Не измени себе - Брумель Валерий Николаевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Митя! Что же теперь будет, Митенька? Звягин молчал. Он старался сохранить то выражение лица, которое подобает принимать в таких обстоятельствах, но я уловил в нем другое.
Я сказал ему:
— Все правильно, Сережа… Я тебе больше не конкурент… Это финиш…
Он вздрогнул, горячо заговорил:
— Как тебе не стыдно! При чем тут финиш? Ты еще будешь прыгать! Вот увидишь, будешь!
Я отрицательно покачал головой. Жена закричала:
— Какие прыжки? О чем вы? Жить! Ты только жить должен, Митя!
Вернулся дежурный врач. Он пришел с ведущим хирургом больницы. Они попросили удалиться жену и Звягина.
Новый хирург близоруко склонился к моей искореженной ноге, покривил губы.
Я напряженно спросил:
— Что? Отрежете?
Он поднял на меня глаза:
— Отрезать можно было и без меня. — И прибавил: — Наша фирма, товарищ Буслаев, балалаек не делает!
Через полчаса меня повезли на операцию.
Жена продолжала дрожать в истерике, ее никто не мог оторвать от тележки, на которой везли меня.
Перед операционной Людмила вцепилась в рукав дежурного хирурга, надрывно закричала:
— Я ничего не буду! Умоляю! Я должна быть там, прошу вас! Я боюсь, я умоляю!
Ее почему-то впустили…
Меня переложили с каталки на стол, в один миг пристегнули запястья брезентовыми ремнями. Я тот час испугался своего распластанного беспомощного положения.
Я повернул голову к жене:
— Если ты дашь согласие, чтобы мне отрезали ногу, я прокляну тебя. Слышишь?
Она прикрыла лицо руками, горько заплакала.
— Не смей! — повторил я. — Что бы ни было во время операции, не смей!
Мне воткнули в вену иглу, что-то пустили в кровь. В голове пошел туман. Тело начало наполняться сонной тяжестью… Еле ворочая языком, я снова выговорил:
— Не смей… Нога. Мне нога… Нет…
На меня обрушились покой, тишина… Все исчезло…
Я успел подумать:
«А небытие, оказывается, приятно…»
КАЛИННИКОВ
Очень скоро меня действительно вызвали в Москву на заседание ВАКа…
Не успел я поставить в номере гостиницы чемодан, как в дверь постучали.
— Да!
Вошел старый знакомый Гридин. Он по-прежнему был экспертом, только теперь в Минздраве СССР. Точно закадычный друг, Гридин радостно обнял меня и расцеловал.
Оглядев меня, он заявил:
— Рад! Рад видеть вас снова, да еще на «белом коне»! Честно говоря, не ожидал!
Я настороженно поинтересовался:
— То есть?
— Лауреатском! — провозгласил Гридин. А ведь после нашего знакомства всего лишь… Вы не помните, сколько лет прошло?
— Одиннадцать.
— Да, да, — подтвердил Гридин. — Верно. Как время-то летит!
За эти годы он располнел, поседел, в его осанке появилось что-то львиное.
Я показал ему на кресло. Гридин с удовольствием сел.
Я помялся, произнес:
— Извините… Я прямо с дороги. Мне бы руки немного сполоснуть…
Гридин великодушно согласился:
— Конечно, конечно! Я тут без вас поскучаю. — Он взял со столика какой-то журнал.
Я отправился умываться в ванную.
Закрыв дверь, я задумался — хотелось понять, что означает этот визит? Ведь так просто он прийти не мог…
Как только я вернулся в комнату, он отложил журнал в сторону, с радушной улыбкой объявил:
— Знаете, я ведь к вам с интересным предложением!
Я вежливо отозвался:
— Да, да… А именно?
Он коротко глянул на меня:
— Вероятно, как и раньше, вам все сразу надо говорить в лоб? Верно?
Я кивнул. Гридин отвернулся к окну, помолчал, наконец проговорил:
— Имеются сведения, что вопрос о вашем лауреатстве может решиться положительно. Но при одном условии…
Я ничего не спрашивал, молча распаковывал свой чемодан и ждал, что он еще скажет.
Гридин тихо повторил:
— При условии… И, выдержав паузу, быстро произнес: — Что вы возьмете себе в компанию еще двух-трех наших людей. Не больше.
Я подумал: «Как был клопом, так и остался».
И вслух уточнил:
— То есть обязательно должна быть группа? Так?
Гридин облегченно кивнул:
— Абсолютно точно! Группа ученых, которая тоже работала в этом направлении. Поскольку сделали они меньше, вы остаетесь руководителем группы.
Стараясь не выдать волнения, я сначала повесил на вешалку в шкафу свои рубашки, потом поинтересовался:
— А что за люди?
Гридин метнул на меня пытливый взгляд, поколебался, но ответил:
— К примеру, я… Вам подходит?
Я неопределенно пожал плечами:
— А еще?
Мой гость осторожно выдавил из себя еще одну фамилию:
— Шамшурин…
Шамшурин был тот самый «поклонник» моего метода, который получил авторское свидетельство, украв у меня самый неудачный вариант моего аппарата.
Видя, что я продолжаю молчать, Гридин закончил:
— Ну и небезызвестный вам Зайцев. — Поспешно он добавил: — Зайцев, правда, больше для солидности.
Я спросил:
— То есть как балласт?
Гридин откинулся в кресле и расхохотался. Сочно, раскатисто. Наконец выговорил:
— Это уж как вам будет угодно.
Я произнес:
— Но ведь тогда я… Я-то на что? Какой-то провинциальный врач и тоже в лауреаты? Нет, не могу. Я вас только скомпрометирую, потом совесть меня замучает.
Гридин поднялся из кресла, ласково положил мне на плечо руку.
— Не надо, — мягко попросил он меня. — Мы не дети, давайте не будем играть в кошки-мышки. Уясните: без нашей поддержки лауреатом вы не станете, даже больше — доктора наук из вас может тоже не получиться. Уверен, что вы об этом догадываетесь.
Я освободился от его руки, скованно ответил:
— Что ж… Посмотрим. — И прибавил: — Извини те, но мне сейчас нужно сделать много телефонных звонков.
Гридин понял, что я его прогоняю, решительно прошел к двери, у порога обернулся:
— Вы подумайте. Все хорошо взвесьте и подумай те. Я вас не тороплю, в запасе еще день, буду ждать вашего звонка. Всего доброго!
Наутро я явился к заместителю министра Фурееву, рассказал ему о предложении Гридина.
Фуреев трахнул кулаком по столу.
— Негодяй! — закричал он. — Подлецы! доберемся! Все равно до них доберемся!
Он нервно зашагал по кабинету. Я поинтересовался:
— А Зайцев? Неужели в он с ними?
— Нет! — замотал головой Фуреев. — Нет! Не такой человек! Зачем ему это? Профессор, член-корреспондент, руководитель крупного института, член коллегии… Зачем? Нет, Гридин его для солидности приплел!
Гридину я так и не позвонил. Он, видимо, ждал, очень терпеливо ждал моего звонка, наконец решил сам набрать мой номер. Аж в половине первого ночи.
— Не спите? — услышал я осторожный голос Гридина.
— Нет.
— А чего ж не позвонили?
Я молчал. Гридин тяжко вздохнул, прямо спросил:
— Ну что, Степан Ильич? Надумали?
Как можно спокойней я ответил:
— А что мне думать? Я себя в лауреаты не выдвигал, а вы и без меня ими стать можете.
Гридин жестко заверил:
— И станем! А ты… — он впервые назвал меня на «ты», — останешься у разбитого корыта!
Я сказал:
— Поймите меня правильно: я не имею цели продвинуться в лауреаты, доктора или там академики. Буду — хорошо. Нет — обойдусь. Главное для меня работа. Работа по запланированному направлению. Слава богу, в этом вы мне препятствовать уже не сможете.
Гридин выкрикнул:
— Ну и работай! Зарабатывай себе на некролог! Пожалуйста! — И зло повесил трубку.
Для меня окончательно стало ясно: кому-то я все время мешаю. Не Гридину, нет, он и в самом деле был второстепенным лицом. Кому-то выше. Для этих «верхов» в травматологии я маячил постоянным укором. «Что же вы, столичные профессора, с такими возможностями позволяете какому-то провинциалу так обскакать себя?» Им необходимо было свести меня на «нет», в крайнем случае, «притормозить». Чтобы я стал не «я», а «один из». Поэтому они и придумали идею лауреатской группы. Цель — «затереть» меня в общей массе видных ученых.