Зеркало маркизы - Наталия Ломовская

Анна чуть заметно морщится.

– Вот, к примеру, – продолжает Марк, вдруг заулыбавшись, на щеках у него появляются ямочки, словно он рассказывает чудесную сказку ребенку. – К примеру, в храме «Живоносный источник», близ Константинополя, свершилось воскрешение паломника, который умер по пути. Трижды плеснули на него водой из источника, понадеявшись на бесконечное милосердие Господа, и тот ожил. На отпевание почившего юноши принесли икону Богоматери Толгской, и он воскрес прямо во время отпевания. В архивных документах Жировичского Свято-Успенского монастыря описано чудо Жировицкой иконы Божией Матери – воскрешение семнадцатилетней девицы на четвертый день после смерти. Почаевская икона Божией Матери прославилась многими чудесами воскрешения… С иконой Божией Матери Тихвинской связывают двадцать пять чудес воскрешения. Юровичская икона Божьей Матери… Песчанская икона Божьей Матери…

– А женщины? Женщины-святые могли воскрешать? – жадно спрашивает Анна.

Марк улыбается ей ласково, как неразумному ребенку.

– Не человек воскрешает, будь то мужчина или женщина, а Дух Святой. Ирина Македонская воскресила своего отца, затоптанного конем, и сама воскресла из мертвых после казни в Месемврии. Агнессу Римскую хотел обесчестить юноша, сын знатного человека, она помолилась, и тот упал замертво, но по просьбе его отца святая воскресила наглеца… Ксения Петербургская воскресила мальчика, утонувшего в Неве.

Анна чувствует аромат цветущего подмаренника, к нему примешивается запах воска и ладана, и раскаленные стволы сосен словно подкрадываются к машине поближе, чтобы прислушаться к сладким посулам.

– Так, хорошо, – говорит Анна нетерпеливо, ее собеседник вздрагивает, а она не может отвести взгляда от его губ. Ей так знаком их изгиб, их сухость и нежность, их желанный вкус, единственный способный утолить ее жажду. – Но сейчас – сейчас воскрешения случаются? Я могу надеяться?

– Надеяться? – удивляется Марк. – Скорее верить?

– Во что?

– В милость Господа.

Эти слова Анне непонятны.

– Милость? В чем будет заключаться милость? В том, что М… в том, что воскрешение произойдет?

– Или в том, что ваша боль утихнет, отчаяние отступит, придет смирение…

– Это мне не подходит. Она не утихнет. У меня было достаточно времени, чтобы в этом убедиться. И смирения не нужно, спасибо. Но если я буду верить, то это точно произойдет? И когда? Как скоро?

– Никто не сможет вам этого сказать, – отвечает Марк, и глаза у него очень печальные.

– Но есть какие-то гарантии?

– Никаких гарантий. Послушайте, как вас зовут?

«Не притворяйся, что ты не знаешь!» – хочется крикнуть Анне, но она только слабо улыбается.

– Анна.

– Прекрасное имя. Так вот, Анна, я отец Михаил.

Анна улыбается. Марк-Михаил смотрит на нее с некоторым удивлением – должно быть, ее улыбка не похожа на ту, что подходит для знакомства.

– Так вот. Чудеса случаются каждый день. Вера сама по себе – чудо. И если вы…

Он не договаривает. Анна придвигается к нему поближе и мягко, осторожно целует в губы. Марк отстраняется и смотрит на Анну почти со страхом, но она берет его лицо в ладони, и второй поцелуй длится, длится почти бесконечно, так что над их головами смолкают птицы, осыпается Млечный Путь, гаснет солнце и загорается новое, умирают и рождаются бесчисленные, безымянные миры. Его губы сначала крепко сжаты и сухи, но под нажимом ее рта становятся мягче, открываются, отвечают ей.

Марк вначале очень робок, на его лице написаны смущение, стыд, даже отвращение к самому себе… Анне нравится это, ведь Марк мог быть и таким. Иногда по его лицу скользила мука, и видно было, что он тоже переживает из-за их двусмысленного положения, из-за необходимости постоянно лгать, прятаться, изворачиваться, скрывать волнение…

А потом Марк тащит Анну к себе на грудь, непостижимым образом вытаскивает ее из машины и становится жадным, почти жестоким. Ей в колени впиваются сухие сосновые иголки, но она не смогла бы остановиться, даже если б под ней были битые стекла… Задыхаясь – то ли от жгучего наслаждения, то ли от невероятной тоски, – Анна целует крепко зажмуренные глаза Марка, прижимается губами к его шее, ощущая биение пульса в вене, наполненной горячей, живой кровью… Тело ее теряет вес, и она взлетает в безвоздушное пространство, в вакуум, где созерцает равнодушные звезды, а когда возвращается – лицо мужчины рядом с ней уже совсем не похоже на лицо Марка.

Она уезжает, оставив его на поляне, а у себя под веками, в темноте, – яркую цветную картинку: человек стоит на коленях, прижимая руки к груди, потом лбом падает в землю, в сосновые иголки, и сотрясается всем телом. Смеется? Плачет? Агонизирует?

Прежде чем выехать на дорогу, Анна выбрасывает из машины сумку своего случайного попутчика, а затем выбрасывает и воспоминание о нем из головы. Едва слышимый, исполненный прелести голос подсказывает ей, что она все сделала правильно, совершила еще один шаг на пути окончательного обретения Марка…

Не вера. Не смирение. Не утоление боли. Оставьте себе эти сказочки.

Анне нужен Марк. И ей вернут его. Ей обещали.

Плевать, сколько придется заплатить.

Ни одна цена не кажется Анне слишком большой.

Третьего Анне даже не приходится искать, он приходит к ней сам. Это случается, когда она не ждет. Впрочем, разве может быть иначе? Она купила ведро клубники, чтобы сварить варенье. Не новомодный конфитюр, а настоящее домашнее варенье с крупными цельными клубничинами, просвечивающими насквозь рубиновым, в сладчайшем розовом сиропе.

Вооружившись крошечной серебряной вилочкой, Анна чистила ягоды, а Мара лежала у ее ног. И вдруг собака забеспокоилась. Анна встала, чтобы выпустить ее на улицу, снова села за стол, но через три минуты услышала лай и крик. Анна вышла и увидела, что Мара прижимает к забору высокого парня в хорошем костюме. Собака не кусала незнакомца, но и двинуться не давала, и рычала напоказ, и скалила белый клык, а сама косилась на Анну, словно искала ее одобрения: «Ну как, хозяйка, сожрать его или не стоит связываться?»

– Мара, фу, – сказала Анна. А потом: – Привет.

– Привет, – ответил Марк как ни в чем не бывало. – Не ожидал увидеть здесь такую красавицу. В этом доме ведь, кажется, жила пожилая леди?

– Теперь здесь живу я. А ты что тут делаешь?

– Я друг семьи.

– Врешь.

– Вру, – весело согласился Марк. – Я антиквар. Она иногда покупала у меня всякие такие забавные штучки. Старая курица имела вкус к красивым вещам, ценила искусство. А ты как относишься к красоте, цыпленок? Впрочем, ты и сама – произведение искусства.

– Та была старая курица, а я, значит, цыпленок?