Военные мемуары - Единство 1942-1944 - Шарль Голль

Нации, которая завтра будет победившей нацией, необходима после освобождения цель, могущая воодушевлять и поддерживать ее в ее усилиях. Поэтому-то, восславив действия и жертвы во имя сопротивления, я напомнил о пламени возрождения, вдохновившего борцов. "Франция - не спящая принцесса, которую осторожно разбудит некий гений освобождения; Франция - это истерзанная узница, которая под ударами своих палачей, в своем узилище поняла причины своих бед и в полной мере оценила гнусность своих тиранов... Франция уже избрала себе новый путь!" Я указал, каких целей намерено после победы добиваться Сопротивление как внутри, так и вне страны. Я закончил свою речь, воззвав к народной гордости: "Французы! О, французы! Вот уже пятнадцать веков наша родина существует в своих скорбях и в своей славе. Наши испытания еще не пришли к концу, но уже определяется исход самой тяжелой драмы в нашей истории. Выше головы! По-братски сплотимся друг с другом и пойдем все вместе, борясь и побеждая, - к нашим новым судьбам!"

Буря чувств, какой толпы собравшихся отвечали на мои слова, наглядно свидетельствовала об окончательном крушении всяческих интриг, которые в течение долгого времени кое-кто плел против меня. Было совершенно очевидно, что искусственные системы, последовательно возникавшие в Алжире, чтобы скрыть ошибки и угодить иностранцам, рушились бесповоротно и что, если еще и предстояло выполнить кое-какие формальности, партия де Голля все равно выиграна. Тут же на трибуне взволнованный Мэрфи принес мне свои поздравления: "Какая огромная толпа!" - сказал он. "Это те самые десять процентов "голлистов" по вашему алжирскому счету", - ответил я.

Марокко в свою очередь развернуло перед нами такое же зрелище. 6 августа я прибыл в Рабат. Уже давно те, кто не скрывали своих симпатий к "Свободной Франции", были здесь жестоко наказаны или подвергались травле, но еще больше было людей, укрывшихся в тени и хранивших молчание. Сейчас, под яркими лучами солнца, население, власти, видные граждане открыто приветствовали меня. Генеральный резидент, посол Пюо, сделал мне свой доклад. Необходимо было срочно поддержать жизнь Марокко, которому грозила нищета, так как оно было отрезано от мира. Что касается будущего, то уже вырисовывались проблемы, выдвинутые политическим развитием протектората. Однако генеральный резидент был уверен, что Марокко останется связанным с Францией и примет широкое участие в усилиях империи, направленных на ее освобождение.

В торжественной обстановке я лично познакомился с султаном Мухаммедом бен-Юсефом[63]. Этот государь, молодой, гордый, себялюбивый, не скрывал своего намерения возглавить страну в ее движении к прогрессу, а в один прекрасный день - и к независимости. Видя его и слушая его речи, то пламенные, то сдержанные, но всегда тонкие, я понял, что он готов прийти к соглашению с любым, кто поможет ему играть эту роль, но что он способен проявить упорство наперекор тем, кто захочет ему препятствовать. Впрочем, он восхищался Францией, верил в то, что она поднимется, и не представлял себе, как сможет без нее обойтись Марокко. Если он на всякий случай склонял слух к кое-каким нарушениям Германии в период ее триумфов и если он слушал наветы Рузвельта во время конференции в Анфе, он тем не менее хранил верность нашей стране. Надо признать, что в данном отношении влияние Ногеса на султана было благоприятным.

Я решил принимать султана Мухаммеда бен-Юсефа таким, каков он был на деле, то есть полным решимости возвыситься, а также показать ему себя таким, каков я есть, и дать ему понять, что перед ним глава суверенной Франции, но Франции, готовой многое сделать для тех, кто дорожит ею. Пользуясь тем, что успех и вдохновляющие идеи Сражающейся Франции заранее открыли нам путь к его сердцу, я завязал с ним личную дружбу. Мы также заключили с ним своего рода договор о согласии и общих действиях, который ни тот, ни другой не нарушали никогда до тех пор, пока я мог говорить с ним от имени Франции.

В воскресенье 8 августа я прибыл в Касабланку. Все стены города были украшены знаменами и флагами. А ведь всего полгода назад мне пришлось здесь ютиться втайне, где-то на окраине города, жить за колючей проволокой и под охраной американских часовых. Ныне мое присутствие здесь явилось доказательством и одновременно средоточием возросшего авторитета Франции. Проведя торжественный смотр войскам, я обратился с речью к толпе, залившей, как морской прибой, всю площадь Лиотэ. Говорил я тоном спокойным и уверенным. Участие Франции в победе отныне несомненно благодаря единению французов и единению империи. Я сослался на пример Марокко, "которое громогласным голосом Касабланки заявляет о своем рвении, о своем доверии, о своих чаяниях". В послеобеденные часы я посетил Мекнес. День 9 августа я посвятил Фесу. Арабский город, который я пересек из конца в конец под пение труб и сквозь лес знамен, был как бы наводнен манифестациями, совсем уж удивительными для этого города, славившегося своей вековой непримиримостью. Наконец, 10 августа в районе Ифрана я был торжественно встречен берберами и их вождями.

В то самое время, когда в Тунисе, в Алжире, в Марокко рассеивались последние остатки всяческих недоразумений, французские Антильские острова присоединились к нам в едином мощном порыве. Сделали они это по своей инициативе, без непосредственного участия союзников.

С 1940 верховный комиссар адмирал Робер держал эти колонии под властью маршала Петена. Располагая крейсерами "Эмиль Бертэн", "Жанна д'Арк", авианосец "Беари", вспомогательными крейсерами "Барфлер", "Керси", "Эстерель", танкерами "Вар", "Мекон", так же как и значительным по своей численности гарнизоном, он поддерживал строгий режим и, в обмен на свой нейтралитет, добился от американцев продовольственных поставок. Но по мере развития событий население и военные элементы стали проявлять желание присоединиться к тем, кто сражался с врагом.

Весной 1941 я послал Жана Массипа - он же полковник Перрель - в районы Мартиники и Гваделупы, дав ему наказ обеспечить там влияние "Свободной Франции" и направить в наши части добровольцев, которым удастся бежать с острова. Несмотря на множество препятствий, Массип сделал все мыслимое. Действуя на английских территориях Сент-Люсии, Доминики, Тринидада с помощью верных французов, таких как Жозеф Сальватори и Адигар де Готри, он сумел установить контакт с группами Сопротивления Фор-де-Франс и Бас-Тер и послать на театр военных действий более двух тысяч добровольцев. В начале 1943 все свидетельствовало о том, что широкое движение в недалеком будущем присоединит к лагерю освобождения французские территории Америки и находящиеся там силы.