Черная башня - Филлис Джеймс

— Не вмешивайтесь, Джулиус, — отрезал Эрик. — Я в ваших советах не нуждаюсь. И не знаю, зачем Уилфред вас позвал.

Однако он говорил без внутренней убежденности, точно неуверенный и напуганный ребенок, все время бросая взгляды на дверь, будто ждал появления союзника. Джулиуса эта отповедь ничуть не смутила.

— А вот мне кажется, вам сейчас нужен любой совет. Что вас смущает? Подозреваете грязную игру? Кстати, до чего же это смешное выражение, такое восхитительно-английское, заимствованное из школьной этики и с боксерского ринга!

Эрик попытался изобразить уверенность и властность.

— Не мелите чушь! Это естественная смерть. Вся сложность в том, что я не понимаю, отчего она случилась именно теперь. Я знаю, что пациенты с множественным рассеянным склерозом часто угасают вот так быстро, но в ее случае я этого не ожидал. И Дот говорит: когда она укладывала Грейс в десять часов, та выглядела как обычно. Возможно, у нее было еще какое-нибудь органическое заболевание, которое я проглядел…

Джулиус беззаботно продолжал:

— Полиция не обнаружит никакой грязной игры. Во всяком случае, если хотите профессионального совета, тут есть представитель закона. Спросите Дэлглиша: не подозревает ли он грязной игры?

Все дружно повернулись к Дэлглишу и уставились на него так, словно только сейчас осознали его присутствие. Щеколда на окне настойчиво и противно дребезжала. Адам подошел к окну и выглянул наружу. Под стеной тянулась полоса вскопанной земли, точно кто-то собрался сажать живую изгородь. Взрыхленная песчаная почва была ровной и нетронутой. Конечно, а чего еще ожидать? Если незваный гость хотел незамеченным пробраться в комнату Грейс, зачем лезть в окно, когда в Тойнтон-Грэйнж никогда не запирают двери?

Дэлглиш задвинул щеколду и, вернувшись к постели, посмотрел на тело. Мертвое лицо выглядело не спокойно, а чуть неодобрительно — рот слегка приоткрыт, передние зубы, казавшиеся более «кроличьими», чем при жизни Грейс, прижимают нижнюю губу. Веки сморщились, так что казалось, будто покойная смотрит на руки, аккуратно сложенные поверх одеяла. Сильная правая, вся в коричневых, выдающих возраст пятнышках, накрывала увечную левую, словно инстинктивно оберегая ее от жалостливого взгляда Дэлглиша. В последнем сне Грейс была облачена в старомодную белую ночную рубашку из мятой хлопчатобумажной ткани с детским бантом — узкой голубой ленточкой, неловко повязанной под подбородком. Длинные рукава на запястьях собраны в оборки. Примерно в двух дюймах выше локтя один из рукавов был аккуратно заштопан. Дэлглиш не мог оторвать от заштопанного места глаз. Кто бы сегодня стал так утруждаться? И ведь явно измученные больные руки самой Грейс не могли бы сплести такую тонкую вязь. И почему эта штопка кажется ему трогательнее и проникновеннее сосредоточенного спокойствия на мертвом лице?

Он сознавал, что собравшиеся перестали спорить и уставились на него в почти настороженном молчании. Дэлглиш поднял со столика возле кровати Грейс две книги — молитвенник и Троллопа. «Последняя хроника Барсета» в мягкой обложке. В молитвеннике лежала закладка — одна из типичных сентиментальных набожных открыток: раскрашенный святой Франциск с нимбом вокруг головы проповедует в окружении пташек пестрому и несуразному собранию зверей, обитающих в самых разных уголках планеты и детально выписанных. Дэлглиш невольно задумался: отчего же закладки не оказалось в Троллопе? Грейс явно не принадлежала к числу тех, кто станет долго листать страницы, а из этих двух книг легче потерять нужное место она могла в Троллопе. Последствия, вытекающие из этого маленького наблюдения, смутно тревожили коммандера.

— У нее есть родственники? — спросил он.

— Нет, — ответил Энсти. — Она рассказывала, что ее родители были единственными детьми в своих семьях. Когда она родилась, обоим было уже за сорок, и они скончались в течение месяца, один за другим, лет пятнадцать назад. Был еще старший брат, но он погиб в Северной Африке. Кажется, при Эль-Аламейне.

— А что у нее с деньгами?

— Ничего, совсем ничего. После смерти родителей она несколько лет проработала в «Открытой двери», благотворительной организации, которая занимается вышедшими на свободу заключенными, и получила от них маленькую пенсию по инвалидности, сущие крохи. За нее платили местные власти.

— «Открытая дверь», — с внезапным интересом произнес Джулиус Корт. — А она знала Алберта Филби до того, как вы его взяли?

Энсти сморщился так, будто счел этот вопрос не только не относящимся к делу, но еще и проявлением дурного тона.

— Возможно. Во всяком случае, она никогда этого не говорила. Именно Грейс предложила найти работника при помощи «Открытой двери». Сказала, что таким образом Тойнтон-Грэйнж может тоже принять участие в благотворительности. Мы очень обрадовались Алберту. Он вошел в нашу семью. И я никогда не пожалел о своем решении. Тут в разговор вмешалась Миллисента:

— Ну да, он ведь дешево тебе обходится. Потому что выбор-то: или Филби, или никого, правда? До тех пор тебе не слишком везло с претендентами, как только они узнавали, что ты предлагаешь пять фунтов в неделю за все про все. Иногда я гадаю: почему Филби не уходит?

Дальнейшее обсуждение этой темы предотвратило появление самого Филби. Должно быть, ему уже сказали о смерти мисс Уиллисон, поскольку он не выказал ни малейшего удивления при виде толпы народа в ее комнате и никак не объяснил причины своего прихода. Ни слова не говоря, он встал у дверей, точно нелепый и непредсказуемый сторожевой пес. Остальные, по-видимому, решили, что лучше не замечать его. Уилфред повернулся к Эрику Хьюсону:

— А вы не можете установить диагноз без вскрытия? Мне ненавистна сама мысль о том, чтобы ее разрезали. Это так безлично, так унизительно! Она ведь всегда относилась к своему телу очень трепетно, со скромностью, которую нам уже не понять. Аутопсия — последнее, чего бы она захотела.

— Ну так это и будет последним, что она получит, — грубо заметил Джулиус.

Дот Моксон в первый раз за все это время разомкнула уста. Во внезапном порыве гнева она развернулась к Джулиусу, сжав кулаки. Ее широкое лицо пошло пятнами.

— Как вы смеете! Вам-то какое дело? Вам плевать, жива она или мертва, жив или мертв любой из пациентов. Вы просто используете приют для собственных целей.

— Использую? — Серые глаза вспыхнули и расширились. Дэлглиш видел, как быстро увеличивались зрачки у Корта. Джулиус уставился на Дот с неожиданной и неправдоподобной злобой.

— Да, используете! Эксплуатируете, если вам так больше по вкусу. Вам нравится приезжать в Тойнтон-Грэйнж, когда наскучит жизнь в Лондоне, опекать Уилфреда, делать вид, будто выдаете ему ценные советы, раздавать всем подарочки, как Дед Мороз. Это подпитывает ваше «эго» — контраст между вашим здоровьем и их инвалидностью. На самом-то деле доброта вам ничего не стоит. В свой коттедж вы никого, кроме Генри, не приглашаете. Так ведь Генри раньше был важной особой, не правда ли? Вам с ним есть о чем поболтать и посплетничать. Из вашего дома видно море, но вы никогда не разрешали инвалидам приезжать к вам во двор. Нет, только не это! Единственное, что вы могли бы сделать для Грейс, — время от времени отвозить ее к себе, разрешать тихонько посидеть и поглядеть на волны. Она ведь была неглупа, вы знаете. Возможно, вам даже было бы приятно с ней беседовать. Однако она бы испортила вид вашего элегантного дворика, эта некрасивая и немолодая женщина в инвалидном кресле. А теперь, когда она умерла, вы приходите сюда и пытаетесь учить Эрика. Так, ради Бога, заткнитесь!

Джулиус беспокойно засмеялся. Он вроде бы взял себя в руки, но его голос теперь звучал тонко и раздраженно:

— Не знаю уж, чем я заслужил эту отповедь. Покупая у Уилфреда коттедж, я не думал, что буду отвечать за Грейс Уиллисон или за кого-нибудь вообще из Тойнтон-Грэйнж. Не сомневаюсь, Дот, для вас большое потрясение — потерять еще одного пациента так скоро после Виктора. Но к чему вымещать свои чувства на мне? Мы знаем, что вы любите Уилфреда, и я уверен, что эта любовь безответна, да только согласитесь — едва ли тут моя вина. Быть может, мои сексуальные пристрастия довольно разнообразны, и все же, уверяю, за него я с вами не соревнуюсь.

Дот подлетела к Корту и занесла руку, чтобы ударить его по лицу, — жест одновременно и театральный, и нелепый. Удар она нанести не успела — Джулиус перехватил ее запястье. Дэлглиша поразила быстрота и эффективность его реакции. Жилистая кисть, белая и чуть дрожащая от усилия, удерживала руку Дот, словно в мускулистых клещах, так что они напоминали двух плохо подобранных соперников по армрестлингу. Внезапно Джулиус рассмеялся и выпустил запястье Дот, а потом медленно, не сводя глаз с ее лица, опустил руку и принялся растирать кисть. Он снова рассмеялся — опасным смехом — и тихо произнес: