Счастье момента - Штерн Анне

Она собралась с силами.

– Хедвига, мне жаль, но я вынуждена направить вас в больницу.

Хульда старалась произнести эти слова как можно спокойнее, но Хедвига все равно уставилась на нее испуганными глазами.

– У меня что-то серьезное, госпожа Хульда?

– Точно не знаю. Возможно, мы имеем дело с ранней стадии эклампсии.

Взгляд Хедвиги стал вопросительным, а ее мать заерзала в кресле.

– Это недуг, который порой поражает беременных, – пояснила Хульда. – Вас должен осмотреть врач.

– А ребенок? – побледнев, спросила Хедвига и схватилась за живот. – Он тоже болен?

– Не знаю, – ответила Хульда, чувствуя себя ужасно беспомощной. – Лучше всего немедленно отправиться в больницу, тогда вы скоро все узнаете.

Хедвига кивнула. Госпожа Зигель встала и обняла ее.

– Не волнуйся, моя дорогая, – сказала старушка, и Хульда внезапно обрадовалась ее присутствию. – Все будет хорошо. Пойдем, пусть Густав вызовет тебе «Скорую». – Госпожа Зигель взяла дочь за плечо, мягко подталкивая к выходу из гостиной, но сама не ушла. Стоило им с Хульдой остаться наедине, она задумчиво произнесла: – Я уже слышала об этой болезни.

– Неужели? – рассеянно отозвалась Хульда, которая убирала инструменты обратно в саквояж и потому слушала вполуха.

– У знакомой одной моей подруги она тоже была. Как ее там звали? Рита, кажется…

Хульда вся обратилась в слух.

– Рита?

– Да, точно! Маргарита. Теперь я вспомнила. Моя подруга ходила с ней в школу. На последнем году обучения она забеременела от какого-то негодяя, который вскружил ей голову. Конечно, был ужасный скандал. Любовь до брака, незаконнорожденные дети – в наши времена такого не было… Родители отдали дочь в исправительный дом для падших женщин, где заботились о девочках вроде этой Риты. Там девочек приучают к работе и после родов отпускают домой. А малышей пристраивают в приюты. Знаете, это было настоящим предпринимательством. Родители платили хорошие деньги, чтобы снять с себя ответственность за своих обесчещенных дочерей.

Хульде стало не по себе.

– Значит, у этой Риты была эклампсия?

– Да, говорят, ребенок родился мертвым, но она не пострадала – во всяком случае, от болезни. – Госпожа Зигель явно боролась с тревогой в голосе. – Теперь вы понимаете мою назойливость, не так ли, милочка?

Хульда кивнула.

– В те времена не было хороших лекарств, – поспешила сказать она. – Сегодня медицина ушла вперед. – Мысленно девушка добавила, что, несмотря ни на что, эклампсия – коварная болезнь, которая может привести к смерти, если ее вовремя не вылечить, но вслух она ничего не сказала.

Госпожа Зигель закусила губу – казалось, она жалела о том, что рассказала эту историю. Взгляд голубых глаз, скрывавшихся за стеклами пенсне, вдруг стал отсутствующим, будто все мысли разом улетучились из головы старушки.

А вот в голове Хульды мысли мчались со скоростью паровоза.

– Говорите, ребенок родился мертвым? Вы уверены?

Теперь госпожа Зигель посмотрела на нее с удивлением.

– Вы что-то побледнели, госпожа Хульда. Да, уверена. Но это было давным-давно, слышите?

Хульда знала, что ведет себя подозрительно, но не могла остановиться.

– Извините, просто… эта история напоминает мне историю одного… друга. Вы случайно не знаете, что случилось с этой Ритой потом?

– Ну, репутация ее, конечно, была уничтожена. Такие девушки считаются порченым товаром. Рита долго сидела в девках – никто не хотел брать ее замуж. Но потом нашелся мужчина, который сжалился над ней. Конрад… да, кажется, так его звали.

Хульда глубоко вдохнула и забыла выдохнуть.

– Значит, этот Конрад женился на ней?

– Да, совершенно верно. У них даже родился ребенок, девочка, но… – Старушка запнулась. – К сожалению, насколько я знаю, Рита плохо кончила. Возможно, вы читали о ней в газете, она недавно утонула. Ах, какая ужасная история!

Хульда постаралась придать лицу удивленное выражение, чтобы госпожа Зигель не заметила, как жадно она следит за рассказом. Но не успела она ответить, как в гостиную вернулась Хедвиг. Она поговорила с мужем и теперь испуганно наворачивала круги по дому, бездумно собирала вещи, которые, как она полагала, могли понадобиться ей в больнице. Госпожа Зигель с обеспокоенным видом подошла к дочери и решительно забрала стопку книг, которую та хотела положить в чемодан.

Хульда отругала себя, мысленно обозвав безответственной повитухой. Она должна была быть рядом с Хедвиг, успокаивать ее, а вместо этого стоит здесь, пытаясь добыть сведения о Рите. Осталось выяснить, знает ли госпожа Зигель что-нибудь еще.

– Вы не знаете, что случилось с Ритой? – спросила она, когда Хедвига вышла в коридор к горничной.

– Нет, подробности мне неизвестны. Я не знала Риту лично. Наверное, она не умела плавать. Я вот тоже не умею. В мое время девушек этому не учили.

– Думаете, с Ритой произошел несчастный случай?

– Как же иначе? Кто захочет обидеть старуху? Бедняжка совершила всего одну ошибку и расплачивалась за нее всю оставшуюся жизнь. Подруга рассказывала мне, что Рита заботилась о своих престарелых родителях, хотя в прошлом те чуть было не отреклись от нее. Она вышла замуж за хорошего, но бедного человека, который был намного ниже ее по положению. Она отучилась на медсестру и работала с больными. Говорят, пациенты называли ее Флоренс Найтингейл. Разве это не трогательно?

От медсестры Найтингейл к шустрой Рите… Значительное падение.

Затем Хульда подумала о Карле Норте и о том, что эти сведения для него означают. Возможно, он обрадуется, узнав, что никак не связан с Ритой Шенбрунн. С другой стороны – останется в неведении о своем происхождении.

При мысли о том, чтобы рассказать правду, Хульду затошнило. Как ни крути, их непростые отношения и так были омрачены множеством туч.

Глава 25

Выдержки из дневника

Психиатрическая лечебница, пригород Бранденбурга

23 декабря 1916 года

Завтра канун Рождества. Здесь, в лечебнице, это печальный день для большинства пациентов, ведь они проводят его вдали от своих семей. Некоторым, правда, все равно: они давно живут в собственном мирке.

В этом году мы, медсестры, приложили все усилия, чтобы создать в лечебнице праздничную атмосферу. У нас даже елка есть – лесничий принес. Мы поставили ее в холле. Однако правительство заявило, что надо экономить, поэтому на каждую елку можно прикрепить всего по одной свече. Всего по одной! Как печально эта свеча будет светить в темном, холодном холле, который мы не можем отапливать, ибо в эту суровую зиму угля у нас тоже нет…

На улице идет снег и завывает ветер, скоро начнется настоящая метель. Пациенты с ясным умом стонут от холода и голода, но даже те, у кого помутился рассудок, хнычут и безмолвно просят еды. Их неделями кормили только супом из брюквы, в котором вместо мяса – серые телячьи зубы, но иногда и тех нет.

Люди начали умирать от голода. Я пишу эти слова и не могу поверить, что они вышли из-под моей руки. Мы обрекаем наших подопечных на голодную смерть. Как такое возможно? Они умирают в кроватях, истощенные до костей. Говорят, такое происходит по всей стране – денег нет, больные голодают. Дети в Далльдорфе тоже голодают, и как мне сообщили, некоторые тоже умерли. Что это за война такая, которая безжалостно уничтожает наш народ?!

Здесь есть один солдатик, за судьбу которого я особенно переживаю. Разум его ясен, но он страдает от нервного расстройства и падучей болезни. Улучшений нет. Иногда, когда позволяет время, мы разговариваем. У него есть жена и дети. Мне пришлось побрить его налысо, когда он приехал (если не бороться со вшами, они всех тут сожрут), но сейчас его светлые кудри немного отросли. Он выглядит моложе, чем есть на самом деле, и мне порой не верится, что его детки уже ходят в школу. Однажды он показал мне фотографию, на которой были запечатлены худощавая женщина с изнуренным лицом и двое очаровательных ребятишек. Мальчик похож на отца как две капли воды, а девочка вся в веснушках, как мать.