Блондинка-рабыня - Питер Чейни

— Ты прав, — кивнула Джеки, — Я все время помню о том, что идея отправиться на Венецию-Бич принадлежала мне одной, и еще — именно я настояла на том, чтобы отправиться туда вместе с тобой. Я просто с ума схожу от этой мысли!

— Интересно, раздобыл ли бармен лошадь для того пьянчужки? — Я хотел отвлечь ее.

— Ах ты жестокий, бесчувственный, бессердечный тип, а я… — И она разразилась отчаянным приступом смеха. Ей потребовалось добрых десять минут, чтобы успокоиться и снова заговорить. — Если он утром отправится на поиски универмага Кланси — того, который построен за один день, — помнишь? — то подумает… — Она снова подавилась смешком. — Он подумает… подумает, что они… разобрали здание за ночь по кирпичику…

Она беспомощно мотала головой, а все тело ее сотрясалось от неудержимого хохота. Задыхаясь от смеха, она отчаянно втянула воздух в легкие — и случилось неизбежное: лимонно-желтая рубашка затрещала, последние пуговки отскочили, и она широко распахнулась, до самого пупка. И тут на Джеки напала отчаянная икота, она-то и довершила начавшийся стриптиз. Когда Джеки, наконец, успокоилась, рубашка едва держалась у нее на плечах, и ее великолепная верхняя половина, теперь уже ничем не скрытая, предстала перед моим ошеломленным взором.

Я не мог оторвать взгляда от того, что открылось моим глазам. Мне чудилось, что я лечу на самолете над снежными вершинами Альп, на минимальной высоте. Сходство потрясающее, успел подумать я, разве только вершины Альп выглядели иначе. Ибо те, на которые уставился я, весь поглощенный их созерцанием, были увенчаны пунцовыми макушками, и этот восхитительный, нежный оттенок постепенно темнел, расходясь кругами и смыкаясь с ослепительно-белой линией снегов. Я в каком-то нервном экстазе вдруг понял, что любой мужчина согласился бы всю жизнь скользить по этим роскошным склонам, и при этом ему вовсе не потребовались бы лыжи.

Оглушительная икота завершилась, наконец, пронзительным смешком на самой высокой ноте, а затем наступила мертвая тишина. Впрочем, она меня тоже вполне устраивала, ибо в наступившем молчании я мог со всей серьезностью отдаться решению проблемы: с какой стороны мне лучше подобраться к вершинам при первой попытке атаки?

Мысль о возможной неудаче нисколько меня не смущала — я твердо решил не прекращать своих попыток до конца моих дней.

— Ох, ради бога, прости меня, Рик! — Виноватый голос Джеки доносился до меня откуда-то издалека, словно нас разделяло по крайней мере несколько миль, и я не обратил на него никакого внимания. Она снова замолчала — к сожалению, всего лишь на несколько минут.

— Рик! — На этот раз голос прозвучал гораздо резче. — Чем ты занят, черт побери? Решил погрузиться в транс по системе йогов или еще что-то в этом роде?

Господи, с горечью подумал я, и почему это женщины не в силах помолчать хоть несколько минут?!

— Рик!

От звука ее голоса я ощутил прямо-таки ударную волну в несколько децибел и едва удержался на ногах. Мысленно я в последний раз совершил грандиозное путешествие — спустился по склону ближайшего ко мне пика и прошелся по всей чудесной долине между вершинами. Я счел совершенно нормальным чувство полной дезориентации, охватившее меня после головокружительного путешествия в окрестностях ее пупка. Только встряхнув несколько раз головой и похлопав глазами, я кое-как оправился от головокружения, и ошеломленное лицо Джеки медленно сфокусировалось перед моими глазами.

— Тебе лучше? — с тревогой спросила она. — У тебя часто бывают такие приступы, или это впервые?! — Она обеспокоенно прикусила нижнюю губу. — Я бы не хотела испугать тебя или встревожить. Если бы только ты мог сейчас себя видеть! До чего у тебя странное выражение лица! Ты когда в последний раз был у психолога?

— Это был всего лишь короткий приступ экстаза. А экстаз, если он длится достаточно долго, вместе с побочными явлениями признан всеми психологами как благополучный фактор.

— Это все звучит не лучше, чем ты выглядишь, — сказала Джеки с сомнением в голосе.

— После того, как я получил возможность сполна убедиться в необычайном совершенстве девушек с пышной оснасткой, — честно признался я, — я уже никогда не смогу удовлетвориться более мелкими масштабами. Впредь буду проходить мимо особ с пропорциональными прелестями, даже не удостоив их взглядом. Что же касается плоскогрудых и пышнобедрых… — Я презрительно фыркнул. — Отныне они для меня не существуют — их место только на кухне!

— Я чуть не задохнулась от смеха и едва не умерла от икоты, так что мне просто некогда было подумать о рубашке, — виновато сказала Джеки и, не удержавшись, бросила взгляд на свою обнаженную грудь. — Ты именно это имел в виду, когда говорил о необычайном совершенстве, Рик?

— Именно это! — кровожадно сказал я.

Она повернулась ко мне и улыбнулась. И сразу как-то вся преобразилась. Я понял, что дело тут в целом комплексе: подернутые дымкой синие глаза Джеки приобрели сейчас мягкий и теплый цвет яркого летнего неба, а ее улыбка излучала такое тепло, что от нее можно было бы согреться даже на расстоянии десяти километров. Я медленно подошел к ней, а она успела еще скинуть с себя сапожки из телячьей кожи, прежде чем поднялась с кушетки. И наши тела слились в безмолвном тесном объятии, а губы скрепили наш общий порыв.

Прошло, казалось, всего лишь несколько мгновений — и вот уже Джеки стоит рядом со мной в моей спальне, а улыбка ее излучает такое сияние, что я мог бы поклясться: этой энергии хватит, чтобы освещать весь Лос-Анджелес в течение ближайшей тысячи лет. Но вдруг эта ослепительная улыбка стала меркнуть, а потом и вовсе погасла. Я сразу понял, что случилось что-то ужасное.

— Проклятая молния снова застряла! — сказала она с яростью.

Джеки сердито пожала плечами, сунула за широкий пояс большие пальцы обеих рук и рванула джинсы изо всей силы. Глаза ее широко раскрылись, но на том все и кончилось: застежка не поддавалась, несмотря на ее отчаянные рывки.

— Рик! — взмолилась наконец Джеки. — Они ни на дюйм не сдвинулись с моих бедер. Неужели я до конца дней моих упрятана в эти чертовы джинсы?

— Не волнуйся, — успокоил я ее. — Я все улажу.

Я вышел на кухню, взял наиболее острый из двух имевшихся в моем хозяйстве столовых ножей и вернулся в спальню. Почему-то, увидев у меня в руке нож, Джеки издала тихий, жалобный вопль.

— Если ты ляжешь на кровать лицом вниз, мне потребуется на это дело не больше двух секунд.

— Честно говоря, Рик, — голос ее дрожал, — я не настолько уж сгораю от нетерпения. Видишь ли, если рука у тебя хоть чуточку дрогнет, у меня же останется отметина на всю жизнь!

Она покорно растянулась на постели, потом довольно неохотно перекатилась со спины на живот. На лице ее я успел заметить выражение невинной жертвы, готовящейся принять мученический конец. Сначала я распорол задний шов джинсов. Правда, при этом чуть-чуть оцарапал правую половинку ее задика, и она тут же завопила так отчаянно, словно я был каким-то чудовищем, вроде адепта маркиза де Сада. Все же пять секунд спустя джинсы распались на две аккуратные половины, которые я без труда стащил с Джеки.

— Я ведь сказал, что улажу это дело. — Я отвесил ей игривый шлепок по мягкому месту. — Но, думаю, тебе нет смысла беспокоиться об этих тряпках.

— Я всегда могу купить новые синие джинсы. — Она перекатилась на спину и провела руками по бедрам. Лицо ее опять приняло встревоженное выражение. — А что же ты сделал с моими трусиками, Рик?

— Разве на тебе были трусики?

— О господи! — Джеки быстро уселась на постели, схватила останки своих джинсов, несколько секунд копошилась в них, а потом со стоном швырнула их на пол.

— Нашла? — спросил я с надеждой.

— Нашла! — Она откинулась спиной на подушки и уставилась в потолок с каким-то отрешенным выражением лица.

Я прилег на кровать рядом с ней и нежно прикрыл ладонью ближайший снежно-белый пик.

— Хорошо!

— Просто великолепно, — ядовито отозвалась Джеки. — У меня только одна-единственная проблема: каким же образом я смогу их надеть, если ты их так аккуратно распорол надвое?

— Мы это как-нибудь уладим потом. — Я, потянувшись, прикрыл свободной рукой второй пик-близнец.

— Как, черт побери, я доберусь до дома?! — спросила она с отчаянием. — Неужели ты считаешь, никто не заметит, что на мне всего-навсего широкая улыбка да пара сапожек из телячьей кожи?

— Я куплю крылатую колесницу, — пообещал я, зарываясь лицом в душистую долину между пиками. — Я тебе непременно ее куплю, и уж, конечно, она будет инкрустирована золотом!

— Я не слышу ни слова из того, что ты там бормочешь! — разозлилась Джеки.

Я неохотно поднял голову и уставился на нее.

— Ох и чертовка же ты, пастушка, вот что я тебе скажу!