Самый длинный век - Сергей Калашников

"Кавайка! Кавайка! Бока твои лохматые, вершины кучерявые, Кавайка!" – Ну и так далее, лишь бы ритм держался. А Кавайка – это остров на котором Бастилия стоит.

Восход могу встретить итальянской вопилкой: "О Солнце! Большое Солнце! Тебе я рад, люблю тебя".

Сегодня же эти оптимистические напевы не канают, и я завожу Адажио Альбинони. То, в котором слышны похоронные нотки:

"Вы к нам пришли, чтоб убивать

Подлецы

Подлецы…", – дальше – поток угроз и проклятий на смеси неандертальского, андертальского и русского.

Акустика здесь обалденная, да и я сегодня в ударе. Узнали ли меня те, кто уже побывал на перевале пять лет назад? Надеюсь, потому что больше никто в этом мире не носит кепочек с козырьком. Во всяком случае, оборачивались в мою сторону. Показалось мне это, или в самом деле некоторые изменили осанку, скукожившись? Не уверен. Я упивался собственным голосом. Ну и мотивчик не из простых, и октава не та, и с диапазоном напряжёнка.

– Какое сильное колдунство! – Сидящий Гусь смахнул слезу, когда я закончил. – Духи твоими устами крепко предупредили этих людей, чтобы они не безобразничали.

***

Колонна ушла. Ночью меня верёвкой спустили на козью тропу, что выводила из теснин довольно далеко от мест, удобных для устройства засады на наших караульных. Ну не всей же армией противник будет блокировать один единственный наблюдательный пункт? А штурмовать его они вряд ли станут – это дохлый номер. И пошел я, скользя неслышной тенью, догонять пришельцев.

По моим прикидкам, Тычинка и Фая, получив весточку хоть дымом, хоть через Загрю, отправят лодками всё население Горшковки в Бастилию на остров Кавайка. Не могу уверенно определить племенную принадлежность агрессора, потому что "знаки различия" – амулеты на шеях – принадлежат Сойкам, но, боюсь, это бутафория. Так вот, эти люди наверняка намерены ударить в первую очередь как раз по нашему островному стойбищу, потому что Тупой Скребок именно там видел оживление и многолюдство, намекающие на столичность данного пункта. В песочнице он и другие селения мог приметить, так что, если разделит силы, послав отряды в Гороховку или Горшковку – не удивлюсь ни капельки. Но добраться до острова без лодок проблематично, а в той же Горшковке плавсредств было много.

В общем, именно моё селение первым попадает под удар. Причём, неприятелю хочется провести его скрытно и внезапно, из-за желания захватить лодки. Самым спешным маршем, бросив волокуши, расстояние от перевала дотуда можно покрыть за день, но утомившись при этом до крайности. Мне же, в любом случае не следует метать икру и нервничать, потому что появление дымового сигнала на Косухе – это приказ о начале мобилизации.

Ну а захватить лодки этим хитрецам не удастся – наши уведут пироги, вот и вся недолгая. Пускай гости незваные вяжут плоты.

Стоп, а куда это я так разбежался? Предположим, догоню я армию, и что дальше? Ведь тут на перевале вполне может быть оставлен секрет. С ним и следует разобраться спервоначалу. Может, языка добуду, хе-хе.

***

Я умею двигаться неслышно, но стать невидимкой невозможно. Кроме того, те на кого я охочусь и сами охотники. То есть – мы на равных. Крадусь, прячусь, маскируюсь, прислушиваюсь. Нет никого. Хм. Охотник в засаде – это, я Вам скажу, непростая цель. Вот засел я в таком месте, откуда видны подходы к тропе, по которой обычно проходят к нашему наблюдательному пункту, затаился и жду, потому что если продвинусь чуть дальше – меня легко заметить из тех мест, где, возможно, затаился противник.

Сижу час, второй. У меня везде чешется, хочется чихнуть, попить и потянуться. Хорошо хоть комарья тут нет. Тихий ласковый день, птички чирикают. И – ни души. С нашего наблюдательного пункта это место не просматривается… тоска.

Повезло мне только вечером – услышал как под чьим-то весом качнулся камень. Скрежетнуло характерно. Но не здесь, а дальше по тропе. То есть, кто-то куда-то переместился. Причём, не животное, потому что у коз и баранов на ногах копыта, а они стучат. Здесь среди беспорядочно торчащих камней и прущих в промежутках между ними кустов найти или быть обнаруженным – равновероятные события. Но тот, кто сохраняет неподвижность, имеет предпочтительные шансы – то есть, ищущий находится в проигрышном положении. Хорошо, что дальше не сунулся.

Когда стемнело, отступил потихоньку, прокрался по тропе поближе к Горшковке, и снова затаился. Тут и уснул. Утром разбудили меня голоса троих человек, идущих к озеру. Речь их я не разобрал, но сам факт появления этой группы всё поставил на свои места. Ничего мне не показалось, ничего я не насочинял – была засада. То есть под видом кочевого племени к нам действительно пожаловал военный отряд. Тревога не была ложной. Стрелять же в них я не стал. По моим силам дистанция великовата, хотя, место открытое.

Пошел другой тропой. Пусть и длиннее она, но не сулит неожиданных встреч. А на ногу я скорый.

***

В Горшковке что-то пылает. Чужие воины снуют между землянками, но воплей избиваемых жителей не слышно – ушли они, что радует. У берега нет ни единой лодки, только одинокий челнок покачивается на воде метрах в двухстах от суши. В нём вижу троих, причем, судя по торчащему за корму костылю, правит Одноногий Лягушонок. Воины от жилищ спускаются к озеру с горшками, не иначе, собрались гасить огонь. Гребец в пироге заработал веслом, направляя её навстречу неприятелю, на носу встал и выпрямился стрелок. Из ростового лука сидя не стреляют.

Сближение с берегом происходит стремительно. Выстрел. Один готов. Стремительная Ласка стрел напрасно не тратит. Несколько брошенных в ответ копий с большим недолётом уходят в воду. А вот и Лягушонок с кормы стрельнул, отчего у противника стало бойцом меньше. Теперь встал Кит и… призовое попадание. Враг срочно ретируется, а потом возвращается обратно под прикрытием щитов. Правильно рассудил Сидящий Гусь – набрался неприятель опыта.

Водоносы снуют между берегом и пылающим в посёлке пламенем, а лодка со стрелками потихоньку удаляется. Сделать хорошую стрелу непросто, так что втыкать её в плотное плетение ивовых прутьев никто не станет.

– Заенька! Ну, наконец-то, вернулся, – Тычинка рада мне, как родному. – Это Загря тебя унюхал и привел меня.

Мой пёс – собака неласковая. Лежит в сторонке и скалится. Не умеет он радости выражать, хоть тресни. И прикосновений не любит. А Тычинка любит. Так меня стиснула, что рёбра затрещали… Добрыня Никитишна.

– Загря! Веди сюда Фаю, – отдаёт она команду собаке. – Видел, какой мы костёр запалили в стойбище? – это уже мне.

– Постой, а с чего вы взяли, что ждать меня нужно именно здесь?

– С этой высотки прекрасный обзор и на Горшковку, и на все её окрестности, – "жена" моя не раз уже бывала на военных сборах, так что терминологией владеет. Ну а что? Тактические занятия я проводил. Но как раз сейчас выявлен огромный разрыв между моими теоретическими знаниями и их практическим применением. Идти туда, где тебя ждут – залог больших неприятностей.

– Тогда противник должен был послать сюда наблюдателя, – доходит до меня вся глубина собственной тупости.

– Конечно, послал. Двоих. Мы их в малинник затащили.

Выяснять, как мои неандерталочка и андерталочка справились с двумя крепкими мужчинами я не стал. Пошёл в малинник и обыскал трупы. Оба застрелены прямо в сердце. Одна из стрел прошла насквозь – Тычинкина жертва. На шеях бородачей амулеты из цветных перьев, то есть знак племени Крикливых Соек. А вот под одеждой – рыбки на шнурках. Знакомые такие – точно, как в прошлый раз. Деревянные Рыбы к нам пожаловали.

Серый и Серая подошли, ткнулись носами – эти собаки поласковей сидящего поодаль моего пёсы. Файка подлетела с обнимашками – семья в сборе.

Выглянул из зарослей – между посёлком и озером, прикрываясь плетёными щитами, по-прежнему снуют бойцы с горшками. Оп! Кит кого-то свалил. Видно, приметил чью-то небрежность, вот и воспользовался. Это, получается, под Горшковкой за первый день боевых действий враг потерял уже тридцатую часть личного состава. В аккурат шестерых из ста девяносто трёх бойцов, что мы насчитали позавчера на перевале.

Мы тихонько сидели и наблюдали за тем, как неприятель продолжал пожарные мероприятия, как большая группа ушла на восток, и маленькая – на запад.

– Они на рассвете напали, – рассказывала Фая. – Бормотун, ой, Грозный Рык только успел факел бросить в кучу, куда мы стащили все дрова, и ушёл на последнем челне. Жалко, мы их из такой дали возили да складывали. Вон, до сих пор горят, – в этот момент в стойбище полыхнуло. – Кажется, нашли горшок со скипидаром и решили им огонь залить.

Мне до слёз стало жалко скипидара. Но спросил я о другом.

– Наших никого не поймали?

– Никого. Женщины сразу в Бастилию ушли, как только увидели дым на Косухе. А мы сюда перебрались, тебя поджидать. За Рыка волновались – он такой неуклюжий!