Шеврикука, или Любовь к привидению - Владимир Орлов

– Так. Останкинская болтовня.

– Вы сталкивались с ними?

– Нет. Их нет.

– Они есть, – убежденно сказал Дударев.

– Если номер телефона проступит, вы позвоните?

– Нет, – покачал головой Дударев.

– И правильно. Это какие-нибудь богатые шутники озоруют.

– Не уверен, – сказал Дударев. – Но мы и сами с усами. Где же этот стервец Крейсер Грозный? Так вы, Игорь Константинович, если что узнаете про тень Фруктова, дайте знать.

– Теперь вы прямо как Отродье Б. Ш.! Что вы носитесь со всякими этими привидениями, с чепухой этой, досадно даже! – опять не выдержал Шеврикука.

– Вам-то что досадовать! Вот скоро получим дом, надеюсь, без насморков и чиханий, и для вас там будет пол. А увидите Грозного, передайте ему все, что я о нем думаю.

И сиреневый «Запорожец» малого предприятия укатил.

– У меня у самого дела! – бросил ему вдогонку Шеврикука.

23

Впрочем, Шеврикука полагал, что направляется на лыжную базу так, на всякий случай, без особого дела. Вроде бы нет у него никакого интереса, никакой комиссии. День стоял жаркий, два облака нехотя волоклись из Астрахани в Норильск, над Останкином зависли, возможно, размышляя, возможно, любопытствуя. Степенно (наконец-то по-московски степенно!) Шеврикука по асфальтовой тропинке проследовал от главного входа в направлении стадиона и лыжной базы и вдруг стал ощущать, что под ногами у него гудит. И не только гудит, но и нечто содрогается. В этом юго-западном углу парка, расположенного ближе к строениям Кашенкина луга, редко прогуливались, здесь спешили деловые жители, укорачивая парком свою дорогу, и сейчас несколько таких озабоченных прохожих попались навстречу Шеврикуке. Под ноги себе они не смотрели, не останавливались и ничему не удивлялись. И уж тем более не спрашивали Шеврикуку: «Что это? Вы ничего не чувствуете?»

Он чувствовал. Они не чувствовали.

А может быть, и они чувствовали, но в суете жизни не придавали никакого значения всяким гулам и содроганиям. Да мало ли что у нас в Москве нарыто под землей. Мало ли что может там гудеть и содрогаться.

А Шеврикука чем ближе подходил к лыжной базе, тем нервнее ощущал подземные гулы и волнения. Под ним, похоже, не только содрогалось, но и бурлило. Однако асфальт нигде не коробился, не разрывался трещинами, ни одна травинка не вздрагивала, листья тополей, дубов и лип были спокойны, серый кот и тот, лапы раскинув, безунывно спал на скамейке. А в тектоническую предусмотрительность котов Шеврикука верил.

«Что же это?» – растерялся Шеврикука и метрах в пятидесяти от лыжной базы встал. Не предупреждение ли ему? Глупости. Этак выйдет, что в сердцевине всего находится он. Кому он нужен! Гулы и судороги происходили в недрах летнего проживания привидений и призраков. Иное дело, следовало ли ему именно теперь лезть в бурливый котел? Вспомнил он и о том, как недавно нечто давящее и смрадное забирало его в недра Ужаса (то есть он и не забывал об этом, но сейчас физически вспомнил, как его захватывало Чудовище). Ко всему прочему, умельцы воздействовать на его сознание могли находиться и здесь, на днях на Покровке они уже оказывались вблизи привидений. Благоразумие требовало: уймись, охлади себя и уйди. Или резче: поворачивай оглобли. Но гордость и любопытство возбуждали в Шеврикуке отвагу.

Шеврикука тихонько, теперь уже оглядываясь по сторонам, подобрался к северному боку лыжной базы, отодвинул доску, освобожденную им три года назад от гвоздей, и проскользнул в знакомую щель. Избегать взаимоуважающего соблюдателя Горю Бойса он не был сегодня намерен и сразу дал о себе знать. Я здесь, ваш посетитель, учиняйте расспросы. Однако легкопроходимый боевой стол соблюдателя, прежде всегда поспевавший куда надо, где-то застрял и не надвинулся грозно на Шеврикуку табельным охотником, а еле наполз, погромыхивая в раздражении ящиками тумбочек. Горя Бойс, в валенках, в ватных штанах на подтяжках, тощий, но пухлощекий, был взъерошен, взбудоражен, Шеврикука его не рассердил и не обрадовал. Из кармана расстегнутого френча Гори Бойса торчали фанерные очки, к битью мух они сегодня не принуждались, да и мухи нигде вокруг не парили и не присаживались.

– В Апартаменты? – спросил Горя Бойс. – Или куда еще решили последовать? Или ко мне?

– В Апартаменты, – сказал Шеврикука. – В номер триста двадцать четвертый.

Стол взаимоуважающего соблюдателя начал подпрыгивать, гремел ящиками, звенел шпорами. Горя Бойс, бранясь, принялся удерживать канцелярскую лампу, а она рвалась в выси, Шеврикуку шатало.

– Что это у вас? – спросил Шеврикука.

– Где? Что? – Горя Бойс вцепился в лампу, а она носила его над столом.

– Что это трясется под вами? Что бурлит?

Содрогание затихло. Шеврикука выпрямился. Горя Бойс с лампой рухнул на стол.

– Это не под нами… – пробормотал Горя Бойс. – Это в нас… Переполох!.. Большой переполох!

– Из-за них! Из-за этих! – выскользнула из темноты бабка Староханова, взаимоуважающий следитель, она же Лыжная Мазь, она же Смазь. – И из-за этих тоже! Которые в Апартаментах! Которые в нумере триста двадцать четвертом! Теперь покоя не будет! Ты Шеврикуку к ним не пускай, он их еще больше всполошит!

– А может, и порешит, – предположил Горя Бойс.

– А может, и порешит, – захихикала бабка Староханова. – А может, и порешит! Порешит и порешит!

– Горя, давай от триста двадцать четвертого, – сказал Шеврикука.

Шеврикука полагал, что Горя Бойс начнет опять для порядка куражиться, требовать объяснений, почему он явился в неотведенный час и нет ли при нем зараз, лиха и напастей, но нет, соблюдатель протянул Шеврикуке сушеную воронью лапу с алюминиевым ромбом и произнес привычное: – Веди прохладную беседу. Не озорничай. Не шали. Горя бойся!

Следитель Староханова заскользила за Шеврикукой. На этот раз он не отогнал бабку, надеясь услышать от нее злободневные известия. Но Староханова сопела и сморкалась, не вступая в разговор, возможно, лишь наблюдала по должности за путешествием гостя, не натворит ли чего.

– И давно здесь так содрогается и бурлит? – спросил Шеврикука.

– Третий день, –  охотно ответила Лыжная Мазь. – Третьего дня поутру тихо так зашелестело, зашевелилось, а потом пошло. И завыло. И закряхтело. И заколобродило.

Бабка вдруг и сама завыла, захныкала.

– Зависть-то до чего доводит! Это что же будет-то! Так мы и до Оранжереи не доживем! Шеврикука! Сыночек миленький! Убереги нас! Пореши ты этих бесстыжих красавиц!

– Что ты, бабка, несешь! – сказал Шеврикука. – Кто я такой? А здесь я и ничего не могу. Здесь я гость и обязан вести прохладные беседы. И в чем виноваты красавицы?

– Цепи рвут! – остановилась следитель Староханова. – О! Слышишь! Цепи грызут! Стучат зубилами! С цепей сорваться хотят! А во снах пребывали смирно. С этих, с этих, апартаментских, все началось! Кабы не вышло роение улья. Сами себя изгрызут, искусают, изжалят!

В подземном гудении слышались звуки разнородные и даже разномузыкальные, среди прочих – и металлические, но выделить из них звяканье или скрежет цепей, удары зубила Шеврикука не мог. Многое здесь знать, видеть или различать ему было не дано. А иное знание вышло бы и погибельным.

– Не хочешь порешить – не ходи! – донеслось до него сзади. Слова Лыжной Мази были сухие, злые: – Сам сгоришь с ними!

– С кем – с ними? – обернулся Шеврикука.

– С нею! С нею!

– Проваливай, бабка! И лучше ходи с насморком, чихай и втирай в ноздри лапландскую мазь, осьмой нумер! Дольше протянешь!

Следитель Староханова, на этот раз не хныча, не юродствуя, не лебезя, не совершая перелетов через плошки с горящим спиртом, сдержанно поклонилась Шеврикуке и шагнула в черноту.

А Шеврикука стоял уже в Апартаментах. Опять трясло и содрогалось. Не дожидаясь явления Чудовища (но было ли оно?), Шеврикука быстро повесил на гвоздь, вбитый в воздух, сушеную воронью лапу с алюминиевым ромбом и номером «324» и, к удивлению своему, сразу же услышал, пусть и не слишком приветливое:

– Входите!

Вошел.

Вблизи Гликерии снова находилась Невзора-Дуняша. Она же Прилепа. Она же Копоть. Голова ее была при теле.

– Наш бывший обожатель явился! – свидетельствовала Дуняша, поднося ко рту сочную плоть астраханской груши. – Я вам обещала, Гликерия Андреевна? Но вы и сами знали. При своей любознательности он мог ринуться сюда и раньше.

– А прежде, недели три назад или даже месяц назад, – Гликерия обращалась к Дуняше, но взглядывала и на Шеврикуку, – он полагал, что посетил нас в последний раз. Ну в предпоследний… Мог забежать еще по одному делу… мелкому, частному. И вот он опять перед нами. Его стоило бы гнать сразу. Но пусть немного посидит. Если, конечно, пожелает. Теперь, при новых обстоятельствах, он, пожалуй, будет нам полезен.

– Он может оказаться вам полезен, – уточнил Шеврикука.

– Не суть важно, – сказала Гликерия. – Садись, Шеврикука.

Шеврикука сел.