Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии - Андрей Курпатов

Так произошла формализация наших отношений с миром, нас с ним перестало связывать эйдетическое переживание. «Пресловутая “духовная жизнь”, – пишет М. Бубер, – зачастую является препятствием для жизни в духе и в лучшем случае материей, которая в нем, покоренная и оформленная, должна исчезнуть. Это – препятствие, ибо совершенствование способности к приобретению опыта и к использованию обычно достигается через ослабление силы отношения, силы, единственно благодаря которой человек может жить в духе»84.

Мы ведем себя в отношении с миром, как экспериментатор с подопытным животным, и никак не можем взять в толк, что, являясь частью мира, мы сами постоянно выполняем роль подопытных. Впрочем, К. Ясперса, например, такое положение дел почти воодушевляет: «В отличие от восточного неприятия мира, – пишет он, – и связанной с этим возможностью “ничто” как подлинного бытия западный человек воспринимает мир как фактическую действительность во времени. Лишь в мире, а не вне мира он обретает уверенность в себе. Самобытие и рациональность становятся для него источником, из которого он безошибочно познаёт мир и пытается господствовать над ним»85. Впрочем, остается непонятным, почему «безошибочное» познание мира не приводит к ожидаемому господству над ним. И неслучайно сам К. Ясперс недоумевает: «Мир, возникающий в качестве аппарата обеспечения существования, принуждает все служить ему. То, чему в нем нет места, он уничтожает. Человек как будто растворяется в том, что должно быть лишь средством, а не целью, не говоря уже о смысле. Он не может обрести в этом удовлетворение; ему должно недоставать того, что придает ему ценность и достоинство. То, что во всех бедах было непререкаемым фоном его бытия, теперь находится в стадии исчезновения. Расширяя свое существование, он жертвует своим бытием, в котором он обретает себя»86.

Но что еще можно ожидать в ситуации, когда человек пытается искусственно создать идеальные отношения с миром через формальные отношения с ним? Если человек не осознает, не ощущает собственной принадлежности миру, если он, как и прежде, будет полагать, что его способность мыслить – это единственный эффективный способ взаимодействия с миром, то до идеальных отношений, действительно, очень и очень далеко.

Сделав свои отношения с миром формальными, человек неограниченно расширил мир, многократно продублировав его в системе идей и представлений. Его окружают теперь только идеалистические формы, с которыми, конечно, нельзя вступить в индивидуальные отношения, поскольку они не имеют собственной сущности. Создавая оазис в пустыне, человек создал для себя необитаемый остров. Формальные отношения могут, чисто механически, заменить индивидуальные, но они не восполняют индивидуальные отношения «функционально». Если же мы ищем реализации себя, собственной сущности, то наши отношения и наша деятельность должны быть сущностными, а в формальных отношениях мы, напротив, теряем себя.

Мир, который изначально содействовал развитию человека, теперь, благодаря усилиям этого самого человека, превращается в репрессивную машину. Человек в современном мире атомизирован, отформатирован и превращен в легко заменяемый модуль. «Таковы, следовательно, две серьезные опасности зрелых и перезрелых культур, – пишет Георг Зиммель. – Они, с одной стороны, состоят в том, что средства жизни превосходят по своему значению ее цели и тем самым множество средств присваивает себе психологическое достоинство конечных целей; с другой стороны, объективные образования культуры обретают самостоятельное, повинующееся чисто фактическим нормам развитие и тем самым становятся не только глубоко чуждыми субъективной культуре, но и прогрессируют с такой быстротой, что она догнать их не может»87. Впрочем, как обещает М. Бубер: «Безграничное господство причинности в мире Оно, основополагающее по своей важности для научного упорядочения природы, не угнетает того, кто не ограничен миром Оно, и может вновь и вновь исходить из него в мир отношения»88. Об этом «отношении» сейчас и пойдет речь.

«Мир»

Мир соткан из неисчислимого множества событий, каждое из них рано или поздно сменится другим, ни одно из них не имеет абсолютной ценности, каждое – лишь этап, лишь переходный момент, не более того. Впрочем, время, само по себе, не имеет к этому факту никакого отношения, потому что, хоть они и переходят друг в друга, они существуют «одновременно», а следовательно, это не столько этапы, сколько звенья единой цепи. Об этом нам говорит известный принцип дополнительности Нильса Бора – время появляется там, где мы раскладываем события, но в реальности происходящего оно как бы отсутствует. Одно звено цепи может быть не связно непосредственно с другим, отстоящим от него, но оно зависит от него через другие звенья. Цепь – это не ее звенья, ведь отделенные друг от друга звенья не являются цепью. Цепь – это то, чего нет, это сама связь между звеньями. Мир не состоит из событий, он состоит из этих невидимых связей, которые психософия и называет отношениями.

Поэтому прелесть мира не в событиях, которые, казалось бы, его составляют, а во внутренних, неформализируемых отношениях этих событий. Для человека может быть два способа ощущения этой истины. Первый – это осознание великой гармонии мироустройства, где ни один элемент целостной системы невозможен отдельно от нее, и в то же время сама система немыслима такой, какая она есть без этого, казалось бы, мизерного элемента. Это способ ощущения целостности через видение системности системы. Второй способ состоит в ощущении всех отношений, создаваемых элементами мира с познающим человеком. Это ощущение себя элементом системы, от которого во все стороны отходят нити отношений и на которого замыкаются отношениями все элементы и все отношения элементов мира. Так следует понимать «погруженность в мир» и «растворенность» в нем, таковы индивидуальные отношения с миром.

Человек, будучи в реальности индивидуальных отношений с миром, живет в мире, состоящем из «приходящего». Другой же живет в мире, где все «стоит», он отождествляет себя с этим, как с самим собой. Для него он есть всегда, и именно поэтому, в первую очередь, полностью отождествляя себя с самим собой, он почти не замечает разительных перемен в себе, которые есть всегда, боится смерти, если думает о ней, и стремится к материальным благам, мечтая найти в них не связанное с ними блаженство. Для него тягостна любая потеря с объектом отождествления, ностальгическое переживание, связанное с такой потерей, не светло, как память о лучших минутах, а с оскоминой. Есть и другая крайность: люди, полагающие, что они живут в мире «проходящего», но не понимают, что на самом деле, живут в мире «уходящего». Это жизнь с постоянными потерями и отсутствием интереса к тому, что есть. Да и какой может быть к нему интерес, если оно в любой момент готово уйти? И, как они почему-то думают, уйдет именно тогда, когда они позволят себе заинтересоваться этим.

Жизнь в индивидуальных отношениях с миром – это жизнь с ощущением «приходящего». Это жизнь в единстве в миром, жизнь в новом, жизнь с постоянным интересом. Новое, ощущаемое таковым, само вызывает в человеке интерес, и для этого не надо как-то специальным образом настраивать себя. Жизнь в «приходящем», в реальности индивидуальных отношений с миром, насыщена. Такой человек не находится в невротическом ожидании нового, пропуская его, будучи сконцентрирован на искусственно созданных картинах будущего, которым никогда не суждено стать реальностью. Он живет в ощущении сейчас, не ждет будущее, но постоянно принимает его. «Приходящее» невозможно потерять, поскольку в таком отношении – это вечная связь с будущим, «потеря» же – элемент прошлого. «Приходящее» можно по-настоящему ценить, не оценивая и не прицениваясь, поскольку в «приходящем» невозможно сравнение, всегда тянущее за собой трагедию выбора, с ее потерей и несвободой. В реальности индивидуальных отношений с миром мы сами – «приходящее».

Вот как М. Бубер описывает человека, достигшего реальности индивидуальных отношений с миром: «Сколь безнадежно глуп тот, кто уклоняется с пути жизни своей, дабы искать Бога: он не обретет Его, даже обладая всей мудростью уединения и всем могуществом сосредоточения. Скорее, это удастся ему, когда он просто следует путем своим и лишь желает, чтобы это был этот путь; в силе этого желания выражается его устремленность. Каждое событие-отношение есть некий пункт, из которого он может бросить взгляд на исполняющееся; так что во всех событиях-отношениях он непричастен этому одному, но также и причастен, поскольку он в состоянии готовности. Будучи готовым, а не ищущим, следует он путем своим; поэтому у него есть и спокойная отстраненность по отношению ко всем вещам, и вхождение в соприкосновение с ними, которое им помогает. Но когда он обрел, сердце его не отворачивается от них, хотя теперь все ему встречается в одном. Он благословляет все клетки, приютившие его, и те, что еще дадут ему приют. Ибо это нахождение – не конец пути, но лишь его вечная середина. Это – нахождение без поиска; открытие первоначального и первоначала»89.