Самые знаменитые реформаторы России - Владимир Казарезов

Никакие военные реформы не могли уберечь страну от полного истощения людских и финансовых ресурсов. Да и реформа-то, как оказалось, была не столь уж и успешной. Качество армии определяется способностью выигрывать сражения у противника, не уступающего по численности. А петровская армия брала все-таки числом, а не уменьем.

Несколько слов о полководческих талантах Петра. Успехи Северной войны вроде бы говорят сами за себя. Но немало на счету Петра и поражений. Во-первых, неудачный Азовский поход 1695 года. Во-вторых, поражение под Нарвой, когда восьмитысячной армии Карла XII противостояла тридцатитысячная русская армия. Петр оставил ее перед сражением, говорят, предчувствуя поражение. В-третьих, чуть не закончившийся гибелью армии и самого Петра Прутский поход (1711 г.). Только благодаря взяткам турецкому визирю выпустили его из окружения. Да и под Полтавой победа была одержана при многократном численном превосходстве русских войск над шведскими. Так что сравнивать Петра с великим русским полководцем Суворовым, как делают некоторые, нам представляется, нет достаточных оснований.

В заключение остановимся на личных качествах Петра I, которые вызывали и вызывают не менее противоречивые суждения, чем сами реформы. Жестокость в нем признают все, разница только в том, что одни находят тому извиняющие обстоятельства, другие же отказывают в снисхождении. Миллионы российских граждан умерли в сражениях, от голода, от непосильного труда. Считается, что население России сократилось при Петре на одну треть. Стоили ли того приобретения, которые страна получила в результате таких жестоких реформ и войны? Нет у истории весов, чтобы взвесить одно и другое и дать ответ. Если историки до сих пор не сошлись в этом, то мы в своем коротком очерке тем более не претендуем на роль арбитра.

Как правило, кто поддерживает реформы Петра Великого и считает их благом для России, тот снисходительно относится и к его жестокости, как применительно к тому, что он сделал со всем народом, так и к отдельным ее проявлениям. Добавим к уже цитированному историками мнения других.

Князь Щербатов, безусловно авторитетный историк конца XVIII в., с пониманием относится к казни Петром тысяч стрельцов и его личному участию в отрубании их голов. По словам Грота, «Щербатов оправдывает необходимостью обезопасить общественное спокойствие от повторения подобных явлений… Что Петр заставлял некоторых из своих вельмож играть в этом случае роль палачей, объясняется тем, что он подозревал их в единомыслии со стрельцами». Неубедительно это для оправдания жестокости даже по понятиям того жестокого времени. Хотя историк Я.К. Грот объясняет множество жертв, принесенных Петром, именно этим: «Нет сомнения, что в свойствах незлобивого, смиренного русского народа, особенно сельского люда, было много таких черт, которые бы должны были располагать законодателя к смягчению уголовного кодекса; но дух времени противился тому. Говоря о жестокости наказаний при Петре, надобно согласиться, что в этом отношении он был вполне сыном своего века. Заметим наконец, что оправданием насильственной гибели целых масс народа при построении Петербурга могла служить в глазах Петра великая государственная цель, которую он в этом деле преследовал. Как искусный полководец иногда предпочитает кровопролитное, но решительное сражение продолжительному изнурению войска, так и Петру единовременное пожертвование множеством людей могло казаться дозволенным для окончательного устранения одного из вековых препятствий, которые Россия до тех пор встречала в своем развитии».

Вот оно — «цель оправдывает средства», считавшееся у нас долгое время чуть ли не аксиомой и лишь в последние полтора десятилетия взятое под сомнение. Если исходить из того, что нельзя достичь ничего хорошего, используя дурные средства, то позиция Петра представляется весьма ущербной.

Но не одним историкам дано оценивать деяния великих людей. Художник Николай Ге, написавший мощную по своему эмоциональному заряду картину «Петр I с царевичем Алексеем», вспоминал: «Во время писания картины „Петр I и царевич Алексей“ я питал симпатии к Петру, но затем, изучив многие документы, увидел, что симпатии не может быть. Я взвинчивал в себе симпатию к Петру, говорил, что у него общественные интересы были выше чувства отца, и это оправдывало жестокость его, но убивало идеал».

Многие отмечают простоту Петра в обращении с людьми, не только с вельможами, но и простолюдинами. Помимо того, что он вознаграждал, присваивал чины и звания, независимо от происхождения, упростил дворцовый церемониал, пышность царских выходов при дворе, бывшую до него чрезмерной, во многом заимствованной из Византии. Соловьев пишет: «Петр возвышал и достоинство человека вообще: запрещено было подписываться уменьшительными именами, падать перед царем на колени, зимою снимать шапки перед дворцом. Петр говорил: какое же будет различие между богом и царем, когда воздается равное обоим почтение? Менее низости, более усердия к службе и верности ко мне и государству — вот почесть, принадлежащая царю».

Добавить к этому мозолистые руки плотника и вообще любителя физического труда; простоту в одежде, питании, образе жизни (говорят, у него даже дорогого экипажа не было — ездил на двуколке) — и перед нами — царь-демократ, простой, бережливый человек. Но сказав обо всем этом, Соловьев и Грот, также умилявшийся подобными достоинствами царя, не упоминают о том, как Петр мог лично убить человека; заставить выпить полведра вина, а потом потешаться над пьяным; вырвать плоскогубцами зуб, уж не говоря об отрезанной бороде. Есть основания скептически отнестись и к указаниям многих о бережливости Петра I, о скромном образе жизни, продиктованном якобы стремлением экономить государственные средства, необходимые для войны и реформ. Но что он мог сэкономить один, если при этом предписывал государственным чиновникам в своей знаменитой «Табели о рангах»: «…того ради напоминаем мы милостиво, чтоб каждый такой наряд, экипаж и ливрею имел, как чин и характер его требует. Посему имеют все поступать, и штрафования и вящего наказания остерегаться».

Сам экипажа не имеет — экономит. А ежели не будет такового у сановника — штраф. Ну и какая здесь экономия для государства? Так же умиляются поклонники Сталина тем, что он все время ходил в одной солдатской шинели, экономя якобы тем самым государственные деньги. Но сколько таких шинелей можно было купить на средства, затрачиваемые на еженощные кутежи с членами Политбюро на подмосковной даче?

Как и при любых деспотических режимах, свирепствовал «политический сыск», процветало насаждаемое царем доносительство.

Делами политического сыска ведал Преображенский приказ, а с 1718 г. — Тайная розыскных дел канцелярия. Доносительство, и ранее широко распространенное в Московском государстве, Петр поощрял особенно. Известен целый ряд его указов, обращений, в которых призывается доносить не только «на подлых, но и на самые знатные лица без всякой боязни, за что получают награждения…» Доносительство поощрялось наградами, а недоносительство каралось смертью: «А буде кто, видя означенных злодеев, явно что злое в народе рассеивающих… а их не поймает, или о том не известит… и за это учинена будет таковым смертная казнь без всякого пощажения, движимое и недвижимое их имение все взято будет на его императорское величество».

Но самым безнравственным в ряду установлений о доносительстве является приказ о том, что священники, исповедующие прихожан, не имели права хранить тайну исповеди, если слышали нечто, могущее нанести урон государю.

Многие другие личные качества царя в изложении отдельных историков также не вызывают к нему симпатий.

В общем, перед нами предстал абсолютный самодержец, не ограничивающий себя ни в чем, дающий волю своим инстинктам, в том числе самым низменным. Кто-то из великих сказал, что если власть развращает вообще, то абсолютная власть развращает абсолютно.

Разговор о личных качествах Петра Великого и о нем самом закончим словами Валишевского, не очень жаловавшего царя. С одной стороны, историк говорит о нем, что «приличия, добрые или дурные нравы, вежливость и скромность — все это казалось для него мертвою буквой». Вместе с тем Валишевский отмечает: «…ненависть к обычным правилам поведения, это презрение к благопристойности уживались, однако, в одном и том же человеке с глубоким чувством полного уважения к долгу, закону и порядку».

Екатерина II

(1729–1796)

В.О. Ключевский назвал время между царствованиями Петра и Екатерины II «эпохой дворцовых переворотов». Петр перед смертью не назначил себе преемника. В результате интриг, с опорой на гвардию, Ментиков и его сторонники возвели на Российский престол Екатерину I, жену Петра, женщину незнатного происхождения, прибалтийскую крестьянку, хотя право на престол имели дочери Петра — Анна и Елизавета и его внук Петр. После смерти Екатерины (1727 г.) императором был провозглашен двенадцатилетний Петр Алексеевич, опять же с участием гвардии. Но и его царствование оказалось недолгим — он умер в 1730 г. от простудного заболевания. И здесь на время прерывается петровская линия престолонаследия. Верховный Тайный совет предпочел дочерям Петра дочь его старшего брата Ивана, герцогиню Курляндскую, Анну Иоанновну. Объяснить это решение, принятое высшей российской аристократией, можно лишь намерением ограничить императорскую самодержавную власть, присвоив часть ее прерогатив себе. В частности, по условиям (кондициям), на которых предлагалось Анне царствовать, она без Тайного совета не имела права начинать и заканчивать войну, вводить новые подати, дарить деревни и вотчины, казнить дворян и отбирать у них имения. Но под давлением дворянства, гвардии эти кондиции были уничтожены, и Анна стала править так же самодержавно, как и предшественники. Ее царствование не было отмечено какими-либо действиями по упрочению начинаний Петра, но и расстройства государственных дел она не допустила. Простая жизнь двора сменилась пышностью, церемониалом, европейской утонченностью. Возросло до чрезвычайности влияние немцев в управлении государством. Главными из них при дворе являлись Бирон, фаворит Анны, Миних и Остерман.