Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II - Владимир Пичета

Вид Марина в Петергофе (Рис. С. Щедрина)

Строганов в особом наброске дал такое определение конституции: это «есть законное признание прав народа и те формы, в которых он может их осуществлять». Для осуществления этих прав должна быть гарантия в том, что сторонняя власть не может помешать их действию. «Если ее не существует, то цель пользования этими правами, состоящая в том, чтобы никакая мера не была принята правительством вопреки истинной пользе народа, не будет достигнута, и тогда можно сказать, что конституции нет. Итак, конституцию можно разделить на три части: установление прав, способ пользования ими и гарантия. Две первые существуют у нас, по крайней мере отчасти[61], но… отсутствие третьей совершенно уничтожает две другие».

В первом заседании неофициального комитета (24 июня 1801 г.) участвовал и возвратившийся в Петербург Новосильцев, который в 1797 г. уехал за границу и поселился в Лондоне, где сблизился с русским послом гр. С. Р. Воронцовым и изучал юриспруденцию и политическую экономию. Чарторийский называет его наиболее осторожным членом комитета[62]. Кочубей довершил образование в Женеве, Париже и Лондоне, где занимался политическими науками. В нем рано проявились задатки царедворца, вышедшего из школы Безбородко, «un homme commode» (покладистый человек), как выражались о нем лица, его знавшие. По словам Чарторийского, он был наиболее медлительным из четырех членов неофициального комитета, а если еще принять во внимание, что Чарторийский, по собственному его признанию, старался успокоить слишком большое нетерпение своих друзей, то при этих условиях нельзя было ожидать больших результатов от деятельности неофициального комитета для ограничения самодержавия[63]. Но как английская школа, пройденная двумя из членов неофициального комитета, так и желательность сближения с Англией, вызываемого экономическими потребностями русского дворянства, нуждавшегося в сбыте в эту страну из своих имений хлеба, леса, сала, пеньки, льна и проч., создавали те англоманские течения, которые еще при Екатерине II начали сказываться и в некоторых проектах политических преобразований, и в изучении английской юриспруденции и английской агрономии. Естественно, что в планах некоторых членов неофициального комитета обнаруживалось влияние знакомства с английским государственным строем.

В первом же заседании неофициального комитета государь выразил опасение, что его обращение к Сенату не приведет к желанным результатам, и полагал, что «эта кампания», о которой он был не высокого мнения, может получить организацию на основании правильных начал лишь посредством данного им самим указа. Затем он сказал, что ему приходить в голову установить, чтобы в каждой губернии «назначались» (вероятно, посредством выборов в дворянских собраниях) по два кандидата, и чтобы затем назначение сенаторов производилось из числа лиц, означенных в этом списке.

Н. М. Карамзин (Тропинина)

Быть может, поэтому мнение Державина более всех понравилось государю, и ему через Зубова было приказано написать подробный план устройства Сената. Уже в первом плане Державина «О правах, преимуществах и существенной должности Сената» он наделяет его 4 властями: законодательной, судебной, исполнительной и сберегательной. То же начало положено и в основание второго его труда — «Проекта устройства Сената». Кандидаты в сенаторы избираются, по проекту Державина, из четырех состоящих на государственной службе классов собранием знатнейших государственных чинов и 5-классными всех присутственных мест чиновниками в обеих столицах. Из трех кандидатов государь выбирает одного в сенаторы; из сенаторов назначает он министров.

М. М. Сперанский (Тропинина)

По вопросу о Сенате Новосильцев представил неофициальному комитету доклад, основная мысль которого состояла в том, что нельзя и думать о вручении законодательной власти собранию, которое, по своему составу, не может заслуживать доверия народа и которое, состоя исключительно из лиц, назначаемых государем, не допускает участия общества в составлении законов. С другой стороны, император, предоставив Сенату значительные права, связал бы себе руки и не мог бы выполнить всего задуманного им на пользу народа, так как в невежестве этих людей встретил бы помеху для осуществления своих предположений. Поэтому Сенату нужно предоставить только судебную власть, но в возможно полном размере с совершенной независимостью от опеки прокуроров и генерал-прокурора. Относительно мнения Державина было замечено, что оно основано на весьма ошибочном разделении властей. Затем государь прочитал записку, поданную ему гр. Воронцовым, в которой тот говорит, что нужно положить преграду произвольной власти деспота, но государь был ею недоволен, так как средства для этого не были указаны в ней ясно и точно и к тому же граф впадал в ту же ошибку, как и Державин, предоставляя Сенату все власти, тогда как ему должна принадлежать только судебная. Государь с грустью заметил, что это ни на шаг не подвигает его к столь желанной цели — обузданию деспотизма нашего правительства.

Вид Марина 1805 г. (грав. Галактионова)

Во время большей части заседаний неофициального комитета в Петербурге жил (с августа 1801 до начала мая 1802 г.) Лагарп. Хотя он не присутствовал в нем, но Чарторийский называет его даже пятым членом комитета, потому что государь часто беседовал с ним, Лагарп подавал ему записки по различным вопросам, и отдельные члены комитета должны были с ним советоваться. Но, под влиянием опыта своей политической деятельности на родине, он пришел к убеждению в необходимости в данное время твердой власти в России. Позднейшая деятельность Лагарпа в карбонарских вентах Швейцарии доказывает, что он не сделался консерватором, но он считал пока необходимой неограниченную власть государя для проведения реформ[64]. Эти советы запали в душу государя и могли сыграть дурную роль в отношениях Александра к Сперанскому. «Верховный совет, захвативший власть по смерти Петра II, — продолжает Лагарп, — не пользовался любовью и доверием народа. Несравненно хуже было бы принять что-либо подобное в настоящее время». Вероятно, наставник государя видел олигархические стремления в желании Сената увеличить свое значение, а ненависть Лагарпа к олигархии была воспитана в нем теми притеснениями, которым подвергали его родину, Ваадт, олигархи Берна и Фрейбурга.

Лагарп, однако, признает необходимость реформы, но, подсчитывая ее возможных противников и защитников[65], он хотя и делает некоторые верные замечания, почерпнутые, очевидно, из 12-летних наблюдений русской жизни в конце царствования Екатерины II, хотя и замечает новые «стремления, зарождающиеся в русском обществе», «усиленные ошибками прошлого царствования», но все же недостаточно отдает себе отчет в том потрясении, которому подверглось все русское общество под влиянием безумного произвола императора Павла и которое вызывало десять лет спустя очень резкую оценку даже в таком консерваторе, как Карамзин[66].

Предположение о расширении прав Сената вызвало энергичный протест Лагарпа. Он полагал, что это неминуемо повлекло бы за собою ограничение верховной власти; он не допускал ни малейшей уступчивости в этом отношении со стороны государя и вместе с тем не признавал ни пользы от замены Сената каким-либо другим собранием, ни возможности это сделать.

Его советы не могли не повлиять на отношение императора Александра к вопросу о государственных преобразованиях, тем более, что молодые друзья государя не сумели представить ему столь определенных и талантливо написанных проектов, как впоследствии Сперанский. Характеризуя императора Александра, Строганов, между прочим, говорит:

«По свойственной ему лености, он естественно должен предпочитать тех, которые, легко схватывая его мысль, способны выразиться так, как он сам хотел бы это сделать, и, избавляя его от труда старательно отыскивать желательное выражение, излагатъ его мысль ясно и, если возможно, даже изящно. Это условие избавления его от труда существенно необходимо». Дело было пока не столько в нежелании работать, сколько в неподготовленности к нелегкому делу государственных реформ, частью в потере времени на ненужные разъезды[67]; в этих словах Строганова указаны причины будущего значения Сперанского, о котором Александр I (в беседе с французским посланником Лористоном) впоследствии заметил, что он «легко работает».

В заседании неофициального комитета 11 сентября 1801 г. в Москве, где шла речь о новых проектах Зубова и Державина, государь заявил: «Лагарп не хочет, чтобы я отказывался от власти». Его собеседники заметили, что в сущности и их мнение таково же, что только таким образом он может выполнить свои благие намерения, между тем как законодательная власть Сената, по проекту Державина, может этому сильно помешать. Так как государь стоял за охранительную власть Сената, то члены комитета (Кочубей отсутствовал) справедливо заметили, что истинная охрана законности заключается в организации политического строя и в общественном мнении.