Погадай на дальнюю дорогу - Анастасия Дробина

Илья поглядел на дом. С флигелем уже можно было распрощаться: крыша вот-вот должна была рухнуть. Из открытых окон основного здания, которое только начало заниматься снизу, вылетали подушки, пуфики, свертки одежды и прочие принадлежности публичного дома. Выбежали двое босых кадетов, Петька Конаков с вцепившейся в него девицей, отставной ротмистр Опанасенко в мундире внакидку. В верхнем окне Илья увидел двух парней, обвязавших головы рубахами на манер арабских бедуинов. Они пытались втащить на подоконник пианино. Одно из окон нижнего этажа флигеля было плотно закупорено женским задом в ночной рубашке. Сощурившись, Илья попытался по конфигурации зада определить его хозяйку.

– Матрена, – подсказал подбежавший Митро. – Вот дура, ну что ей там надо-то? Зажарится сейчас!

Он махнул через заборчик и побежал к ворочающемуся в окне заду с криком:

– Ополоумела ты, что ли, кикимора?! Крыша сейчас провалится! Бросай все, вылезай!

Он вцепился в Матренин зад, дернул несколько раз. Раздался визг, и Митро, не удержавшись на ногах, опрокинулся на землю. Сверху на него свалилась, голося и болтая голыми ногами, простоволосая девица пудов на семь, а на девицу упал скатанный ковер, который она так самоотверженно тащила из огня.

– Ой, Дмитрий Трофимыч, обожгетеся! – заверещала Матрена, узнав своего спасителя.

Схватив одной рукой ковер, а другой – Митро за рукав рубахи, она резво поползла прочь от флигеля. И вовремя: крыша с треском и грохотом, выстрелив фейерверком искр, упала внутрь. Мадам Даная, вздохнув, перекрестилась. Кое-кто из девиц заплакал.

– Ладно выть-то, гулящие, – сердито сказала им хозяйка, встряхивая счеты. – Стало быть, пишем еще полсотни плотникам да матерьялу на... Лукерья! Лушка! Ты с ума сошла, корова холмогорская!

Мадам Даная швырнула счеты, вскочила как подброшенная и с удивительной для ее возраста и комплекции прытью бросилась к горящему дому. Илья задрал голову. На подоконнике второго этажа, балансируя, стояла массивная, как гренадер Его величества, девица с повязанной полотенцем головой и в надетой наизнанку юбке. На руках ее висел плотно завернутый в сюртук старикашка.

– Принимайте, ироды, господина майора! – зычно возгласила Лушка. – Да живее, они высоты боятся!

Старичок и в самом деле трусил: он вертел во все стороны растрепанной седенькой головой и отчаянно цеплялся за Лушкину рубашку. Внизу поднялась суета, под окно начали стаскивать уцелевшие подушки и перины.

– Кидай майора, дура! – надсаживаясь, кричал Митро.

– Не могу, они чепляются! – Лушка тщетно старалась оторвать от себя старичка. – Воля твоя, Дмитрий Трофимыч, только они убьются еще, а спросят с меня! Может, нам вдвоем сверзиться? Авось они наверху окажутся!

– Да чтоб вас всех! – вдруг раздалось из глубины комнаты, и Илья глазам своим не поверил: на подоконник рядом с Лушкой вскочил полностью одетый и злой, как черт, Яков Васильев.

– А ну, руки прочь, твое благородие! – рявкнул он так, что у Ильи мороз продрал по коже: точно таким голосом Яков Васильев орал в хоре на провинившихся.

Майор отвалился от Лушки мгновенно, как прижженная углем пиявка, и Яков Васильевич без особых нежностей бросил его вниз. Сверху низверглась, громко крича: «Богородица пречистая, спаси и помилуй!» – Лукерья, а уже за ней легко, как молодой, спрыгнул глава хора. Вскочив на ноги и даже не взглянув на охающего майора и захлопотавших вокруг него проституток, он быстро пошел к мадам Данае, увлек ее в сторону и негромко о чем-то заговорил. Илья проводил его изумленным взглядом. Мимо, пыхтя, волочил тяжелую лестницу черный от сажи Кузьма. Илья ухватился за другой конец, и вдвоем они быстро понесли лестницу к дому.

– Слушай, а Яков Васильич здесь откуда? – спросил Илья. – Ему же семьдесят скоро... Неужто к девкам бегает?

– Здрасьте, святая пятница... – усмехнулся Кузьма – с черного лица блеснули зубы. – Да он с Данаей Тихоновной как с женой уже лет двадцать...

– Забожись! – не поверил Илья.

– Истинный крест! Все наши знают. Он же с ней и раньше, еще когда вы с Варькой в хоре пели... А как Настька с тобой убежала, так Яков Васильич и скрываться перестал. Наши девки говорили, он даже жениться на ней по-честному хотел, да мадам Даная сама отговорила. Негоже, мол, на старости лет дурака в церкви валять. Так и живут... м-м... во грехе. Да если бы не Яков Васильич, у Данаи бы давно вся коммерция накрылась! Всякий же норовит одинокую женщину околпачить...

– Ну и дела! – фыркнул Илья.

Они наконец поднесли лестницу к дому, и от жара стало трудно дышать. Нижний этаж горел вовсю, и, хотя в окна бесперебойно летела вода из наполняющихся по цепочке ведер, было очевидно: огня не остановить. Верхние комнаты были полны дыма, клубами поднимающегося к черному небу. Илья по примеру остальных обмотал голову рубахой, и вдвоем с Кузьмой они принялись прилаживать лестницу к верхнему окну, где двое парней умудрились все-таки втянуть пианино одним краем на подоконник. Задыхаясь от жары, Илья начал подниматься по лестнице.

– Зря стараемся, Илья Григорьич... – просипели сверху, и по голосу Илья узнал сына Митро. – Этот гроб с музыкой все равно по лестнице не спустить...

– Кинем так, – сказал второй, и Илья чуть не свалился с лестницы.

– Гришка, ты здесь откуда?!

– Вот, мебеля спасаем, – солидно донеслось из-под рубашки. – Ну, морэ, кидаем, что ли?

– Кидаем, не то. Илья Григорьич, дядя Кузьма, вы бы в сторонку...

Илья спрыгнул вниз, сбросил лестницу, увлек за собой Кузьму. Через минуту сверху грохнулось пианино и благополучно развалилось на четыре части. Яшка и Гришка, не дожидаясь, пока Илья снова прислонит лестницу, спрыгнули следом.

– Вот незадача-то... – Гришка, размотав рубашку, расстроенно разглядывал пианино. – Такой струмент ценный угрохали... Может, починить можно будет?

– Починят, ничего, – отозвался Яшка, волоча прочь от дома уцелевшую часть с клавишами. – Прошлым разом тож в окно его кидали, и Семка-печник собирал потом. Четыре штафирки лишние остались, а играло же потом целый сезон!

– Отойдите-ка от дома, чаворалэ, [36]– велел Кузьма. – Все равно уже спасать нечего.

Он был прав: основное здание сильно горело. Из окон повыскакивали последние спасатели имущества, которое кое-как было свалено в кучу у забора. От поднимающегося к небу дыма не было видно звезд. Полуодетые девицы сгрудились вокруг мадам Данаи, которая озабоченно, по головам, пересчитывала их:

– Лушка... Матрена... Нюрка... А где Агриппина? Агаша, у тебя господин писарь с Садовой были? Где они?

– Убежавши, как дымом потянуло, не беспокойтеся...

Клиентов не осталось никого: к цыганам подошел только раздобывший где-то штаны Петька Конаков. Девица по-прежнему цеплялась за его плечо, взахлеб причитала, и, приглядевшись, Илья убедился, что она вдребезги пьяна.