Проект Германия - Андрей Мартьянов

Магде Геббельс шесть раз отказали во встрече — вежливо, но решительно. Я было собрался попросить бригадефюрера Олендорфа вежливо намекнуть ей по линии РСХА, что беспокоить канцлера впредь больше не следует, но 15 ноября вдруг раздался телефонный звонок от Рейнхарда Гейдриха:

— Здравствуйте, Шпеер. Не побеспокоил?.. Можно вопрос? Как вы относитесь к перлюстрации вашей личной переписки?

Понятно. Обычный грубоватый юморок, свойственный рейхсфюреру.

— В зависимости от того, с кем переписка, — не остался в долгу я. — Если с любовницей, то отрицательно. Если с румынским маршалом Ионом Антонеску — сугубо положительно, хотя бы потому, что я ничего не понимаю из его велеречивых сообщений.

— Прекрасно, — согласился Гейдрих. — Мы это возьмем на заметку. Простите, но мне надоела бурная активность доктора Геббельса в области эпистолярного жанра, и я вскрыл все до единого письма, адресованные вам. Прочел. И знаете что? Встретьтесь с ним.

— Прошу прощения? — оторопел я.

— Встретьтесь. Геббельс изнывает от бездеятельности, в отличие от других наших подопечных.

— Встретиться? Зачем? Где? Когда?!

— Да хоть в моем кабинете сегодня вечером. Назначим на девятнадцать часов тридцать минут. Если вы не заняты, конечно.

— Не занят, — капитулировав, сказал я. В профессиональных вопросах Гейдриху верить можно. Если рейхсфюрер мягко настаивает на необходимости такого рандеву, значит, оно будет полезно для дела. — Но… Вы считаете это уместным?

— Считаю. Жду вас вечером.

Подобно мне, Гейдрих тоже предпочел не занимать кабинет своего предшественника, Генриха Гиммлера — я там был однажды, вульгарность неимоверная: руны, золотые венки, черное дерево и монументальные светильники в пилонах. Новый рейхсфюрер предпочел остаться в своем прежнем логове, занимаемом с сентября 1939-го, когда Гейдриха назначили руководителем РСХА.

— Он настаивал на сугубой приватности, — без предисловий начал Гейдрих, едва я вошел. — Придется мне подождать в соседнем помещении, но я, разумеется, буду подслушивать: микрофоны тут установлены.

— Вам по чину не «подслушивать», а «осведомляться», — фыркнул я. — Учитесь дипломатическим формулировкам.

— В узком кругу можно называть вещи своими именами. Его приведут через пять минут, если начнет бросаться с кулаками или попытается запустить чернильницей — орите, охрана за дверью.

Я проводил Гейдриха недовольным взглядом. У него сегодня чересчур искрометное настроение. Знает что-то, о чем не подозреваю я? А вообще, следовало бы дать мне прочитать хоть одно письмо, я даже не представляю, о чем пойдет разговор!

Выглядел Йозеф Геббельс после десяти дней ареста не ахти. Круги под глазами, бледность, мятый светлый пиджак. Ботинки без шнурков. Взор, однако, как и прежде, горящий.

— Вы! — Этот возглас прозвучал вместо приветствия. — Наконец-то! Почему вы так долго тянули?

Что прикажете отвечать? Ссылаться на занятость?

— Садитесь, — я кивнул на один из стульев. — И постарайтесь изложить ваши… просьбы сжато и четко. У меня крайне мало времени.

— Да-да, я понимаю! Мне ежедневно приносят газеты, я имею общее представление о происходящем!

К моему безмерному удивлению, бывший рейхсминистр не стал жаловаться на противозаконное заключение, абсурдное обвинение в участии в «заговоре гауляйтеров» или на условия содержания, хотя, как я догадывался, во внутренней тюрьме РСХА они были вполне приемлемыми. Вовсе наоборот: доктор Геббельс с обычным своим пылом начал критиковать нашу пропаганду. Газеты ему доставляли ежедневно.

Недостаточный акцент на мнение масс. Где организация митингов в поддержку действий правительства? Ошибочно игнорируется Трудовой фронт и процессы внутри него — особенно в свете провозглашенной массовой трудовой мобилизации! Международное направление охвачено крайне слабо, противодействия англосаксам не ведется! Если уж вы начали избегать откровенно антиеврейской риторики, следует усилить внимание к теме британской буржуазии, ради обогащения которой Лондоном начата эта война! Ганс Фриче, возможно, не бесталанен, однако он так и не научился видеть целостную картину, не в состоянии превратить пропаганду в единую систему, в искусство! А партия? Партийная линия?! Идеология в партийной сфере?

— Постойте, — перебил я. — У вас есть какие-то конкретные предложения?

Геббельс изумленно осекся. Проговорил:

— Но они ведь все изложены в письмах! Вы разве… Не просматривали?

— Просматривали, — раздался голос Гейдриха. Рейхсфюрер вошел незаметно. — Здравствуйте, доктор. Позвольте осведомиться, отчего вы всё это время не протестовали? Не писали жалобы во все существующие инстанции на вероломство СД? Безропотно подписали все до единой бумаги с обвинениями, все протоколы допросов? Почему?

— Потому что вы отлично знаете, я невиновен, — ледяным тоном ответил Геббельс. — И если принято решение отправить меня на гильотину, изменить его я не смогу при всем желании.

— Здраво, — кивнул Гейдрих. — Вот что мы сделаем. Отбросив все бюрократические процедуры, заменим заключение здесь на домашний арест. Дело будет рассматриваться в прежнем порядке, но раз уж вы заявляете о невиновности… Следователи обратят на это внимание. Вы, доктор Геббельс, по-прежнему остаетесь подозреваемым, не забудьте.

Я недоуменно воззрился на рейхсфюрера. Интересный поворот. Вполне в духе Гейдриха-прагматика: освободить бестолочей и дармоедов наподобие Розенберга или Дарре? Ни в коем случае! Тут же совсем иное: Йозеф Геббельс может пригодиться, тем более что он сам вызвался, при этом сохранив необходимый минимум личного достоинства. Унижаться, молить о пощаде и требовать справедливости он не стал, избрав практически беспроигрышную тактику. Всегда был умен.

И плевать, что он думает о нас, о смерти Адольфа Гитлера — наверняка догадывается! — об инсценировке «партийного мятежа» и прочем. Под домашним арестом с бдительнейшим, тотальным надзором причинить нам вред он не сумеет. А вот реальная польза может оказаться существенной — ошибки и недосмотры Ганса Фриче доктор Геббельс определил виртуозно.

— …Не боитесь, что скрытая оппозиция воспользуется им как живым символом? О чем мы многократно говорили? — поинтересовался я, когда Геббельса увели. — Вот уж кто идеально подходит к званию «старого борца» и «национал-социалиста номер три» после Гитлера и бывшего рейхсмаршала, так это доктор Геббельс. А оппозиция есть, вы сами докладываете, что мы обидели слишком многих…

— Только не в данном конкретном случае, — возразил Гейдрих. — Каждый его шаг, каждое движение будут фиксировать. Строжайшее наблюдение днем и ночью. Восемь утра — пьет кофе. Восемь пятнадцать — посетил уборную. Восемь двадцать две — листает газету. И так далее. Не думаете же вы, что Имперская безопасность оставит столь важный объект без самого пристального внимания? Пусть работает, материалы будем поставлять фельдъегерской службой.

Так и вышло. Йозефа Геббельса на следующий день вернули домой, на Шваненвердер, к семье. Дозволили, как нейтрально сформулировали бюрократы из РСХА, «ассистировать» Министерству пропаганды. Выходить за пределы поместья запрещено и ему, и фрау Магде. Разумеется, перевод доктора под домашний арест нигде не афишировался, даже в СД об этом знали только в подразделении, занимавшемся круглосуточной охраной, и в самых высших кругах.

Гейдрих оказался прав: после Сталинграда и «Таманского котла» Геббельс очень пригодился нам как пропагандист от природы. Но об этом — ниже.

Вернемся, однако, в Италию, к которой в это время года меньше всего подходили определения «теплая», «солнечная» или «гостеприимная». Небо над Неаполитанским заливом затянуто низкими серыми тучами, конус Везувия терялся во влажной дымке, постоянно моросил дождь. Оно и к лучшему — не приходится ожидать авианалетов. За последние месяцы город серьезно пострадал от бомбардировок англосаксов.

Встречались мы не в самом Неаполе, а на загородной вилле Эсперо с видом на круглое озеро Аверно — древний вулканический кратер, окруженный холмами, кипарисовыми рощами и виноградниками. Место, дышащее античностью: в одной из пещер на побережье жила кумская Сивилла, там же находился вход в Аид, когда-то здесь располагались резиденции Октавиана Августа и Марка Виспания Агриппы.

Впрочем, сейчас красоты и мифы Аверно интересовали меня в последнюю очередь. Дуче принял германского канцлера с очевидной прохладцей, всем видом давая понять: он — фигура, равнозначная ушедшему в небытие фюреру, а потому какой-то мастеровой, едва отряхнувший с колен строительную пыль, не вызывает у наследника цезарей ровным счетом никакого пиетета. Даже намекнул, что с куда большим удовольствием встретился бы с Рейнхардом Гейдрихом, поскольку «властвовать должен сильный человек». Гордец.