali оформляет мой брак с Османом Муссой в присутствии отца, Махада и других мужчин. Потом будет роскошный обед с жареной бараниной – только для мужчин. Меня бы все равно там не было. Ни мое присутствие, ни моя подпись не требовались для этой исламской церемонии.

Я приготовила обед, а потом пошла гулять с Хавейей. Мы ходили по парку и говорили о том, как перевернулась наша жизнь за последнюю неделю.

После nikah мы с мужем провели неделю вместе, чтобы узнать лучше друг друга. Я поехала с ним в Ухуру Парк. Познакомилась с его друзьями. Он рассказывал о своей юности, своих мечтах. Они были невозможны, я просто стерла их из памяти. Мы говорили о религии: Осман Мусса был полностью предан исламу и чести своей семьи. Он утверждал, что Сомали страдает от гражданской войны, потому что ее жители свернули с пути Аллаха. Он снова говорил о сомалийках в Канаде и их моральном облике. Он никогда не склонял меня к физической близости, потому что уважал во мне дочь моего отца и свою кузину. Мы ждали свадебного торжества в Канаде.

Когда мы оставались наедине, я была словно заморожена. Я даже представить себе не могла, что могу хотеть этого мужчину, просыпаться с ним по утрам.

Не все традиции были соблюдены. Свекровь не удостоверилась, что я девственница. Мы были выше таких процедур. Все было напоказ. Встречаясь с его друзьями, я вела себя, как и положено дочери Хирси Маган, носила черный хиджаб, который они все одобряли. Мы мало говорили о войне и текущих событиях. Я сосредоточилась на поведении: говорила мягко, вежливо, стараясь не опозорить родителей. Я была опустошена.

Друзья Османа сердились не на болтунов или лжецов, их злость была направлена на женщин, которые не носили головного платка, и на мужчин, которые молились не так часто, как следовало. Мне вспоминалась Иджаабо. Это все больше и больше раздражало меня.

Через шесть дней я проводила Османа в аэропорт, он возвращался в Торонто. План был таков: он готовил все бумаги для получения визы, а я должна прилететь к нему как можно скорее. В аэропорту он обнял меня и сказал:

– Буду ждать встречи. Я кивнула и сказала:

– Счастливого пути. – И высвободилась из его объятий.

Я понимала, что слишком холодна, и сожалела об этом, но ничего не могла поделать.

В конце концов Али Версенгели все-таки встретился с моим отцом. Абех закрыл дверь у него перед носом, а потом пришел ко мне на Парк-роуд. В эти дни он часто заходил к нам: приносил бумаги на подпись, анкеты для визы. Отец буквально лучился самодовольством, радуясь тому, что у него появилась новая задача – подготовить мой отъезд.

– До меня дошли слухи о вас с Махмудом, сыном твоего дяди, – сказал он. – Что из этого правда?

– Ничего, – ответила я, и папа ушел, напевая. Он был так счастлив тогда.

Выходило, что у Али Версенгели не было никаких доказательств: Махад порвал свидетельство о браке, а Махмуд не мог и не хотел заявлять свои права на меня. Так что все решили, что это не больше чем сплетни, как и утверждал Махад. Никто не желал зла Айаан Хирси Маган. Среди всех бедствий и хаоса гражданской войны в Сомали я была для них символом надежды: благочестивая, послушная девушка, заслужившая прекрасную партию, которую для нее подобрал отец.