Пастырь добрый - Попова Александровна

— Господа макариты, — вновь вмешался Бруно, — быть может, выяснения, у кого длинней, а у кого толще, оставим на более удобное время? Во вред ведь делу.

— Какому? — уже требовательно спросил эксперт. — Я так и не услышал ответа на свой вопрос.

— Mera hoc age[78], - четко произнося каждое слово, выговорил Курт. — Или мне запрашивать другого эксперта?

— Так аллегорически ты хочешь сказать, что накатаешь на меня жалобу?

— Я хочу сказать, что тебе надо заняться делом, и говорю это прямо, безо всяких аллегорий! Мне, кстати сказать, тоже, посему давай-ка с препирательствами покончим. Хочешь объяснений? С удовольствием расскажу детальности, как только мы оба закончим.

От эксперта он отвернулся, не дожидаясь возможного продолжения, и вновь обратился взглядом в пол, махнув рукой подопечному.

— Сюда смотри, — продолжил он с того, на чем прервался. — На полу царапины. Полагаю, не надо ставить сюда стул, чтобы ты понял, откуда они.

— Ножки. Проехались по полу, когда дверца открывалась…

— Верно. За одно можно поручиться уж точно: кто-то, и явно не Штефан, пытался открыть и открыл эту створку, запертую на крючок и заблокированную довольно тяжелым стулом. Будь это входная дверь дома — что ты предположил бы?

— Что кто-то вламывался в дом, — мрачно отозвался Бруно, глядя на светлые на темных досках царапины. — Но…

— А это тебе как? — осведомился он, остановив ладонь над полом, и, встретив непонимающий взгляд, указал пальцем на едва видную полоску жидкой грязи у нижней планки: — Сюда взгляни.

— Грязь, — пожал плечами тот, и Курт качнул головой:

— Кровь. Поверь мне. Желаешь убедиться — принеси со стола кувшин с водой; если капнуть на это пятно, оно станет красным. Проверишь?

— Нет, — спустя мгновение раздумий, отмахнулся подопечный. — Тебе верю на слово. Но это тоже ни о чем не говорит — быть может, парень просто порезался?

— Да… — протянул он с невеселой усмешкой. — Стоило бы к каждому следователю, чтоб не расслаблялись, приставить вот такого Бруно, который станет во всем сомневаться и заверять, что мчащееся по небу рогатое, хвостатое и смердящее серой существо — новая разновидность гуся… Спорю, вот это ты принял за кусочек коры или мелкую стружку; так?

— Что — вот это? — переспросил тот, потянувшись подобрать; Курт шлепнул его по руке:

— Не трогай. При твоей брезгливости ты испоганишь тут весь пол… Это ноготь. Обломок человеческого ногтя; присмотрись, и сам увидишь. Дополнишь высказанное ранее сам, или я скажу, как все было?

— Здесь — царапины поменьше, — почти неслышным, тусклым голосом произнес Бруно. — Не будь по ту сторону этот чертов шкаф, я бы сказал, что их оставил человек, которого кто-то тащил, и он… Господи, он цеплялся за доски пола ногтями… Но этого просто не может быть!

— Почему? — возразил он устало, опустив голову и упершись в колено лбом, пытаясь припомнить, когда в последний раз он спал и ел — кажется, в день приезда Штойперта в Кельн. Позавчера; всего чуть более суток назад, а между тем кажется, что целую вечность…

— Да потому что это — как… как ведьма на летающей свинье, как привидение в соседском заброшенном доме! Это небылица, которую все рассказывают, но никто не видел, сказка, которой не бывает!

— Я тоже так думал. — Курт распрямился, потирая ладонями лицо, словно надеясь, что усталость сотрется, как пыль; встряхнув головой, с силой сжал и поднял веки, пытаясь разогнать цветных мошек перед глазами, и продолжил, вновь указав на пол: — Чего я не могу объяснить, так это — вот. Доски пола у самого шкафа влажные, а в щелях — вода; и не криви губы, это вода. Но, хотя эта комната и под самой крышей, потолок сухой — стало быть, крыша не протекает, да и не было дождя ночью.

— Вот уж здесь вовсе ничего диковинного не вижу. Вода — и вода…

— А ты просто попытайся помыслить себе ситуацию, при которой вода может появиться у шкафа в комнате. Ну?

— Ну… — повторил Бруно задумчиво, — взял стакан с водой и подошел к шкафу…

— Для чего? Дать попить деревянной лошадке? Чего ради с водой в руках бродить по комнате? Это бывает со взрослыми — попивать глотками воду, ходя в задумчивости туда-сюда, но так не делают дети. Те наливают, пьют и уходят по своим делам… Как верно заметил наш старик, коли уж волей-неволей тебе приходится постигать работу следователя — даю бесплатные уроки. Урок первый. Самая простая вещь, самая обыденная, но в странной ситуации (вот как эта вода, как свеча — под кроватью, иголка — в потолке или что-то в таком духе) — есть подозрительно. Попытайся дать истолкование, и если оно отдает…

— … натяжкой?

— Да. Значит, есть над чем задуматься.

— И как ты объяснишь вот это?

— Я уже сказал — не знаю, — вздохнул Курт, поднимаясь с корточек, и обернулся к эксперту. — Так я дождусь сегодня…

На полуслове он осекся, не договорив и нахмурясь: Штойперт стоял посреди комнаты, точно каменная статуя, памятник жертвам малефиции — вытянувшийся, как струна, с заострившимися чертами лица и огромными, как у ребенка, глазами, полными даже не страха, а потустороннего, противоестественного ужаса, и обращенных к нему слов совершенно явно не слышал.

— Ах ты, черт, — пробормотал подопечный тихо. — Интересно, их в таком состоянии трогать можно или…

Курт раздумывал мгновение; об особенностях работы подобных служителей Конгрегации он ничего не знал, в академии этому слишком много внимания не уделяли, однако то, что он видел перед собою, ему не нравилось — лицо Штойперта все более серело, и из взгляда, кажется, мало-помалу исчезали последние обломки осмысленности. Даже если, вырванный из его странного оцепенения, тот лишится сознания, это много лучше, чем если вызванный по его требованию эксперт лишится рассудка.

В два шага приблизившись, Курт встряхнул его за плечо, окликнув, и, не добившись результата, попросту и от всей души вкатил собрату по академии звучную оплеуху. Штойперт дернулся, подпрыгнув на месте, и отшатнулся вспять, споткнувшись о половицу и едва не упав; воздух он набрал в грудь жадно, со свистом, точно удушенный.

— Давай-ка, — пробормотал Курт тихо, потянув его за локоть к низенькой кровати Штефана, и осторожно усадил. — Продышись… Слышишь меня? Соображаешь?

— Воды дайте, — сипло выдавил эксперт, и он усмехнулся:

— Ничего чаще я в своей жизни, кажется, не слышу… Бруно, налей ему из кувшина на столе. А знаешь, следовало б тебя жаждой и попытать — как кара за самомнение. Тебе ж, убогому, инквизитор сказал, а ты — спорить; ну, что? Получил?

— Да оставь ты человека в покое, изверг, — оттолкнув его локтем, укорил Бруно, всунув медный стаканчик в дрожащую руку Штойперта, и Курт покривился.

— Тебе не в монастырь надо, а в дом призрения, простынки стирать за такими же убогими. Дай позлорадствовать — я это заслужил.

— И что тебя радует? Что тут и в самом деле убили парня? и, судя по его реакции, убили страшно.

Он не успел ни ответить, ни даже подумать толком о том, что подопечный, по большому счету, прав — задавленно вскрикнув, Штойперт отшвырнул стакан от себя, расплескав по полу воду, и зажмурился, постанывая, точно мучимый зубной болью.

— «Завидно», да? — тщательно скрывая оторопь и неведомо почему вдруг овладевший им испуг, пробормотал Курт, подбирая стакан, и, приблизясь к столу, осторожно плеснул в него из кувшина. — Всю жизнь мечтал, чтоб меня вот так плющило…

— Не трогай… воду… — выдавил тот, не открывая глаз, и он замер со стаканчиком в руке, глядя на полумертвого собрата скептически. — Я сказал — не трогай, — повторил Штойперт чуть тверже, с усилием разомкнув веки, и воззрился на него дикими, нездорово блестящими глазами. — Тебе эксперт сказал — не трогать.

— Что с водой? — спросил Курт требовательно. — Что ты в комнате увидел? Что тут было?

— Дай минуту, — вновь закрыв глаза, откликнулся тот, переводя дыхание. — Одну минуту.

На то, чтобы взгляд приобрел осмысленность, а слова — относительную связность, эксперту потребовалось куда более минуты. Курт не понукал и уже не глумился, терпеливо ожидая, продолжив, дабы не терять время и исполнить должные предписания, исследование комнаты. Рекомендации Штойперта он все же ослушался: осмотрительно, не зная, чего опасаться и чего ожидать, заглянул в наполненный водою стакан, коснулся дрожащей поверхности и поднес ближе к глазам, растирая каплю между пальцами; мгновение он стоял неподвижно, глядя на влажную кожу перчатки, и вдруг, нахмурясь, поднял ладонь к самому лицу, осторожно потянув носом.

— Что такое? — почему-то шепотом спросил Бруно. — Что с водой?

Курт ответил не сразу; придвинув к себе кувшин, наклонился к широкому горлышку, втянув в себя неуместный запах ряски, рыбы и грязи.

— Речная, — отозвался он, не сумев утаить растерянности, и обернулся на эксперта; тот ответил тем же ошеломленным взглядом, и Курт нахмурился снова. — Ты удивлен?..