Россия XVIII в. глазами иностранцев - Коллектив авторов

Черкасского[69], богатейшего из русских князей, имеющего, сверх множества поместьев, более 20 000 душ крестьян. Мы застали князя Бориса дома: он сидел в своем кресле, и я, после изъявления должного почтения, просил его снабдить меня видом из Казанского приказа, так как он был как бы вице-королем казанским и астраханским. Я обратился с такою просьбою потому, что г-н Поппе предупредил меня, что казанский, в особенности астраханский губернаторы могут не принять в уважение моего вида из Посольского приказа и поэтому могут воспрепятствовать продолжению моего путешествия. Князь Борис согласился на мою просьбу и из уважения к г-ну Поппе, другу его, распорядился выдачею желаемого мною вида утром следующего дня, вместе с письмами по этому предмету к губернаторам казанскому и астраханскому, за что мы отблагодарили князя и распростились с ним. Несколько месяцев тому назад этот князь был в Казани, по повелению его величества, для устранения некоторых неудовольствий, возникших между двумя знаменитейшими татарскими князьями, отцом и сыном, по следующему случаю: отец, увидев у своего сына одну из его жен, прельстился ею и приказал похитить ее. Сын, оскорбленный такой выходкой отца, объявил ему войну и выступил уже в поле во главе 20 000 войска. Отец, с своей стороны, набрал наскоро до 40 000 человек, и враждующие стороны готовы были даже сразиться, как приехал на место ссоры князь Борис и помирил отца с сыном. Татарский князь, между прочими поминками, подарил Борису штуку толстого полотна, не горящего в огне. Князь Борис дал кусочек этого полотна и г-ну Поппе, который мне тоже уделил из своей доли. Он сказал мне, что полотно это сделано в Китае, в стране между Хиною и Богааром (Бухарой?), и что там и теперь еще делают его, т. е. в Тангуте. Некогда и я привез с острова Кипра камень Амианто, который обращают в пряжу, также в огне несгораемую. В давно минувшие времена из этой пряжи ткали и полотно, но искусство это теперь утрачено. (...) Плиний упоминает о подобном полотне, так же как и некоторые новейшие писатели, сообщающие сведения о римских древностях и об употреблении ламп в древних гробницах.

16-го числа я обедал у г-на Поппе в городе, где он жил, и, возвращаясь от него в слободу, увидел пожар, на который и пошел, чтоб посмотреть, как там действуют для прекращения огня; но я не видел там никаких других для этого мер, кроме разобрания и сломки соседних домов.

Виды для проезду мои были уже готовы, и я приготовился к отправлению в сообществе с одним армянским купцом, Яковом Давыдовым, который приезжал из Испагани[70] в Голландию и жил некоторое время в Амстердаме. Мы согласились пуститься в путь 22-го числа апреля и плыть реками до Астрахани. Я употребил оставшееся у меня до отъезда время на прощание с нашим г-ном резидентом Ван дер Гульстом, которому я весьма много обязан за расположение его ко мне, также с гг. Брантсом и Лупом, оказывавшими мне множество одолжений, и преимущественно с г-ном Петром Койе, превосходно знавшим язык и обычаи страны (куда я отправлялся) и сообщившим мне многие сведения, которые очень пригодились во время моего путешествия. Потом благодарил я и других добрых моих друзей и тотчас пополудни выехал. Не нашедши, однако, лодки, которая бы доставила меня на судно моего армянина, отправившегося уже до Мячкова заранее, чтобы пройти пески и мели во время еще высокой воды, я принужден был нанять три повозки, для того чтобы догнать судно армянина сухим путем.

Глава XV. Отъезд из Москвы. Течение Волги, города и места, лежащие на ней. Прибытие в Астрахань

Итак я пустился в нанятой повозке в дорогу. Проехав десять верст, я миновал Коломенское — город, лежащий с правой стороны. Коломенское снаружи очень красиво, так как оно находится на некотором возвышении: в нем есть прекрасный монастырь, еще одна церковь и две башни. Здесь для переезда через реку с одного берега на другой перекинут мост, или, лучше, плот, составленный из связанных вместе бревен таким образом, что можно отвязать часть его и развести плот, когда нужно бывает пропустить суда, и затем опять свести его. Я проехал таким же образом мимо многих селений, лежавших на правом, возвышенном, берегу, местоположение которых было также очаровательно. К вечеру я въехал в лес, деревья которого не были высоки, и ехал лесом этим несколько часов, так что было уже довольно поздно, когда я приехал в Мячково. Я узнал там, что барки армян не приходили еще туда. В Мячкове было две избы, но, несмотря на то, я все-таки должен был переночевать в полуоткрытой риге или сарае и улечься там на жесткой земле.

23-го утром рано товарищ мой по путешествию прибыл с четырьмя барками и тдемя другими армянами, которые также ехали в Испагань, и он сообщил мне, что корабль, на который мы должны были сесть и на котором у него была большая кладь сукна, ушел вперед верст на шестьдесят оттуда. Мы последовали за ним водою и нагнали его в 10 часов вечера; но так как было уже поздно и все было еще в беспорядке, то мы не пожелали войти на него, а расположились на берегу, где развели добрый огонь и поели отличных окуней и щук, которых мы купили на дороге у рыбаков за три штивера. Отсюда я написал несколько писем моим друзьям на родину и в Москву, и на другой день, 24-го числа, в 10 часов утра взошли на корабль наш. У русских в употреблении небольшие плоскодонные суда, называемые у них стругами, которые могут поднимать до трехсот тюков шелку, составляющих пятнадцать ластов, и имеют довольно значительную полость, или вместимость, одну мачту и один громадный парус, с которым плавают только тогда, когда ветер дует в корму; когда же ветер противный, то плывут на шестнадцати веслах. Руль у них состоит из длинного шеста, значительно расширенного на том конце, который находится в воде; другой конец этого шеста проходит посверх судна и опирается на особо приспособленную для того деревянную стойку, или подставку. Кормчий судна управляет этим рулем с помощью веревки, привязанной промеж двух крыльев, которые крепко держат руль и которые можно поставить и отнять по желанию. На судне нашем находилось двадцать три гребца и пятьдесят два путника, русских и армян, считая с прислугою их. Река Москва очень извилиста до этого места и имеет почти везде около сорока саженей