Обратный отсчет - Олекса Белобров

— Молодцом, Хантер! — похвалил журналист. — Попробую выбить командировку в твою роту — продолжу тему о «никому не нужном». Думаю, кое-кому будет любопытно…

— Я вот о чем тебя попрошу, Миша, — перебил старший лейтенант. — Будь добр, позвони в Куйбышев Афродите, тебе, я думаю, будет несложно. Я сейчас продиктую ташкентский номер Худайбердыева — пусть Галя свяжется с ним, если раньше меня прилетит в Ташкент. Скажи, чтобы ждала меня у полковника. Жена у него, Светлана, — замечательная женщина, она с радостью ее примет. Сделаешь, Миш?

— Об чем звук?! Всенепременно! — заверил собкор по-одесски. — Прямо сейчас и перезвоню. До встречи, дружище!

— До встречи! — утомленно проговорил Хантер и привычно добавил: — Конец связи!

Как развивались дальнейшие события, старший лейтенант запомнил смутно. Будто что-то щелкнуло у него в голове, и из разумного, живого и остро на все реагирующего человеческого существа он превратился в тупо выполняющего поставленную задачу робота, лишь внешне похожего на себя самого.

Первым делом он побывал на «точке» — «духи» уже успели обстрелять ее реактивными снарядами — и собрался в командировку, прихватив с собой необходимые вещи и деньги, предназначенные для семьи погибшего.

Вернувшись в расположение бригады, Хантер получил комплект документов, в том числе и справку о смерти, необходимую для преодоления всевозможных препятствий, которые ожидали беднягу покойника и его сопровождающего. В финчасти старшему лейтенанту передали под расписку вкладную книжку Нефедова, чеки, которые тот не получал почти полгода, и сверх того — кучу справок. Мысленно уже находясь далеко от Афгана, Хантер делал все автоматически, но, чтобы не упустить какую-нибудь мелочь, фиксировал каждый свой шаг и каждую полученную бумажку в блокноте.

Строевики и финансисты, наслышанные о взрывном темпераменте и сложном его характере, приятно удивились, обнаружив в нем полное понимание своих задач и ангельское терпение.

«Робот» внутри Хантера отключился всего один раз: когда начмед капитан Елькин спьяну начал городить, что, мол, Петренко и без того недавно вернулся из отпуска по состоянию здоровья, а посему справку о прививках и заболеваниях, необходимую для пересечения госграницы, он ему не выпишет. Александру ничего не оставалось, как вплотную приблизиться к нетрезвому эскулапу и слегка врезать по разбухшей печени, посулив продолжить, если проблема не будет снята. С перепугу Елькин забаррикадировался в своем кабинетике и стал названивать комбригу с жалобами на Петренково самоуправство.

Чтобы не терять время впустую, Хантер плюнул и решил лететь в Союз без медицинской справки — все равно пропустят, никуда не денутся.

Единственным обстоятельством, вызвавшим некоторые опасения, были пять тысяч рублей, спрятанные в личных вещах покойного, и его собственные две тысячи. Поразмыслив, старлей пришел к выводу, что снаряд дважды в одну и ту же воронку не попадает, а значит, шмонать его, как прежде, Тузельская таможня не станет.

На аэродроме, куда доставили цинковый гроб, заколоченный в здоровенный деревянный ящик и засыпанный опилками, Хантера с его двумя чемоданами уже поджидал комендант службы ВОСО в звании капитана и майор-медик, сопровождавший в Союз тело коллеги, отравившегося шаропом.

Вскоре приземлился «Черный тюльпан». Не новый АН-12 внешне ничем особо не отличался от других транспортников, и тем не менее каждый мог безошибочно отличить его от других таких же бортов. Полет его отличался некоторыми особенностями: он не отстреливал тепловых ловушек[78], не ложился на крыло, сбрасывая высоту, чтобы быстрее приземлиться, и вообще, складывалось впечатление, что его пилотам решительно все «монопенисуально».

Как только «Тюльпан» открыл рампу, специальная аэродромная команда под руководством коменданта загрузила гробы. Затем комендант проверил документы на живых и мертвых, пожелал всем мягкой посадки и по-шустрику удалился.

Только оказавшись во чреве воздушного судна, Хантер почуял характерный трупный запах. Как ни дезинфицировали медики «Тюльпан», перепады давления и высокая температура все равно делали свое дело — дух смерти и тления был весьма ощутимым.

Вскоре показался экипаж — пятеро уже основательно нетрезвых и привыкших ко всему авиаторов. Стали знакомиться, но Хантер почему-то не запомнил ни лиц, ни имен. Одновременно выяснилось, что «Тюльпану» предстоит сутки болтаться над Афганом, собирая на борт скорбные ящики, обильно поставляемые войной.

Взлетели благополучно, следующая посадка предстояла в Баграме. Но не успел самолет набрать высоту и лечь на курс, как даже в барокамере, где летели сопровождающие, резко запахло моргом.

— Задышали мальчики! — прокомментировал сей факт нетрезвый пилот, вваливаясь в барокамеру из кабины. — Ну что, служивые, сотку бахнем? — предложил он.

Оба офицера не отказались — надо же было как-то снять тягостное напряжение, в котором пребывали. Пить начали прямо в воздухе, закусывая консервами, которых у экипажа оказалось хоть завались, и в Баграме приземлились почти весело — экипажу «Тюльпана» к тому времени вообще все уже было по пенису.

На аэродроме, с которого, собственно, и начиналось советское вторжение в Афганистан, на борту добавилось еще два гроба — один из 345-го парашютно-десантного полка, другой — из батальона обеспечения Баграмской дивизии. С «двухсотыми» следовала пара сопровождающих — майор из штаба дивизии и старший лейтенант, командир парашютно-десантной роты. Когда перезнакомились, выяснилось, что штабной везет труп прапорщика, погибшего от никому не известной болезни — здоровый мужик ни с того ни с сего сгорел буквально за сутки, а старлей сопровождает останки солдата-огнеметчика, раненым угодившего в плен и зверски замученного духами.

Снова — взлет, набор высоты, и снова — пьянка. Следующая посадка была запланирована в Зоне ответственности «Юг», где вскоре предстояло служить Александру. Приближаясь к этому «осиному гнезду контрреволюции», летчики по радио получили запрет на посадку — аэропорт обстреливали душманские реактивные пусковые установки. Экипаж, однако, гордо презрел запрет, и «Тюльпан», опасно кренясь на левый борт, развернулся и стал заходить на полосу. Обстрел закончился за минуту до того, как колеса АН-12 коснулись бетонки.

Зону ответственности «Юг» покинули еще три гроба — запойный суицид из вертолетного полка, несчастный случай у артиллеристов, воевавших на «Гиацинтах», и погибший в бою солдат из «пустынного» батальона. Потом «Тюльпан» садился в Шинданде — два гроба — и, уже под конец, в Кабуле, где принял еще одного «двухсотого».

В кабульском аэропорту пришлось ждать почти шесть часов. Чтобы как-то убить время, майор-медик Дмитрий, у которого повсюду находилась куча приятелей, вызвал «таблетку» со станции переливания крови, и нетрезвые сопровождающие все скопом отправились на многолюдные и шумные кабульские базары. Из оружия Хантер имел при себе только гранату Ф-1, подаренную водителем медицинской машины.

За три часа хмельная ватага успела скупиться и подзакусить местными шашлыками. Блюдо это оказалось довольно оригинальным: множество хорошо прожаренных мелких кусочков мяса продавец горкой высыпал на свежеиспеченный нан[79], лепешка сворачивалась и вручалась покупателю. Затем можно было рукой отрывать куски лепешки вместе с мясом и отправлять в рот, получалось очень вкусно. Возвращаясь на аэродром, сопровождающие прихватили несколько таких свернутых лепешек для экипажа «Черного тюльпана», скучавшего без собутыльников.

Из Кабула взлетели, даже не дождавшись команды диспетчера. Труповоз еще не занял свой эшелон, а пилоты уже зазвали Хантера с Дмитрием в пилотскую кабину — отведать так называемой «массандры»[80], закусить шашлыком, а заодно и поглазеть с высоты на древний город, помнивший Александра Великого и Чингисхана. Однако воздушной экскурсии не получилось — курс «Черного тюльпана» внезапно пересекли дымные трассы летающих «телеграфных столбов»: из-под горки на окраине афганской столицы среди бела дня, со всей пролетарской ненавистью, лупила реактивная батарея «Ураганов»[81]. Резко свалившись на крыло и едва не столкнувшись с «Боингом» «Индийских авиалиний», АН-12 на минимальной высоте, складками местности, кое-как выбрался из зоны обстрела армейской артиллерии и наконец-то взял курс на север.

Летчики от такой передряги моментально протрезвели, но не надолго: вскоре командир экипажа выдал привычную команду: «Начисляй!» И опять в барокамере стало людно, шумно и тесно, а запасы спирта у экипажа все не иссякали. В какой-то момент Хантер заметил, что самолет летит сам по себе, кабина пилотов пуста, а весь экипаж пьет и закусывает вместе с сопровождающими. Тут уж и он протрезвел.