Триумф нежности - Джудит Макнот

Кэти прошла в кухню и насыпала кофе в новый кофейник с ситечком, который она недавно купила. Когда кофе был готов, она наполнила чашку и отнесла ее на кухонный стол. Обвив пальцами горячую чашку, она посмотрела на холмы за окнами. Их вид успокаивал ее, наполненную противоречивыми чувствами.

Она мысленно вернулась ко времени помолвки с Дэвидом. Какой-то инстинкт, какая-то интуиция предупреждали ее, что Дэвид Колдвелл не такой, каким пытается себя представить. Она должна была прислушаться к себе. А теперь она хотела выйти замуж за Рамона, и опять интуиция говорит ей, что он не тот, за кого пытается себя выдать. Она потерла пальцами виски. Никогда она не была так напугана и смущена. И больше не было времени, чтобы обманывать себя. Ей придется либо не обращать внимания на психологические преграды и выйти замуж, либо вернуться в Штаты.

При мысли о том, что она останется одна, без Рамона, Кэти почувствовала физическую боль. Она обожала его!

Она любила его темные глаза и ослепительную улыбку, надежную силу в его твердо выточенном лице и спокойную властность в линии его подбородка. В нем было что-то от хищника, от ягуара, но он был нежным и мягким с ней.

Он был от природы настоящим мужчиной, зрелым и самоуверенным, а она была упрямой и независимой. Ей следовало бы негодовать на него за желание ограничить ее ролью жены и матери, но она не была возмущена. Идея быть его женой наполняла ее восторгом, а при мысли о детях она испытывала трепет. Она с удовольствием будет убирать его дом и готовить ему ужин, зная, что ночью окажется в его сильных объятиях.

Он хотел, чтобы она признала свою женскую слабость, и тогда он возьмет ее тело и жизнь под свою охрану. Он станет ее любовником, кормильцем и отцом ее детей. Кэти стыдливо сказала себе, что и она тоже хотела бы этого. Может быть, это не по-американски, может быть, недостойно эмансипированной женщины, но это так естественно, так изначально правильно. По крайней мере для нее.

Кэти уставилась на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Рамон совмещал все, о чем женщина может только мечтать: он был интеллигентным, утонченным, он был идеальным любовником. Он любил ее. Только его не было.

Он был не тем, чем хотел казаться. Она не знала, почему так чувствовала, но это ощущение не покидало ее.

Рамон остановил машину Рафаэля около входа в большой магазин и вышел. Эдуардо тоже открыл дверцу:

– Я пойду с тобой. Габриэла просила купить молока.

– Что? – рассеянно спросил Рамон.

– Я сказал… – Эдуардо гневно потряс головой. – Ничего. Ты не слышал ни слова из того, что я говорил в течение всего утра. Подготовка к свадьбе плохо влияет на твой слух, друг мой.

– Я не женюсь, – зловеще сказал Рамон и, оставив изумленного Эдуардо, рывком открыл дверь и вошел в магазин.

По сравнению с жарой снаружи в магазине было прохладно. Не обращая внимания на нерешительный взгляд Эдуардо, а также на десяток посетителей, которые уставились на него с жадным любопытством, Рамон выбрал несколько сигар, затем отнес их на прилавок, где двое продавцов ожидали покупателей. Эдуардо поставил бидон с молоком рядом с сигарами Рамона и сказал низким голосом:

– Ты шутишь?

Рамон взглянул на него:

– Нет, не шучу.

Милая невысокая пуэрто-риканская девушка, ожидающая огромную женщину, которая выбирала фартук, увидела Рамона, и ее лицо просветлело. Она попросила другого продавца, мужчину среднего возраста, проследить за уплатой и шагнула к Рамону и Эдуардо.

– Вы меня помните? Меня зовут Мария Рамерез. Я еще носила косички, когда была совсем маленькой, а вы дергали меня за них и говорили, что я стану хорошенькой, когда вырасту.

– Я оказался прав, – с усилием улыбнувшись, сказал Рамон.

– А теперь я помолвлена с Хуаном Вега, – сказала она.

Все еще улыбаясь, она достала из-под стойки большой сверток, завернутый в белую бумагу и перевязанный лентой.

– Это полотенца, которые сеньорита Конелли заказывала для вас. Вы их захватите?

– Конечно, – отрывисто произнес Рамон.

Засунув руку в задний карман джинсов, он достал свой бумажник и взглянул на приклеенный чек.

– Ты взяла деньги только за сигары, Мария. Сколько за полотенца?

– Сеньорита Конелли уже уплатила за них своей кредитной карточкой, – заверила она его.

Рамон попытался терпеливо возразить:

– Это, должно быть, ошибка.

– Ошибка? – повторила Мария. – Не думаю, но давайте посмотрим.

Она перерезала ленту и рывком развернула белую бумагу. Груда мягких, пушистых красных и черных полотенец высыпалась на стойку. Рамон почувствовал, как жители деревни незаметно столпились вокруг, чтобы получше разглядеть содержимое тюка.

– Вот счет, а вот чек. Нет, здесь нет ошибки. Сеньорита Конелли заплатила за полотенца своей картой тогда же, когда и платила за то, что купила неделю назад. Посмотрите, вот все на чеке, на общую сумму в пятьсот долларов. Она заплатила за тостер, кофейник с ситечком, посуду, горшки и кастрюли, бокалы различных размеров, ротационный миксер, кухонную утварь и другие вещи.

Старик, стоящий рядом с Рамоном, лукаво ткнул его под ребра:

– Ты счастливчик, Рамон. Твоя novia покупает тебе столько добра! Она не только красива, но и очень щедра, не так ли?

– Заверни полотенца, – огрызнулся Рамон низким свирепым голосом.

Мария побледнела, взглянув на его лицо, и стала неловко и поспешно заворачивать полотенца в бумагу.

– Вот, вот дубликатные чеки сеньориты Конелли, каждый на половину от стоимости.

Она запнулась, увидев ярость на лице Рамона.

– Сеньора Аварес, – она растерянно взглянула на Эдуардо, который побледнел от гнева, когда она назвала имя его жены, – объяснила, что мне необязательно подготавливать дубликатные чеки, если сеньорита Конелли платит наличными, но я делаю это в любом случае.

Она вручила Рамону сверток, как будто он жег ей руки, и ее голос понизился до панического шепота.

– Я никогда не забывала.

Рамон сказал ледяным тоном:

– Не сомневаюсь, что сеньорита Конелли высоко ценила твою помощь, Мария.

Все поспешно расступились, освобождая ему дорогу, когда он выходил из магазина.

Одиннадцать жителей деревни посмотрели на дверь, которая захлопнулась сначала за Рамоном, а потом и за Эдуардо. Они одновременно повернулись и уставились друг на друга. Их лица выражали различные эмоции, от смятения до удовлетворения. Только один посетитель магазина не обратил внимания на происшедшее – англичанин, не понимающий испанского. Он вежливо прочистил горло и попытался что-то сказать, но никто его не слушал.

Первой заговорила Мария. Она огляделась вокруг, и ее мягкие карие глаза были полны слез, когда она прошептала:

– Что я сделала неправильно?

Один из продавцов, мужчина средних лет, сухо объяснил ей:

– Мария, только что ты оказала сеньорите Конелли медвежью услугу.

Старик, который подколол Рамона щедростью его novia, хлопнул ладонью по прилавку и весело хихикнул:

– Я говорил вам, что Гальварра не знает, что делает девушка. Я говорил!

Его морщинистое лицо сморщилось в удовлетворенной усмешке, когда он посмотрел на своих соседей.

– Говорил вам, что он никогда не стал бы жить за счет женщины, даже если бы умирал с голоду! Ему следовало бы выпороть ее.

– Я вернусь за другим фартуком, – сказала громадная женщина, направляясь к выходу.

– Роза, куда ты? – позвал ее друг.

– В церковь, возносить молитву.

– За американскую девушку? – смеясь спросила одна из женщин.

– Нет, за Габриэлу Аварес.

– Ее тоже следует выпороть, – чопорно объявил старик.

Кэти, услышав, что Рамон вошел в дом, встала и сделала вид, что перекладывает плетеные салфетки на кухонном столе. С ума можно сойти, как поднялось у нее настроение только лишь при звуке его голоса, назвавшего ее по имени.

– Вот полотенца, которые ты заказывала, – сказал он, небрежно кидая сверток на стол. – Девушка в магазине сказала, что за них уже было заплачено. Кофе еще свежий? – спросил он, пройдя в кухню и наливая немного в кружку.

Кэти улыбнулась ему через плечо и кивнула. Вынув полотенца из оберточной бумаги, она начала их расправлять.

– До сих пор не понимаю, как ты умудрилась купить все это на те деньги, которые я тебе дал, – заметил он.

– Я же говорила, – радостно сказала Кэти, – что я фантастически ловкая транжирка.

– А также и лгунья.

Кэти круто повернулась, чувствуя, что охвативший ее страх перерастает в панику. Лицо Рамона, несмотря на безразличный голос, было искажено беспощадной яростью.

– Сколько своих денег ты потратила?

У Кэти пересохло во рту.

– Совсем немного. Сотню долларов.

Его глаза сузились, как острие ножа.

– Я спросил тебя сколько!

– Две, две сотни.

– Солжешь еще один раз, – вкрадчиво предупредил он, – и я сделаю так, что твой первый муж покажется тебе святым.

От этой угрозы Кэти помертвела от страха.