Брат, Брат-2 и другие фильмы - Алексей Балабанов

— Уйди! — глухо сказала она и оттолкнула Анкину руку.

Анка взяла у Бытерхай младенца и села на лавку у окна. По щеке потекла слеза.

Горел огонь. Бытерхай забралась под одеяло, где уже лежал Джанга.

Грегорей полежал немножко и выглянул из-за перегородки.

— Анка! — тихо позвал он.

Анка спала, держа на коленях ребенка. Нежная улыбка светилась на ее медном лице.

— Если по-человечески есть, так еды осталось на два дня, — торжественно объявил Джанга, впуская за собой струи морозного воздуха.

— Крохи остались, — подтвердила Анка, входя следом.

— Как на два дня? — удивился Грегорей.

— А зиме и конца не видно… — прокряхтела Кутуяхсыт.

— Может, общество пошлет что-нибудь до распутицы, — предположил Салбан.

— Не пошлет! У самих амбары пусты, — уверенно сказала Анка.

— Как же порешим, люди? — спросил Джанга.

— Будем ждать… Надо готовиться! — решительно сказал Грегорей, но голос его вдруг изменился. Последняя фраза прозвучала глухо, и он осекся, прислушиваясь к себе.

— Уже в горло к тебе пробралась! — зло сказала Мергень. — Не ждет она, Грегорей, сама берет, когда захочет…

Грегорей повернулся, подошел к постели и лег, с головой накрывшись одеялом.

— Грегорей, — позвал Джанга. — Ведь решили ждать! А если готовиться, так дрова надо в юрту носить!..

Грегорей молчал.

— Пойдем, Джанга. Оставь его… — попросила Анка.

Анка с Джангой носили в юрту дрова. Мергень бесстрастно наблюдала за ними. Ребенок лежал рядом.

— Помогла бы нам! Здорова же! — не выдержал Джанга.

— Бытерхай свою позови. Она тоже здорова! — отрезала Мергень.

— Дитя она еще слабое.

— Знаем… Как работать — дитя, а что ты там по ночам с ней выделываешь, того никто не знает…

— И не стыдно тебе, женщина? — опешил Джанга.

— Стыдно?! — вдруг закричала Мергень. — Мне стыдно?! Хочешь сказать, что ты хороший?! Хочешь знать, кто хороший, дурак ты безмозглый?!. Хороший — это здоровый! Это богатый, сильный! Хороший просить не станет, он сам возьмет! Не так, как вы, проклятая проказа! Вот я — хорошая! Я не болею. Бог не отметил меня, как вас, грешников! Изводить вас надо, а не помогать, — закончила она, обращаясь ко всем, кто был в юрте, потому что Джанга давно ушел.

— Знаешь, Анка, — говорил Джанга, помогая ей поднять бревно, — к князю тебе надо. Пожалуйся, что скот у тебя незаконно отняли. Пропадем мы без скота… Когда человек один, не за что ему ухватиться. А тогда и сено косить надо, и ухаживать. Мы с Грегореем ловко еще могли бы косить… Ты не смотри, что ноги у меня больные! — бодро сказал он, расправив плечи.

— Нет, Джанга, не пойду. Убьют. Боюсь я…

Обитатели юрты с невеселыми лицами вставали из-за стола, закончив последний ужин, и разбредались по своим углам. Посуду уже никто не убирал.

— Эх, муки бы нам немножко, — грустно сказал Джанга, продолжая сидеть. — До весны бы дотянули…

— А какая она — мука? — спросила Бытерхай.

— Порошок такой белый. Если его в похлебку добавить — очень сытно получается, — мечтательно говорил Джанга. — Она на Юге как трава растет…

— Не-е, ее в горах копают, как соль. Я точно знаю, — уверенно сказал Салбан из своего угла.

Стоял ясный морозный день, а в камельке еле теплился огонь. Ветер задувал в щели. Обитатели юрты лежали по углам, накрывшись всем, что только могло согреть.

— Слышь, старуха, — слабым голосом позвал Салбан. — Сегодня ночью у меня оторвались два последние пальца. Будешь меня теперь кормить, как ребенка малого…

— Было бы чем, покормила бы, — тихо отозвалась она. — Последнее съели. Теперь, если общество не пришлет, все прежде весны помрем…

— А все-таки жалко… Досадно смотреть, как они валяются на земле…

— Молчи, старик. Силы побереги!

Раздался звук, похожий на далекий крик человека. Анка открыла глаза и прислушалась. Звук повторился.

— Грегорей! Проснись! Кажется, зовут!..

Грегорей даже глаз не открыл.

— Грегорей! — тормошила его Анка. — Джанга! Приехали! Зовут! — изо всех оставшихся сил крикнула она.

Все зашевелились. Заплакал ребенок.

Джанга с трудом встал, дохромал до двери, но на пороге упал. Поднявшись на колени, он приоткрыл дверь. Вместе с облаком морозного тумана столб лунного света ворвался в юрту. Вой раздался совсем близко.

— Волки! — прошептал тунгус и поспешно закрыл дверь.

— Эй, Джанга! Вставай! Салбан умер! — крикнула Мергень.

Никто не пошевелился.

— Джанга! Грегорей!

Она встала, подбросила дров в почти потухший очаг и направилась к рыбаку.

— Вставай! Совсем старик воздух отравит! — Она дернула его за плечо, за волосы, но тунгус не шевелился. Бытерхай лежала рядом, крепко обхватив его за руку.

— Подыхаете, гнилушки?! — сказала она, сбросила остаток платья и, нагая, страшная, с обвисшими грудями и спутанными волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам, решительно подошла к трупу.

Толчком ноги она столкнула тело на пол. Раздался короткий, тупой удар. Она попробовала за руку подтащить тело к двери, но рука легко поддалась, тогда как тело не сдвинулось с места. Мергень отбросила руку. Отыскала в куче хвороста два толстых сука и с помощью их стала подталкивать тело Салбана ко входу. Дверной порог задержал ее.

— Джанга! Грегорей! Доходяги проклятые! Помогите же выбросить его! — в бессилии закричала она.

Никто не пошевелился.

Мергень собралась с силами, обвязала нос платком, схватила тело в охапку и попыталась перевалить его через порог. Бесформенное, мягкое туловище Салбана задевало за косяк провисшими частями. Потоки морозного воздуха лились на нее сквозь открытые двери; коченели руки и ноги.

С трудом она управилась с задачей, быстро закрыла дверь и подошла к огню.

— Теперь уж точно заболею, — прошептала она, растапливая в котелке лед.

Кричал ребенок.

Она тщательно обмыла тело, взяла лучшее платье Анки и решительно оделась. Затем забрала у Джанги нож, сорвала с Грегорея Анкин заячий тулуп и вышла, захватив Анкину шапку.

— Ушла? — слабым голосом спросила Анка.

— Одежду твою унесла, гадина, — сказал Грегорей, натягивая на себя, что осталось. — Слышь, Анка, давай возьмем ребенка! Еще замерзнет…

— Не встану… Сил нет.

Грегорей не настаивал.

Мергень уверенно шла через тайгу, постукивая перед собой посохом, проверяя твердость наста.

Затем — по льду замерзшего озера.

Стемнело, когда, то и дело падая от усталости и голода, она шла по узкому руслу реки.

Уже перед рассветом она достигла окраины поселка. Лаяли собаки. В юртах еще спали. Она проскользнула мимо дома и собак к хлеву. Осторожно открыв дверь, Мергень проскользнула внутрь. В хлеву кто-то спал. Его мерное дыхание внятно пробивалось сквозь сопение жующих жвачку животных.

Мергень протянула руку и коснулась мохнатой спины коровы, нащупала полное молока вымя и проскользнула под вздутый живот скотины. Она охватила вымя руками и судорожно прильнула губами к соскам. Она жадно пила, пока не насытилась.

— Кто здесь? — окрикнул ее испуганный женский голос, но Мергень была уже у двери. Она выбежала на двор и побежала к лесу еще до того, как проснулись якуты.

Когда она вошла в юрту, совсем обессилевший Джанга разводил потухший в камельке огонь. Мергень подошла к Анке и забрала у нее кричащего ребенка.

— Ничего не принесла? — вяло спросила Анка.

— Завтра принесу, — давая ребенку грудь, сказала она.

На следующий день она с трудом добралась до юрты. Она шла медленно, опираясь на самодельный костыль и посох. Простреленная нога беспомощно волочилась по снегу, оставляя за собой кровавый след.

Мрачная, с судорожно стиснутыми зубами, она без посторонней помощи перевязала рану.

Больные ничего не спросили.

Ночью Мергень бредила. Ее стоны скоро перешли в дикое, похожее на вой пение, которому вторили волки, рвущие тело Салбана.

Качаясь из стороны в сторону, Анка подошла к лавке, где лежала Мергень, взяла мертвого младенца и положила на пол у входа.

Как-то днем обитатели юрты услышали зов снаружи. Анка, Джанга и Грегорей поплелись к выходу. По дороге Анка взглянула на Кутуяхсыт. Та неподвижно лежала с закрытыми глазами.

— Не подходи! Стой! — заревел якут, когда они открыли двери. Он угрожающе выставил вперед копье-пальму. — Я вам еду привез! Общество послало. До весны должно хватить. Больше не будет! Сами голодаем… Джанга, тебе сети новые. Лови рыбу! Сами промышлять должны, не все же помираете! — опасливо кричал якут издалека.

— Старые всегда сети, дырявые, — не в силах кричать, тихо проворчал Джанга.