12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа - Соломон Нортап

Имени Соломона Нортапа мистер Уоддилл никогда не слышал, но он был уверен, что, если бы раб с этим именем обретался в Марксвиле или его окрестностях, его чернокожий слуга Том знал бы такого. Призвали к ответу Тома, но среди его обширного круга знакомств подобной личности не нашлось.

Письмо к Паркеру и Перри было датировано в Байю-Бёф, поэтому собеседники сделали вывод, что там меня и следует искать. Но тут возникла трудность, и весьма серьезного характера. Байю-Бёф в самой своей ближней части находился в двадцати трех милях от Марксвиля, и это название применялось к территории, простиравшейся на расстояние от 50 до 100 миль по обе стороны водного потока. Тысячи и тысячи рабов обитали на его берегах, поскольку замечательное богатство и плодородие местной почвы привлекало туда значительное число плантаторов. Сведения из письма были столь туманны и неопределенны, что трудно было остановиться на каком-либо конкретном способе действий. Однако под конец было решено, что только один план имеет какие-то виды на успех. Нортап вместе с братом Уоддилла (одновременно он ученик на службе у последнего) должны отправиться к байю и, совершив путешествие вверх по одному берегу и спустившись по другому на всю его длину, на каждой плантации расспрашивать обо мне. Мистер Уоддилл предложил им воспользоваться его экипажем, и было со всей определенностью решено, что они должны отбыть в свою поездку в понедельник рано утром.

Вскоре станет совершенно ясно, что этот способ действий, по всей вероятности, не увенчался бы успехом. Они попросту не смогли бы обходить все поля и расспрашивать всех работников. Они не знали, что я был известен под именем Платта; и даже если бы принялись расспрашивать самого Эппса, он бы со всей правдивостью заверил их, что ничего не знает о Соломоне Нортапе.

Однако, поскольку эта договоренность была достигнута, оставалось только ее воплощать. И беседа между господами Нортапом и Уоддиллом, завязавшаяся в то воскресенье, обратилась к вопросу нью-йоркской политики.

– Я едва ли способен понять тонкие отличия и оттенки политических партий в вашем штате, – заметил мистер Уоддилл. – Я читаю обо всех этих «мягкотелых» и «твердокаменных», о «голубях» и «ястребах», о «курчавых» и «седоголовых» – и не могу с уверенностью уловить разницу между ними. Расскажите мне, в чем она заключается?

Мистер Нортап, вновь набив свою трубку, пустился в довольно затейливое повествование о происхождении подразделений разных партий и заключил свой рассказ сообщением о том, что в Нью-Йорке появилась еще одна партия, известная под наименованием фрисойлеров[103], или аболиционистов.

– Полагаю, вы здесь о таких и не слыхали? – заметил мистер Нортап.

– Ни разу, если не считать одного, – со смехом ответил Уоддилл. – У нас есть тут, в Марксвиле, эдакий оригинал, который так же рьяно проповедует аболиционизм, как и любой фанатик на Севере. Человек великодушный и безобидный, но в споре всегда занимает особую позицию. Он отменно нас развлекает. Он – превосходный механик и почти незаменим в наших краях. По роду занятий он плотник. Его имя – Басс.

Последовал было дальнейший добродушный разговор, сопровождавшийся подшучиванием над причудами Басса, и тут адвокат Уоддилл вдруг впал в задумчивое настроение и вновь спросил о таинственном послании.

– Дайте-ка взглянуть… дайте-ка взгляну-у-уть, – задумчиво бормотал он себе под нос, вновь пробегая глазами письмо: «Байю-Бёф, 15 августа»… 15 августа – и штемпель здешний… «тот, кто ныне пишет его, рискует своей жизнью в случае разоблачения»… Ты не помнишь, где Басс работал у нас прошлым летом, а? – вопросил он, внезапно оборачиваясь к своему брату. Брат не смог ему об этом сообщить, но, вскочив с места, выбежал из кабинета и вскоре вернулся со сведениями о том, что «прошлым летом Басс работал где-то на Байю-Бёф».

– Вот он и есть тот человек, – утвердительно хлопнув ладонью по столу, проговорил Уоддилл, – который сможет нам рассказать о Соломоне Нортапе.

Сразу же послали искать Басса, но не нашли. После расспросов стало ясно, что он на пристани на Ред-Ривер. Имея в своем распоряжении экипаж, молодой Уоддилл и Нортап вскоре уже преодолели несколько миль, отделявших их от этого места. По прибытии они нашли Басса, который как раз собирался уезжать, и тогда бы его не смогли найти еще недели две. Будучи представлен Бассу, Нортап попросил разрешения некоторое время переговорить с ним наедине. Они стали вместе прогуливаться вдоль реки, и между ними последовал такой разговор:

– Мистер Басс, – проговорил Нортап, – позвольте спросить вас, были ли вы на Байю-Бёф в прошлом августе?

– Да, сэр, я был там в августе, – был ответ.

– Не писали ли вы там какого-нибудь письма от некоего чернокожего некоему джентльмену в Саратога-Спрингс?

– Простите меня, сэр, если я скажу, что это совершенно не ваше дело, – отвечал Басс, остановившись и пристально вглядываясь в лицо своего собеседника.

– Вероятно, я чересчур тороплив, мистер Басс, прошу прощения. Но я прибыл сюда из штата Нью-Йорк ради исполнения той цели, которую имел в виду автор письма, датированного 15 августа и отправленного из Марксвиля. Обстоятельства заставили меня думать, что вы, вероятно, и есть тот человек, который его написал. Я ищу Соломона Нортапа. Если вы его знаете, умоляю, сообщите мне откровенно, где он находится! И я уверяю вас, что источник любых сведений, какие вы сможете мне дать, не будет раскрыт, если вы сами того не пожелаете.

Долгое время Басс пристально глядел в глаза своему новому знакомому, не раскрывая рта. Казалось, он пытался мысленно определить, не является ли этот разговор попыткой каким-то образом обмануть его. Наконец он проговорил с особым чувством:

– Я не сделал ничего, за что стоило бы стыдиться. Я и есть человек, который написал это письмо. Если вы приехали, чтобы спасти Соломона Нортапа, я рад вас видеть.

– Когда вы в последний раз виделись с ним и где он теперь? – продолжал расспрашивать Нортап.

– В последний раз я виделся с ним в Рождество, неделю тому назад. Он – раб Эдвина Эппса, плантатора на Байю-Бёф, подле Холмсвиля. Он известен там не как Соломон Нортап, его зовут Платтом.

Секрет выплыл наружу – тайна раскрылась. Сквозь кромешную черную тучу, в чьих темных и зловещих тенях я блуждал двенадцать лет, пробилась звездочка, которая должна была светом своим вывести меня обратно к свободе. Всякое недоверие и замешательство в скором времени были отброшены в сторону, и двое мужчин долго и охотно обсуждали тему, которая занимала главное место в их мыслях. Басс рассказывал об участии, которое он принял в моем деле, о своем намерении отправиться на Север весной, и объявил, что он был полон решимости добиться моего освобождения, если только это не окажется выше его сил. Он описал начало и развитие своего знакомства со мной и с живейшим любопытством выслушал рассказ о моей семье, об истории моей юности. Прежде чем расстаться с новым знакомцем, он нарисовал карту байю на листке бумаги куском красного мела, указав на ней местонахождение плантации Эппса и кратчайшую дорогу, ведущую к ней.

Нортап и его молодой спутник вернулись в Марксвиль. И было решено начать судебное разбирательство, дабы доказать мое право на свободу. По замыслу, я должен был стать истцом, мистер Нортап выступит моим защитником, а ответчиком по делу будет Эдвин Эппс. Процесс по делу должен проходить так, как ведутся дела о возвращении имущества, и приходскому шерифу направили распоряжение о том, чтобы он взял меня под стражу и удерживал вплоть до решения суда. Однако к тому времени, как все эти бумаги были должным образом выправлены, наступила полночь – слишком поздно, чтобы получить необходимую подпись судьи, который жил на некотором удалении от городка. Поэтому все дальнейшие дела были отложены на утро понедельника.

Казалось, все шло гладко, но вот возникли непредвиденные затруднения. Случилось так, что взволнованный Басс чересчур разоткровенничался о произошедшем с неким человеком на пристани и, кроме того, сообщил ему о своем намерении покинуть штат. Собеседник Басса предал возложенное на него доверие, и по городку пошел слух, что тот незнакомец, которого видели в обществе адвоката Уоддилла, приехал за одним из рабов старины Эппса, живущего на байю. (Эппс был известен в Марксвиле, поскольку часто навещал городок во время сессий суда.)

Когда Уоддиллу стало об этом известно[104], он заглянул в комнату к Нортапу и сообщил об новых обстоятельствах дела. Уоддилл беспокоился вот о чем: если слух к вечеру доберется до Эппса, у него будет возможность спрятать меня прежде прибытия шерифа.

Из-за этих опасений дело было существенно ускорено. Шерифу, который жил в одной миле от Марксвиля, было велено снарядиться и быть в полной готовности сразу же после полуночи, и судье сообщили, что к нему зайдут примерно в то же время. (Справедливости ради следует сказать, что представители властей в Марксвиле с радостью предоставили всю помощь, какая была в их власти.)