Крах игрушечного королевства - Эд Макбейн

— Что вы имеете в виду?

— Когда я сказал ему, что на этой кассете снята Лэйни. Насколько я понимаю, Бретт вполне мог оскорбиться.

— Я никак не пойму, что вы…

— Я не знал, как он это воспримет. Я не знал, продолжают ли они поддерживать отношения.

Я молча посмотрел на Диаса.

— Вы не знаете, они с Бреттом все еще встречались? — спросил он.

Судя по доносящемуся голосу, один из чужаков стоял как раз у двери уборной. На этот раз он говорил по-английски. Тутс решила, что Уоррен, наверное, сидит в кресле, в дальнем от уборной углу. Тутс понимала, что это лишь вопрос времени. Рано или поздно кому-то из чужаков захочется в туалет. Она не знала, что эти типы станут делать, когда обнаружат, что дверь туалета заперта.

— Куда мы направляемся?

Голос Уоррена.

— Вам это не надо знать, сеньор.

— Нет, сеньор, надо. Со мной свяжутся, и мне нужно будет сообщить людям мое местонахождение. Это не моя яхта. Хозяин будет связываться со мной по радио.

— Тогда мы разобьем приемник.

— Тогда хозяин яхты свяжется с Береговой охраной. Он любит свою яхту.

— Тогда вам придется ему чего-нибудь соврать.

Они все спорили и спорили. Уоррен пытался выяснить, куда они ведут яхту, а чужак настаивал на том, чтобы Уоррен, если вдруг хозяин яхты действительно захочет с ним связаться, сказал, что он торчит посреди моря, лежит в дрейфе. То есть, чтобы он сказал, что все обстоит точно так же, как час назад, до того, как эти два типа вломились на яхту.

Тутс сообразила, что они связали Уоррена — он как-то раз попросил чужака развязать ему ноги, он ведь не собирается прыгать за борт. Потом Уоррен вытянул ноги и поерзал в кресле. Ну, то есть, это Тутс так считала, что он сидит в кресле. Вроде бы голос доносился именно оттуда.

Голос чужака звучал то дальше, то ближе. Похоже, он то расхаживал по каюте, то заглядывал на камбуз, то ненадолго присаживался на банкетку, стоявшую напротив кресла, то даже прислонялся к двери туалета — как минуту назад, например. Дверь заскрипела под его весом, и Тутс испуганно попятилась.

Тутс снова подумала, не стоит ли ей открыть иллюминатор над раковиной и выбраться через него на узкий бортик, опоясывающий яхту.

Сколько тут в нем, около фута? К корме он расширяется футов до трех.

Тутс может выбраться из иллюминатора, пройти по бортику к корме, добраться до штурвала и заклинить его каблуком-шпилькой. Но ведь там же наверху торчит второй латино. Что он там делает — правит яхтой? Это ведь не какая-нибудь долбаная «Куин Мэри», а маленькая тридцатифутовая яхточка, вся палуба как на ладони. Штурвал совсем рядом с уборной.

Второй чужак услышит, как она будет выбираться через иллюминатор.

Услышит, как она будет этот иллюминатор открывать. И заметит Тутс в ту же минуту, как она выберется на палубу.

Но что будет, если кто-нибудь из них захочет отлить?

Это только в книжках и в кино никому никогда не хочется в туалет.

Лэйни шла по Яблочной улице, низко опустив голову, словно пытаясь повнимательнее рассмотреть засыпанный листьями тротуар. На ней был короткий белый пляжный халатик и белые босоножки. Через плечо был переброшен ремень белой сумки, которая при ходьбе похлопывала Лэйни по бедру. Лэйни неспешно приближалась к дому. Я не стал звонить заранее и предупреждать о своем приезде. Мне хотелось появиться неожиданно.

Все еще не замечая меня, Лэйни остановилась и начала копаться в сумке, разыскивая ключи. Потом она подняла голову, взглянула на дом и заметила среди кустов меня. Лэйни мгновение поколебалась, потом шагнула мне навстречу.

— Привет, Мэттью.

— Привет, Лэйни.

— А я была на пляже.

— Да, твои соседи так и сказали.

— Прекрасный сегодня день.

Пока Лэйни открывала дверь, я успел заметить, что на пляж она свое викторианское кольцо не надела. Мы вошли в дом. Первым делом Лэйни пристроила куда-то сумку, сбросила халат — под ним оказался зеленый купальник, — а потом включила автоответчик, чтобы проверить, нет ли там сообщений.

— Лэйни, — начал я, — нам нужно поговорить.

— Ой, как грозно. Слушай, я вся в песке. Можно, я сначала приму душ?

— Я бы предпочел…

Но Лэйни уже скрылась за стеклянной дверью, ведущей во внутренний дворик. Дворик был усеян солнечными пятнами — даже густые кроны деревьев не могли задержать калузское солнце. В дальнем углу дворика пристроился летний душ. Это была обычная деревянная кабинка с клеенчатой занавеской. Полупрозрачная клеенка была разрисована большими белыми маргаритками. Сейчас занавеска была отдернута, и внутри видны были стойка душа, вентили с горячей и холодной водой и прикрепленная к стене мыльница. Рядом с кабинкой стоял синий стул, а у него на спинке висело полотенце. Лэйни нырнула в кабинку, пустила холодную воду, потом включила горячую и возилась с краном, пока результат ее не устроил.

Потом она сбросила босоножки, вошла в кабинку и задернула за собой занавеску. Занавеска не доходила до земли, и мне видны были ноги Лэйни.

Зеленый купальник упал на пол. Через разукрашенную маргаритками занавеску проглядывало размытое пятно телесного цвета.

— Лэйни, у тебя был роман с Бреттом Толандом?

Из-за занавески ничего не ответили. Неясные контуры тела, плеск воды. Я ждал. Наконец, из кабинки донеслось:

— Да.

— Ты не хочешь мне об этом рассказать?

— Я его не убивала.

— Это не относится к теме разговора.

Темой разговора — точнее, темой монолога, поскольку я только слушал, — являлась двухлетняя любовная связь, которая началась вскоре после того, как Лэйни переехала из Бирмингема в Калузу и стала работать у Толандов. Роман закончился накануне прошлого Рождества. По словам Лэйни, они с Бреттом были очень осторожны, и позволяли своей страсти выплескиваться лишь тогда, когда они оставались наедине. Никаких нежных взглядов или прикосновений при посторонних. Ничего, что могло бы выходить за рамки взаимоотношений хозяина компании и служащей.

Хм, а откуда тогда об этом романе узнал Бобби Диас? Но перебивать Лэйни я не стал.

— Ты никогда не замечал — женатые мужчины чаще всего завязывают со своими увлечениями во время праздников, когда притяжение семьи и дом ощущается особенно сильно. Накануне Рождества, раздавая премии, Бретт сказал мне, что он хочет покончить с этой связью. Счастливого Рождества, Лэйни. Все окончено. Я подала заявление и в начале января ушла из фирмы.

Лэйни выключила воду. Из-за занавески протянулась мокрая рука.

— Пожалуйста, подай мне полотенце.

Я забрал полотенце со стула и вложил ей в руку. Лэйни, не выходя из-за занавески, начала вытираться.

Я сидел молча и прикидывал.

Канун прошлого Рождества: Бретт считает нужным покончить с затянувшимся романом.

Середина января: Лэйни увольняется.

Начало апреля: она придумывает Глэдли.

Двенадцатое сентября: Бретт убит…

Лэйни завернулась в полотенце и отдернула занавеску. Она вышла, села на стул и начала надевать босоножки. Длинные мокрые волосы падали ей на лицо.

— Ты виделась с ним после этого? — спросил я.

— Иногда в городе. Но у нас разный круг знакомых.

— Я имею в виду — между вами действительно все было закончено?

— Да, действительно.

— Он никогда больше не звонил тебе…

— Никогда.

— Никогда не предлагал встретиться?

— Никогда.

— До того звонка вечером двенадцатого сентября.

— Ну, это была чисто деловая встреча, — сказала Лэйни.

— В самом деле? — поинтересовался я.

— Да, — отрезала Лэйни и выпрямилась, раздраженно отбросив волосы с лица. Поднявшись, она забрала из душевой кабинки мокрый купальник и направилась обратно в дом. Я последовал за ней.

В гостиной было сумрачно и прохладно.

Часы пробили три раза.

День медленно клонился к вечеру.

— Если у тебя больше нет ко мне вопросов, — холодно сказала Лэйни, — то я хотела бы одеться.

— У меня есть вопросы, — сказал я.

— Мэттью, неужели они не могут подождать?

— Боюсь, что нет.

Лэйни раздраженно обернулась ко мне, глубоко вздохнула. Ее косящий глаз выглядел еще более беспокойным, чем обычно.

— Ну что там за вопросы?

— Вы спали с Бреттом Толандом в тот вечер, когда он был убит?

— Да, черт подери!

Глава 11

— Да, мы с ним спали.

Это сказала Лэйни.

Теперь она рассказывала мне о времени, проведенном ею на яхте Толандов вечером двенадцатого сентября. Естественно, исправленную и дополненную версию. Мне иногда кажется, что вся наша жизнь — это сплошной «Расемон». Вы не видели этот фильм Куросавы? Зря. Он почти так же хорош, как его же «Рай и ад». Этот фильм снят по одному американскому детективу, не помню сейчас его названия. Это фильм о том, как меняется истина. О действительности, и о разных способах, которыми ее можно постигать. О природе правды и лжи. Он почти так же хорош, как те финты, которые проделывала сейчас Лэйни Камминс. Она сидела в гостиной, в плетеном кресле, закутанная в полотенце. Ее загорелые ноги были вытянуты. Лэйни расслабилась. Похоже было, что правда — если это, наконец, правда, — избавила ее от тяжкого груза.