1993 - Сергей Шаргунов

– Красиво, – покачал головой Виктор.

– Красиво? – Кувалда сделал глаза шире обычного. – Чего красивого? Задницу разбить красиво? Много таких по малолетству подыхает…

У Кувалды, Александра Пирогова, было грубо сколоченное, красноватое лицо, с высокими скулами, квадратным подбородком, выступающими надбровными дугами и голубыми навыкате глазами. На лбу у него красовались две продольные морщины, похожие на крылья парящей птицы. Говорил он голосом мясистым и недовольным.

– Тебе сколько тогда было? – спросил он.

– Двадцать, – всхлипнул Клещ. – Я бы вырос повыше, если б не упал. Говорят, люди до двадцати пяти растут.

– А дальше что было? – тихо спросил Виктор.

– Люба в больнице каждый день навещала и дома со мной сидела, пока нога в гипсе. Мол, полюбила, когда с балкона окликнул. И раньше, когда во дворе встречала, в детстве уже нравился, хотя внимания не обращал. И никакого у нее жениха нет. В общем, целовались, обжимались… – Клещ мягко прихлопнул ладонью о ладонь. Кувалда разинул рот и весь превратился в гигантский протяжный зевок. Виктор поместил сыр и кружок колбасы между двумя брусками черного хлеба, понюхал, откусил. – Не мог без нее, а она без меня вроде бы. Она из-за нашей любви чуть сессию не завалила, я-то на больничном, несчастный случай. Полтора года встречались – с поцелуйчиками… Потом жениться захотел. Вся родня была против, и ее мамаша, и мои, даже спелись: “Куда вам? Рано! Учиться надо!” Ну а мы тогда сообразили дружить по-взрослому. Помню, лежу и думаю: “Какое счастье!” Залетела она… Тут уж мать ее сразу: “Когда свадьба? Когда свадьба?” Свадьбу сыграли. Поселились у них, места-то больше. Дед мой, пока жив был, часто говорил: “Добра до брака, а после – собака”. Короче, трения у нас еще на свадьбе пошли. Поскандалили за столом. Мальчик у нас родился. Я себя первые годы уговаривал: ради сына живу. Постепенно она собакой стала, одну истерику закатила, вторую… Такое вот счастье! То я кран в ванной свернул, то денег мало, то на психа похож, машинным маслом воняю, ходить со мной стыдно… А свекровь на ее стороне: если жена – сука, эта просто волчицей смотрит, кажется, вот-вот завоет. Потом Люба другое придумала. Что я ни скажу, ко всему придирается, во всем обиду находит и на меня в ответ нападает. Потом первая начала издеваться. Всё с подковыркой: то меня унизит, то родню мою, иногда сдохнуть пожелает. А я терплю… Раз не выдержал. Это когда я “оно” услышал.

– Что? – внимательно спросил Виктор.

– Оно.

– Домино… – хохотнул Кувалда.

– Оно, оно, оно… Так меня звать начала. “Вот и оно!” – когда с работы пришел. “Оно уже легло”, – через стенку слышу, мамаше своей говорит. Я из кровати вылетел, оделся и убежал. У родителей остался ночевать. Встал покурить пораньше, пока все спят. А она как почуяла, вышла на балкон и сообщает: “Сереж, я опять беременная!” И прожили мы еще семнадцать лет. Не жили, мучились. И чего ради? Ради сына и дочки… Сын со мной не разговаривает, так она его настроила. Дочка общается, но тайком.

Клещ с притворным задором всхлипнул, рот его скривился, светлые глаза залучились.

– Я ж потом на другой женился, – продолжил Клещ. – Птаха Натаха. Всем была на первую похожа. Видно, тянуло… Не искал легких путей… Начала она хамить – я ноги в руки… Ума хватило разбежаться, детей хоть не настрогал.

– Ты что, один сейчас? – спросил Виктор сочувственно.

– Да есть у меня разведенка одна. Встречаемся то и дело.

– Наливай, – прогудел Кувалда. – Руку не меняем.

Виктор добавил всем спирта и воды.

Чокнулись, опрокинули.

– Зато мы с Брянцевым семейные, – Кувалда потер кулаком лоб. – Правильные мужчины.

– Жалко мне тебя, Клещ, Сережка бедный ты мой, – задумчиво напел Виктор.

– Себя жалей! – Клещ пошарил рукой в банке и на этот раз ничего не выловил. – Мой случай еще легкий. И не такие фокусы бывают! Я с мужиком в пивной разговорился. Женился, говорит, души друг в друге не чаяли. Бабах – жене диагноз ставят: рак мозга, последняя стадия. И такая была у них любовь, что решили с собой покончить. Наглотались каких-то таблеток. Его откачали, а она померла, не воскресишь. Только когда ее вскрыли, оказалось, не было у нее никакой опухоли – всё врачи-козлы напутали. Его даже к уголовке хотели привлечь. Проходит время, он влюбился в бабу с ребенком, а потом она тоже заболела, только не раком – рассеянным склерозом. Умерла на его глазах, он с ребенком остался. И растит теперь чужого сына. Судьба… – Клещ хмыкнул. – И знаете, чего он мне сказал? Мальчишку на ноги поставлю – и отравлюсь. Окончательно, говорит. Та, первая, снится ему, зовет, упрекает… – Клещ хмыкнул опять.

– Чего смешного? – не выдержал Виктор.

– А кто смеется?

– Ты!

– Заткнитесь! Я вам другое про отравление скажу! – Кувалда, высоко подняв кулаки, потянулся. – Я на заводе работал. В литейном цеху. И там, на заводе то есть, с одной поварихой сошлись.

– С поварихой? – переспросил Клещ.

– Ну. Чего такого? В столовке нас кормила. Груди – во! Аппетит вызывала.

– Красивая? – спросил Виктор.

– Сойдет… – Кувалда говорил неторопливо, весомо. – Щеки розовые. Здоровья в ней было много, вот чего. Здоровье ее распирало. И никогда не грубила никому. Как-то стою, спрашиваю: “Рассольник съедобный?” – “Нормальный”. В следующий раз спрашиваю: “Котлеты вкусные?” Она в глаза посмотрела: “Больно любопытный”. Я ей тоже что-то сказал. Шутки-прибаутки, очередь ругается: задерживаем. На следующий день она меня сразу узнала: “Всё свежее, всё вкусное, сама ела! Вот, с мясом хороший!” – и пирожок кинула. Я поймал. Ну, сговорились, после работы встретились. И в первый вечер она меня к себе завела. Накормила, напоила, уложила. Я обалдел поначалу от такого приема. Жила она отдельно, Жанна. Жанна, ага. Холодильник ломился – из столовки еду носила, и вообще у них, которые едой заняты, между собой связи серьезные. Потом оказалось, она меня старше – лет на пять. А выглядела моложе. Это потому что такая была… налитая…

Он рассказывал сумрачно, даже трагично, как, впрочем, всегда, но Виктор и так был готов к плохой развязке.

– Достала она меня! Никуда от нее не спрячешься. Перекормила, перепоила, перелюбила. Не знаю… Сердцу не прикажешь. А тут я с завода решил уходить. И заодно от нее. Вдобавок девушку одну заприметил – сама не лезет, но и не отказала, отношения начались, она потом моей женой стала. Нормально живем, уже лет пятнадцать вместе, две дочки у нас. Да я не к тому! Я ж про повариху. Пошла у меня любовь на два фронта, с перевесом на новую. Смекнула Жанна, что я от нее тикать хочу. На проходной как-то вечером встретились. Спрашивает: “Расстаемся, да?” Я в несознанку. А она говорит: “Всё знаю. Тебя с другой видели. Что скажешь?” Что сказать?

Говорю: “Видели, значит, видели”. Она повернулась и пошла от меня, а я не стал догонять…

– Так с ними и надо, – одобрил Клещ.

– Слушайте дальше. На следующий день в столовке Жанна суп мне наливает. Грибной! Молчит, не смотрит. У меня свиданка была назначена после работы с моей новой, а эта как будто догадалась. Съел я тот супчик, даже облизнулся. Ближе к вечеру чувствую: вроде крутит в животе, но не придал значения. Пришел к невесте в коммуналку, выпили вина, легли… Тут меня и начало курочить! Не выдержал – пукнул. Вскочил, на простыне – пятно говенное. Еле трусы натянул. В животе кошмар! Скрючило! Выбежал в коридор, к туалету, там заперто. Ручку дергаю, старуха вылезла из соседней комнаты, на меня смотрит и орет: “А-а-а!” Когда в туалет прорвался – час не выходил. Там уже вся коммуналка собралась, дверь ломать хотели. Поняли, в чем дело? Повариха, я потом сообразил, мне в суп касторки намешала… Такая вот месть.

– А девушка что? – спросил Виктор, смеясь. – Новая-то?

– Ничего, простила. Говорят тебе, женой стала. До сих пор живем.

– А с женой вы нормально, значит, живете? – сказал Клещ недоверчиво.

– Нормально. Только не живем. Существуем. По разным углам. Правильно ты говоришь: женился, и она уже другая. У меня знакомый один, решительный парень, прямой, вместе на заводе работали, после первой ночи увидел жену без косметики, морда – серый блин, и сразу бросил. Так и сказал: “Ты меня обманула! Я думал, ты красивая, потому что ты накрашенная была, но теперь вижу: красота твоя – обман. Если начала с обмана, дальше один обман с тобой будет”.

– Мужики, а у кого сколько баб было? – спросил Клещ визгливо, с каким-то внезапным жужжанием, и его голос напомнил Виктору звук сегодняшней электросварки. Он посмотрел на Клеща пристально, словно ожидая, что из того вылетит несколько искр.

– Вроде за десяток перевалило, – отозвался Кувалда. – Иногда начинаю считать, кто-то из памяти выпадет, потом вспоминаю, снова считаю… так сосчитать и не могу.

– Да не трусь, мы Ленке твоей не скажем, – Клещ смотрел на Виктора. – Скажи! Вот у меня сорок три! А у тебя?

– Мало, мало… – Виктор смутился.