Стихотворения. Поэмы. Проза - Генрих Гейне

Диспут

Перевод Ал. Дейча

Во дворце толедском трубыЗазывают всех у входа,Собираются на диспутТолпы пестрые народа.

То не рыцарская схватка,Где блестит оружье часто,Здесь копьем послужит словоЗаостренное схоласта.

Не сойдутся в этой битвеМолодые паладины,Здесь противниками будутКапуцины и раввины.

Капюшоны и ермолкиЛихо носят забияки,Вместо рыцарской одежды —Власяницы, лапсердаки.

Бог ли это настоящий?Бог единый, грозный, старый,Чей на диспуте защитникРеб Иуда из Наварры?

Или бог другой — трехликий,Милосердный, христианский,Чей защитник брат Иосиф,Настоятель францисканский?

Мощной цепью доказательств,Силой многих аргументовИ цитатами — конечно,Из бесспорных документов —

Каждый из героев хочетВсех врагов обезоружить,Доведеньем ad absurdumСущность бога обнаружить.

Решено, что тот, которыйБудет в споре побежденным,Тот религию другуюДолжен счесть своим законом.

Иль крещение приемлютИудеи в назиданье, —Иль, напротив, францисканцевОжидает обрезанье.

Каждый вождь пришел со свитой:С ним одиннадцать — готовыхРазделить судьбу в победеИль в лишениях суровых.

Убежденные в успехеИ в своем священном деле,Францисканцы для евреевПриготовили купели,

Держат дымные кадилаИ в воде кропила мочат…Их враги ножи готовят,О точильный камень точат.

Обе стороны на месте;Переполненная залаОживленно суетитсяВ ожидании сигнала.

Под навесом золоченымКороля сверкает ложа.Там король и королева,Что на девочку похожа.

Носик вздернут по-французски,Все движения невинны,И лукавы и смеютсяУст волшебные рубины.

Будь же ты хранима богом,О цветок благословенный…Пересажена, бедняжка,С берегов веселой Сены

В край суровый этикета,Где ты сделалась испанкой,Бланш Бурбон звалась ты дома,Здесь зовешься доньей Бланкой.

Короля же имя — Педро…С прибавлением — Жестокий.Но сегодня, как на счастье,Спят в душе его пороки;

Он любезен и приятенВ эти редкие моменты,Даже маврам и евреямРассыпает комплименты.

Господам без крайней плотиОн доверился всецело:И войска им предоставил,И финансовое дело.

Вот вовсю гремят литавры,Трубы громко возвещают,Что духовный поединокДва атлета начинают.

Францисканец гнев священныйЗдесь обрушивает первый —То звучит трубою голос,То елеем мажет нервы.

Именем отца, и сына,И святого духа — чинноЗаклинает францисканец«Семя Якова» — раввина, —

Ибо часто так бывает,Что, немало бед содеяв,Черти прячутся охотноВ теле хитрых иудеев.

Чтоб изгнать такого черта,Поступает он сурово:Применяет заклинаньяИ науку богослова.

Про единого в трех ликахОн рассказывает много, —Как три светлых ипостасиОдного являют бога:

Это тайна, но открытаЛишь тому она, которыйЗа предел рассудка можетОбращать блаженно взоры.

Говорит он о рожденьеВифлеемского дитяти,Говорит он о МарииИ о девственном зачатье,

Как потом лежал младенецВ яслях, словно в колыбели,Как бычок с коровкой тут жеУ господних яслей млели;

Как от Иродовой казниИисус бежал в Египет,Как позднее горький кубокКрестной смерти был им выпит;

Как при Понтии ПилатеПодписали осужденье —Под влияньем фарисеевИ евреев, без сомненья.

Говорит монах про бога,Что немедля гроб оставилИ на третий день блаженноПуть свой на небо направил.

Но когда настанет время,Он на землю возвратится, —И никто, никто из смертныхОт суда не уклонится.

«О, дрожите, иудеи!.. —Говорит монах. — ПоверьтеНет прощенья вам, кто гналБога к месту крестной смерти.

Вы убийцы, иудеи,О народ — жестокий мститель!Тот, кто вами был замучен,К нам явился как Спаситель.

Весь твой род еврейский, — плевел,И в тебе ютятся бесы.А твои тела — обитель,Где свершают черти мессы.

Так сказал Фома Аквинский{150},Он недаром «бык ученья»,Как зовут его за то, чтоОн лампада просвещенья.

О евреи, вы — гиены,Кровожадные волчицы,Разрываете могилу,Чтобы трупом насладиться.

О евреи — павианыИ сычи ночного мира,Вы страшнее носорогов,Вы — подобие вампира.

Вы мышей летучих стаи,Вы вороны и химеры,Филины и василиски,Тварь ночная, изуверы.

Вы гадюки и медянки,Жабы, крысы, совы, змеи!И суровый гнев господеньПокарает вас, злодеи!

Но, быть может, вы решитеОбрести спасенье нынеИ от злобной синагогиОбратите взор к святыне,

Где собор любви обильнойИ отеческих объятий,Где святые благовонныйЛьют источник благодати;

Сбросьте ветхого Адама,Отрешась от злобы старой,И с сердец сотрите плесень,Что грозит небесной карой.

Вы внемлите гласу бога,Не к себе ль зовет он разве?На груди Христа забудьтеО своей греховной язве.

Наш Христос — любви обитель,Он подобие барашка, —Чтоб грехи простились наши,На кресте страдал он тяжко.

Наш Христос — любви обитель,Иисусом он зовется,И его святая кротостьНам всегда передается.

Потому мы тоже кротки,Добродушны и спокойны,По примеру Иисуса —Ненавидим даже войны.

Попадем за то на небо,Чистых ангелов белее,Будем там бродить блаженноИ в руках держать лилеи;

Вместо грубой власяницыВ разноцветные нарядыИз парчи, муслина, шелкаОблачиться будем рады;

Вместо плеши — будут кудриЗолотые лихо виться,Девы райские их будутЗаплетать и веселиться;

Там и винные бокалыВ увеличенном объеме,А не маленькие рюмки,Что мы видим в каждом доме.

Но зато гораздо меньшеБудут там красавиц губки —Райских женщин, что витают,Как небесные голубки.

Будем радостно смеяться,Будем пить вино, целуя,Проводить так будем вечность,Славя бога: «Аллилуйя!»

Кончил он. И вот монахи,Все сомнения рассеяв,Тащат весело купелиДля крещенья иудеев.

Но, полны водобоязни,Не хотят евреи кары, —Для ответной вышел речиРеб Иуда из Наварры:

«Чтоб в моей душе бесплоднойВозрастить Христову розу,Ты свалил, как удобренье,Кучу брани и навозу.

Каждый следует методе,Им изученной где-либо…Я бранить тебя не буду,Я скажу тебе спасибо.

«Триединое ученье» —Это наше вам наследство:Мы ведь правило тройноеИзучаем с малолетства.

Что в едином боге трое,Только три слились персоны, —Очень скромно, потому чтоИх у древних — легионы.

Незнаком мне ваш Христос,Я нигде с ним не был вместе,Также девственную матерьЗнать не знаю я, по чести.

Жаль мне, что веков двенадцатьИисуса треплют имя,Что случилось с ним несчастьеНекогда в Иерусалиме.

Но евреи ли казнили —Доказать трудненько стало,Ибо corpus’a delicti[11]Уж на третий день не стало.

Что родня он с нашим богом —Это плод досужих сплетен,Потому что мне известно:Наш — решительно бездетен.

Наш не умер жалкой смертьюУгнетенного ягненка,Он у нас не филантропик,Не подобие ребенка.

Богу нашему неведомПуть прощенья и смиренья,Ибо он громовый бог,Бог суровый отомщенья.

Громы божеского гневаПоражают неизменно,За грехи отцов караютДо десятого колена.

Бог наш — это бог живущий,И притом не быстротечно,А в широких сводах небаПребывает он извечно.

Бог наш — бог здоровый также,А не миф какой-то шаткий,Словно тени у КоцитаИли тонкие облатки.

Бог силен. В руках он держитСолнце, месяц, неба своды;Только двинет он бровями —Троны, гибнут, мрут народы.

С силой бога не сравнится, —Как поет Давид, — земное;Для него — лишь прах ничтожныйВся земля, не что иное.

Любит музыку наш бог,Также пением доволен,Но, как хрюканье, емуЗвон противен колоколен.

В море есть Левиафан —Так зовется рыба бога, —Каждый день играет с нейНаш великий бог немного.

Только в день девятый аба,День разрушенного храма,Не играет бог наш с рыбой,А молчит весь день упрямо.

Целых сто локтей длинаЭтого Левиафана,Толще дуба плавники,Хвост его — что кедр Ливана,

Мясо рыбы деликатноИ нежнее черепахи.В Судный день к столу попроситБог наш всех, кто жил во страхе.

Обращенные, святые,Также праведные людиС удовольствием увидятРыбу божию на блюде —

В белом соусе пикантном,Также в винном, полном лука,Приготовленную пряно, —Ну совсем как с перцем щука.

В остром соусе, под луком,Редька светит, как улыбка…Я ручаюсь, брат Иосиф,Что тебе по вкусу рыбка…

А изюмная подливка,Брат Иосиф, ведь не шутка,То небесная усладаДля здорового желудка.

Бог недурно варит, — верь,Я обманывать не стану;Откажись от веры предков,Приобщись к Левиафану».

Так раввин приятно, сладкоГоворит, смакуя слово,И евреи, взвыв от счастья,За ножи схватились снова,

Чтобы с вражескою плотьюЗдесь покончить поскорее:В небывалом поединке —Это нужные трофеи.

Но, держась за веру предковИ за плоть, конечно, тоже,Не хотят никак монахиПотерять кусочек кожи.

За раввином — францисканецВновь завел язык трескучий:Слово каждое — не слово,А ночной сосуд пахучий.

Отвечает реб Иуда,Весь трясясь от оскорбленья,Но, хотя пылает сердце,Он хранит еще терпенье.

Он ссылается на Мишну{151},Комментарии, трактаты,Также он из Таусфес-Ионтоф{152}Позаимствовал цитаты.

Но что слышит бедный раббиОт монаха-святотатца?!Тот сказал, что «Таусфес-ИонтофМожет к черту убираться!».

«Все вы слышите, о боже!» —И, не выдержавши тона,Потеряв терпенье, раббиВосклицает возмущенно:

«Таусфес-Ионтоф не годится?Из себя совсем я выйду!Отомсти ж ему, господь мой,Покарай же за обиду!

Ибо Таусфес-Ионтоф, боже, —Это ты… И святотатцаНакажи своей рукою,Чтобы богом оказаться!

Пусть разверзнется под нимБездна, в глуби пламенея,Как ты, боже, сокрушилБогохульного Корея{153}.

Грянь своим отборным громом,Защити ты нашу веру, —Для Содома и ГоморрыТы ж нашел смолу и серу!

Покарай же капуцина, —Фараона ведь пришиб ты,Что за нами гнался, мы жеУдирали из Египта.

Ведь стотысячное войскоЗа царем шло из МицраимВ латах, с острыми мечамиВ ужасающих ядаим.

Ты, господь, тогда простерДлань свою, и войско вскореС фараоном утонуло,Как котята, в Красном море.

Порази же капуцинов,Покажи им в назиданье,Что святого гнева громы —Не пустое грохотанье.

И победную хвалуВоспою тебе сначала.Буду я, как Мириам{154},Танцевать и бить в кимвалы».

Тут монах вскочил, и льютсяВновь проклятий лютых реки:«Пусть тебя господь погубит,Осужденного навеки.

Ненавижу ваших бесовОт велика и до мала:Люцифера, Вельзевула,Астарота, Велиала.

Не боюсь твоих я духов,Темной стаи оголтелой, —Ведь во мне сам Иисус,Я его отведал тела.

И вкусней ЛевиафанаАромат Христовой крови;А твою подливку с луком,Верно, дьявол приготовил.

Ах, взамен подобных споровЯ б на углях раскаленныхЗакоптил бы и поджарилВсех евреев прокаженных».

Затянулся этот диспут,И кипит людская злоба,И борцы бранятся, воют,И шипят, и стонут оба.

Бесконечно длинен диспут,Целый день идет упрямо;Очень публика устала,И ужасно преют дамы.

Двор томится в нетерпенье,Кое-кто уже зевает,И красотку королевуМуж тихонько вопрошает:

«О противниках скажите,Донья Бланка, ваше мненье:Капуцину иль раввинуОтдаете предпочтенье?»

Донья Бланка смотрит вяло,Гладит пальцем лобик нежный,После краткого раздумьяОтвечает безмятежно:

«Я не знаю, кто тут прав, —Пусть другие то решают,Но раввин и капуцинОдинаково воняют».

Заметки