Скрытые следы - Маргит Сандему

– Он не может даже близко подойти к ней, – объяснил Хеннинг. – Так сказал мне Марко. Мы с Марко примерно одного возраста, поэтому он доверяет мне многие свои тайны. Нет, Тенгель Злой никогда не посмеет прикоснуться к ясной воде. Это для него чистый яд!

– Он-то, возможно, и не прикоснется к ней, – сказал Ветле. – Но он может послать за ней кого-то из своих помощников.

– Они не в состоянии уничтожить ее, – ответил Хеннинг. – Для этого потребовалась бы куда более могущественная сила.

– Мы понятия не имеем о союзниках Тенгеля Злого, – мрачно произнес Рикард.

– На прошлой неделе я провела осмотр реликвий Людей Льда, – сказала Бенедикта. – И все было на местах. Футляр, в котором хранится сосуд, и пробка – все нетронуто.

– Приятно слышать об этом, – сказал Рикард.

– Да. Ясная вода – наша единственная надежда. И еще Натаниель.

– И еще наши многочисленные помощники, – добавил Хеннинг.

Все кивнули, зная, что в случае необходимости, смогут собрать мощные силы.

В последующие дни Хеннинг много беседовал с Ионатаном. Старик заметил, что юношу что-то угнетает.

Наконец он узнал, в чем дело. Мысль о смерти Руне не давала Ионатану покоя. Этот несчастный, смиренный и терпеливый калека закончил свои дни в такой бесчеловечно-жестокой обстановке, погиб от руки подлых палачей. Он пытался спасти Ионатана – и сам лишился жизни.

Эта история потрясла Хеннинга. Он не был, мягко выражаясь, в восторге от оккупационных властей в Норвегии, хотя в Липовой аллее они жили, вопреки всему, в определенной безопасности.

– Я хочу занять твое место в группе сопротивления, – сказал Хеннинг. – Если только они не прочь иметь в своих рядах такого старика, как я.

Ионатан был смущен его словами: вряд ли была какая-то польза от старика, которому уже был девяносто один год, в группе сопротивления! Но как он мог сказать об этом своему любимому родственнику, старейшине семьи?

Хеннинг был не только старым, но еще и мудрым.

– Я все понимаю, – мягко сказал Хеннинг. – Я не гожусь для того, чтобы бегать по лесу и по горам, чтобы стрелять по врагам. Давай забудем об этом, я сказал это не всерьез.

Но он говорил все это всерьез. Когда Ионатан ушел, он подошел к окну и долго смотрел ему вслед.

Он тяжело сожалел о том, что не может участвовать в борьбе. Он ненавидел захватчиков, он с ненавистью смотрел на то, как они хозяйничали в стране, им не принадлежащей, как они грабили норвежцев, лишая их даже самого необходимого, увозили их в Германию, унижали их национальное достоинство.

Хеннинга переполнял гнев. Чтобы хоть как-то успокоиться, он вышел из дома, прихватив с собой молот и кувалду. Ведь из окна он смотрел как раз на большой каменный блок, лежащий на пахоте.

Теперь этот каменный блок был для Хеннинга очень кстати. Он представил себе, что это немецкая оккупационная власть или же сам Гитлер, или тот, кто нес ответственность за плачевное положение Норвегии.

Он шел прямо к камню; на его ботинки налипла грязь, но он не обращал на это внимания. Несколько столетий этот камень символизировал борьбу Людей Льда против своей судьбы. И эта борьба сливалась с борьбой всего норвежского народа.

Он ударил по камню с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Посыпались искры и осколки камня, Хеннинг почувствовал себя богатырски сильным, потому что гнев всегда усиливает физические ресурсы человека.

На самом же деле богатырской силы в нем больше не было. Несмотря на то, что он был необычайно выносливым для своего возраста, он все же переоценил свои силы.

Что-то затрещало у него в груди. Резкая, невыносимая боль в спине, в плечах вынудила его упасть на колени.

Хеннинг, последний из тех, кто носил фамилию Линд из рода Людей Льда, не хотел сдаваться. «Нет, нет, – говорил его внутренний голос. – Я пока не хочу умирать! Я хочу увидеть, как будет подрастать Натаниель, как он будет вести свою борьбу!»

Он упал на землю. Боль была настолько сильной, что у него помутилось в глазах. Но он заметил, что кто-то бежит к нему из дома.

Подбежавший Андре склонился над ним.

– Что ты наделал, дедушка! Тебе нельзя было… Эй, Ионатан, помоги мне перенести его в дом! А ты, Ветле, берись с этой стороны! Осторожнее!

– Отец… – печально воскликнула Бенедикта. – О, Господи! Мари уже позвонила доктору, сейчас он придет… ты выздоровеешь!

Хеннинга осторожно перенесли в дом. Да, его несли по его полю, в его дом в Липовой аллее. Боль немного отступила, но он инстинктивно понимал, что его дочь Бенедикта была не права: надеяться на выздоровление было нечего.

И ему стало так грустно! Хотя в глубине души он и понимал, что слишком стар, чтобы увидеть борьбу Натаниеля за спасение их рода и всего человечества, он цеплялся за призрачную надежду. Ему хотелось дожить до этого.

И вот он сделал такую глупость! Ради того, чтобы унять свой гнев на захватчиков! Какое ребячество! Какое недомыслие!

Врач сделал ему болеутоляющий укол. Но в больницу его не отправили. «Слишком поздно, – сказал врач Бенедикте. – Пусть он доживает свои последние дни дома! К тому же речь идет не о днях, а о минутах…»

Бенедикта сидела возле отца.

Он нетерпеливо повернул к ней голову.

– Что тебе, отец? – спросила она. – Ты что-то хочешь сказать?

– Имре. Мне бы очень хотелось поговорить с Имре. Как ты думаешь, это возможно?

– Ты же знаешь, что на смену Имре пришел Ганд, его сын.

– Да, – ответил Хеннинг, закрыв свои усталые глаза. – Это так. О, как бы мне хотелось поговорить с Марко, мы с ним почти ровесники. Мне так не хватает его! Но его не было здесь так давно, так давно…

Он погрузился в свои мысли.

– Если ты хочешь поговорить с Гандом, я попытаюсь это устроить.

– Да, спасибо.

Выйдя в смежную комнату, Бенедикта сказала своему сыну Андре:

– Он хочет поговорить с Гандом. Я попробую вызвать его, хотя никогда и не встречалась с ним.

Она была единственной в Липовой аллее, кто мог устанавливать связь с удивительными потомками Саги и Люцифера.

Через полчаса кто-то трижды постучал в дверь. Бенедикта открыла. И, увидев статного юношу с медно-рыжими волосами, она приветливо улыбнулась.

– Ты, должно быть, сын Имре? Добро пожаловать, Ганд! Мой отец ждет тебя.

Ганд кивнул и вошел в комнату. Сидящий возле двери Андре встал и поклонился прибывшему.

В глазах Андре вспыхнули искорки. Они с Гандом смотрели друг на друга, пока Бенедикта была в комнате отца.

Наконец Ганд мягко произнес:

– Тебе ведь это известно, не так ли?

– Да.

– Ты единственный, кто знает об этом. Ты всегда об этом знал.

– Да. Но я никому не скажу об этом.