Девочка, которая любила Тома Гордона - Стивен Кинг

Медленно, осторожно, словно по только что вымытому полу, Триша двинулась дальше. Скоро все и решится, думала она. Этот день – мой последний шанс, может, даже это утро – мой последний шанс. Сил у меня так мало, что я, наверное, не смогу идти во второй половине дня. А если мне удастся подняться после следующей ночи, это будет чудо из чудес.

Чудо из чудес. Кто так любил говорить, мать или отец?

– А какая разница? – прохрипела Триша. – Если я выберусь отсюда, у меня появятся собственные присказки.

В пятидесяти или шестидесяти футах севернее того места, где Триша провела ночь, девочка заметила, что все еще несет «Уокмен» в правой руке. Она остановилась, чтобы зацепить скобу за пояс джинсов. Джинсы теперь свободно болтались на ней. Если я похудею еще на несколько фунтов, то меня возьмут в манекенщицы и я буду показывать последние французские модели, подумала она. Триша как раз размышляла над тем, что ей делать с проводками и наушниками, когда утреннюю тишину разорвала череда далеких взрывов: кто-то словно высасывал лужицу газировки через гигантскую соломинку.

Триша вскрикнула от неожиданности. Шум перепугал не только ее. Закаркали вороны, из кустов вылетел возмущенный фазан.

Триша стояла, широко раскрыв глаза, забытые наушники болтались на конце проводков у ее поцарапанной, грязной лодыжки. Она узнала этот звук – звук выхлопа в глушителе. Значит, грузовик. А может, мотоцикл. Впереди дорога. Настоящая дорога.

Ее так и подмывало сорваться с места и бежать, бежать, бежать, но она понимала, что нельзя. Если бы она побежала, то разом израсходовала бы последние остатки энергии. Это было бы ужасно. Лишиться чувств или умереть в пределах слышимости рева глушителя – все равно что не удержать победный счет на последней подаче. Такие кошмары в бейсболе случались, но она дала себе слово, что с ней такому не бывать.

Поэтому Триша зашагала не спеша, осторожно, экономя силы, прислушиваясь к треску выхлопов, шуму двигателей, автомобильным гудкам. Ничего, ничегошеньки она не услышала и, отшагав с час, начала думать, что ей все это прислышалось. Но, с другой стороны, треск был такой отчетливый…

Триша поднялась на холм, посмотрела вниз. Вновь закашлялась, губы опять окрасились кровью, но она этого не заметила… даже не подняла руку, чтобы стереть кровь. Потому что внизу заброшенный проселок, по которому она так долго брела, упирался в дорогу.

Триша медленно спустилась с холма, ступила на дорогу. Отпечатков протектора не увидела, это был хардпэн[32], но по колеям ездили постоянно, и между ними не росла трава. Новая дорога пересекалась с ее проселком под прямым углом, уходя на запад и на восток. И вот тут Триша приняла правильное решение. Она повернула на запад лишь потому, что у нее опять разболелась голова и она не хотела идти лицом к солнцу… но она повернула на запад. В четырех милях от того места, где она вышла на хардпэн, леса разрезало шоссе 96, по которому иногда проезжали легковые автомобили и очень часто лесовозы. И услышала Триша обратную вспышку в глушителе одного такого монстра, держащего курс на Кемонгус-Хилл. В утренней тишине треск этот пролетел добрых девять миль, прежде чем достиг ушей Триши.

Осознание того, что спасение близко, прибавило Трише сил. Теперь она и шла чуть быстрее. А сорок пять минут спустя опять что-то услышала, далекое, но не оставляющее сомнения в том, что это…

Не тешь себя надеждами, ты в таких местах, где может прислышаться все, что угодно.

Возможно, все так, но…

Она склонила голову набок, как собака[33] на старых пластинках бабушки Макфарленд, тех самых, которые она держала на чердаке. Триша затаила дыхание. Почувствовала, как кровь стучит в висках. Она слышала писк комаров у уха… но не только писк. Она слышала шуршание. Шуршание шин об асфальт. Очень далекое, но шуршание.

Триша заплакала.

– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мне это не прислышалось, – прошептала она. – Господи, пожалуйста, сделай…

И тут за ее спиной что-то затрещало. Нет, это не ветер. Кто-то продирался, сквозь лес, ломая ветки. Что-то упало, наверное, вывороченное с корнем маленькое деревце. Так мог вести себя только зверь, тот самый необычный зверь. Он многое ей позволил, не трогал ее, пока до спасения не остался лишь один шаг, он даже дал ей возможность услышать шум тропы, которую она так легкомысленно покинула. Он наблюдал, с каким трудом дался ей этот долгий путь через леса. Может, с удивлением, а где-то и с сочувствием, если только он знал, что такое сочувствие. А теперь решил поставить точку. Хватит смотреть, хватит ждать.

Медленно, с ужасом, но без страха, с чувством собственного достоинства, Триша повернулась, чтобы лицом к лицу встретить Бога Заблудившихся.

Вторая половина девятого иннинга. Удержание победного счета

Он появился с левой стороны дороги, и Триша подумала: «И всего-то? Вот, значит, кто следил за мной». Взрослые мужчины в панике бросились бы бежать, увидев Ursus Americanus, здоровенного черного североамериканского медведя весом никак не меньше четырехсот фунтов, подминающего под себя последние кусты, которые отделяли его от хардпэна, но Триша-то ожидала увидеть не медведя, а ночное чудище.

К блестящему меху прилипли листья и репейники, он держал в руке (да, это была рука, во всяком случае, ее когтистый рудимент) обломок толстой ветви с ободранной корой. Этакий лесной скипетр. Он вышел на середину дороги, качаясь из стороны в сторону. Какие-то мгновения постоял, должно быть, привыкая к хардпэну, потом поднялся на задние лапы. Тут Триша поняла, что перед ней не медведь. Поняла, что верной была ее первая догадка. Она видела перед собой Бога Заблудившихся, пусть внешне он чем-то и напоминал медведя, и пришел он по ее душу.

Зверь буравил ее черными глазками, только это были не глаза, а глазницы. Он понюхал воздух, потом поднес сломанную ветку к пасти. Пасть раскрылась, обнажив два ряда огромных, запятнанных зеленью зубов. Он сунул в пасть свободный конец ветви. Совсем как ребенок, сосущий леденец на палочке, подумала Триша. Потом, намеренно, дабы показать Трише, с кем она имеет дело, он двинул челюстями, разгрызая ветвь надвое. Леса замерли в тишине, и ветвь хрустнула, словно кость. Такой же хруст разнесется по лесу, когда в пасти окажется не палка, а ее рука, поняла Триша. Когда Зверь откусит часть ее руки.

Он вытянул шею, его глазки блеснули, и Триша увидела, что туча мошкары вьется вокруг него точно так же, как она вилась вокруг нее. Его тень, длинная-предлинная в лучах утреннего солнца, едва не достигала ободранных кроссовок Триши. Разделяло их не больше шестидесяти футов.