Звёзды в наследство - Хоган Джеймс Патрик

Двигатель радикально отличался от известных им систем тяги. У корабля не было ни крупных отверстий для истечения рабочего тела, ни явных точек приложения реакции, которые бы указывали на то, что он приводится в движение неким тяговым усилием термодинамической или фотонной природы. Главная система хранения топлива снабжала цепочку преобразователей и генераторов, рассчитанных на выдачу гигантских объемов электромагнитной энергии. Та, в свою очередь, питала систему токопроводящих шин, каждая площадью в 1/5 квадратного метра, и целый лабиринт перемежающихся друг с другом извилин, сделанных из сплошных медных стержней. Посреди всего этого находилось нечто, по-видимому, представлявшее собой главный двигатель судна. Никто точно не знал, как именно это конструкция обеспечивала движение корабля, но некоторые из теорий повергали в шок.

Могло ли это судно оказаться настоящим межзвездным кораблем? Совершили ли ганимейцы массовый исход со своей планеты в поисках новых звезд? Потерпел ли этот корабль крушение по пути к границам Солнечной Системы, вскоре после отбытия с Минервы? На эти и тысячу других вопросов еще только предстояло найти ответ. Ясным, однако же, было одно: если открытие Чарли на два года обеспечило работой довольно заметную часть сотрудников КСООН, то этой информации хватит на то, чтобы занять ученые умы на десятки, если не сотни лет.

Группа провела какое-то время в недавно сооруженном лабораторном куполе, изучая найденные подо льдом предметы – среди которых было несколько ганимейских скелетов и пара десятков земных животных. К разочарованию Данчеккера среди них не оказалось его фаворита – антропоидного обезьяночеловека, которого он много месяцев назад показывал на экране Ханту и Колдуэллу. «Сирила» в целях более подробного изучения перевезли на командный корабль Юпитера-4. Свое имя, которым его любезно окрестили биологи КСООН, примат получил в честь научного руководителя миссии.

Пообедав в столовой, они направились в купол, которым был накрыт один из надшахтных копров. Спустя пятнадцать минут, они уже стояли глубоко под ледовым полем, благоговейно глядя на сам корабль.

Полностью очищенный ото льда, он располагался в громадной, освещенной прожекторами, пещере и нижней частью по-прежнему опирался на свой ледяной оттиск. Корпус судна прорезал четко очерченную полосу сквозь настоящий лес выдвижных опор из стали и ледяных колонн, принимавших на себя вес потолка. Под каркасом пандусов и строительных лесов, примыкавших к боку корабля, находились участки корпуса, с которых сняли целые секции, чтобы открыть доступ к их внутренним отсекам. Пол вокруг был буквально усеян деталями машин, извлеченными при помощи подъемных кранов. Увиденное напомнило Ханту один случай, когда они с Борланом посетили неподалеку от Сиэтла огромный завод компании Боинг, на котором собирались авиалайнеры модели 1017 – хотя здесь масштаб работ был на порядки выше. Они обошли хитросплетение проложенных через корабль мостиков и лестниц: от командной палубы с пятиметровыми экранами, минуя диспетчерские каюты, жилые помещения и лазарет, к грузовым отсекам и ярусам клеток, в которых содержались животные. Отсеки, в которых располагались главный преобразователь энергии и генератор, выглядели такими же сложными и внушительными, как внутренности термоядерной электростанции. Дальше, преодолев одну из переборок, группа оказалась перед двумя изогнутыми тороидами, колоссальный размер которых заставил их почувствовать себя настоящими карликами.

Стенки их внешних корпусов имеют почти пятиметровую толщину, – сообщил он. – Они сделаны из сплава, который режет вольфрамово-карбидную сталь, как масло. Концентрация массы внутри них достигает феноменальных величин. Мы считаем, что они играли роль замкнутых каналов, поддерживавших циркуляцию или колебательный резонанс материи с высокой плотностью, которая, в свою очередь, взаимодействовал с сильными полями. Вероятно, быстроменяющийся гравитационный потенциал, порождаемый этим процессом, каким-то образом использовался для контролируемой деформации пространства вокруг самого корабля. Другими словами, судно двигалось за счет постоянного падения в дыру, которую создавало прямо перед собой – наподобие четырехмерной гусеничной ленты.

– Хотите сказать, что корабль запирал себя внутри пространственно-временного пузыря, который каким-то образом двигался в обычном пространстве? – предположил кто-то из них.

– Можно и так сказать, – подтвердил инженер. – Полагаю, что аналогия с пузырем ничем не хуже прочих. Интересно здесь то, что если двигатель действительно работал именно так, то каждая частица самого корабля и всего, что находится внутри, должна испытывать одно и то же ускорение. Другими словами, никаких перегрузок. Можно за миллисекунду остановить корабль, несущийся, скажем на скорости миллион километров в час, и люди внутри даже не почувствуют разницы.

– Что насчет максимальной скорости? – спросил кто-то еще. – Разве он не должен подчиняться релятивистскому пределу?

– Мы не знаем. Теоретики на Юпитере-4 из-за этого уже спать толком не могут. Движение самого корабля не подчиняется традиционной механике, поскольку в локальном пространстве пузыря он будет стоять на месте. Как в обычном пространстве перемещается сам пузырь – это уже совершенно другая история. Потребуется разработать совершенно новую теорию поля. Возможно, здесь действуют принципиально иные законы физики – как я уже говорил, мы просто этого не знаем. Ясно, по-видимому, только одно: межзвездные корабли с фотонным двигателем, которые сейчас разрабатывают в Калифорнии, могут устареть еще до того, как их успеют построить. Если мы сумеем как следует разобраться в устройстве ганимейского корабля, то с этими знаниями на сотню лет опередим современную науку.

К концу дня в мыслях Ханта царила настоящая сумятица. Новая информация поступала быстрее, чем он успевал ее переварить. Вопросы в его голове множились в тысячу раз быстрее, чем он мог на них ответить. С каждым новым откровением он был все больше заинтригован тайной ганимейского корабля, но где-то на задворках сознания по-прежнему крутилась нерешенная загадка лунарианцев. Ему нужно было время, чтобы сделать шаг назад и подумать – навести порядок в своем ментальном доме и превратить заполнявшую его неразбериху во взаимосвязанные мысли, которые можно было рассортировать по мысленным картотечным ящикам. Тогда он лучше сможет понять, как друг от друга зависели те или иные вопросы, и какими из них нужно было заняться в первую очередь. Однако бардак накапливался быстрее, чем он успевал разгребать завалы.

Вскоре терпеть смех и подколки в столовой после ужина стало попросту невозможно. Он вернулся в комнату, но одиночество вызывало ощущение клаустрофобии. Какое-то время он бродил по коридорам, соединявшим купола с корпусами базы. Сооружения давили на него своим видом; он слишком долго жил в металлических консервных банках. В итоге Хант оказался под куполом диспетчерской башни, где пристально вглядывался в сияющую серую стену, созданную светом прожекторов, сочившимся сквозь метаново-аммиачную дымку ганимедской ночи. Спустя некоторое время ему стало мешать даже присутствие дежурного оператора, лицо которого прорезалось из темноты его светящейся консолью. Хант остановился рядом с ним по пути к лестнице.

– Оформите мне пропуск на поверхность.

Дежурный оператор взглянул на Ханта. – Собираетесь наружу?

– Хочу подышать воздухом.

Диспетчер включил один из экранов. – Представьтесь, пожалуйста.

– Хант. Доктор В. Хант.

– Идентификационный номер?

– 730289 C/EX4.

Диспетчер зафиксировал данные, затем сверился с часами и ввел текущее время.

– Если не вернетесь в течение часа, сообщите по радио. Держите приемник включенным на частоте 24.328 мегагерц.

– Хорошо, – ответил Хант. – Доброй ночи.

– Доброй.

Проследив, как Хант исчез в направлении нижнего этажа, диспетчер пожал плечами и машинально обвел взглядом стоящие перед ним мониторы. Ночь обещала быть тихой.