Год ворона, книга первая - Максим Бояринов

— Значит так! — изрекаю тоном, не допускающим возражений. — Сейчас строимся на подоконнике…

Мила непонимающе смотрит.

— Шучу! — очень серьезным тоном произношу я. — А если серьезно, то слушай меня сюда…

Даю ценные указания в стиле профессионального выживальщика.

Для начала — закупка, затарка, она же — новомодный «шоппинг». Нам сидеть здесь не один день, поэтому запастись нужно основательно.

Здоровенный сарай-гипермаркет в пятнадцати минутах ходьбы. Это если туда. Обратно бредем не меньше получаса. Мила вошла во вкус… Пачка денег, взятая с собой, изрядно худеет, но если верить девчонке, у нас теперь есть все необходимое. В принципе, готов согласиться — минимум пару недель в осаде мы протянем. Назначения половины покупок вообще не понимаю, похоже, пока я ставил рекорды по литрболу, в индустрии питания и вообще потребления произошла очередная революция.

Ставлю многочисленные пакеты в коридоре.

— Разгребайся, а я до вечера исчезну. Звони если что. Если не что, тоже звони. Цвета телефонов помнишь?

— Ага! — отвечает из недр закупленного «нефорша». — Пока приготовлю чего-нибудь…

На всякий случай быстро экзаменую насчет сотовых и их цветового распределения, выхожу на дорогу, ловлю таксиста-частника и еду на авторынок. С двумя целями. Убить время, естественно, и обзавестись колесами. Транспорт такая штука, что всегда пригодится.

Долго брожу, задалбывая продавцов. Но все же нахожу, что мне надо, и через два часа становлюсь счастливым обладателем темно-красного «Опеля-Астра». У этой машины два огромных преимущества. Во-первых, Опель совершенно не бросается в глаза, и уж тем более не вызывает завистливых взглядов. Не зря же по гаишной статистике — одна из самых неугоняемых машин. Второе преимущество — сугубо техническое. Астра, если верить ребятам из отдела боевой подготовки моей бывшей конторы, это единственная машина с механикой, у которой при «полицейском развороте» не выбивает рычаг переключения передач. Хрен его знает, что нас ждет в будущем. И возможность гонок исключать никак нельзя.

Сразу после улаживания формальностей, которые представляют собой расписку «сумму в качестве предоплаты 100 % за автомобиль марка — номер кузова — регистрационный номер получил. Владелец имярек не возражает против пользования автомобилем до момента переоформления генеральной доверенности», загоняю «немца» на полное ТО. Стопроцентной гарантии от дорожных поломок это не дает, но чувствую себя намного спокойнее…

Денежная пачка опять худеет. Утешаюсь тем, что все это нужды первоочередные и неотложные, дальше можно будет экономить.

По дороге домой, уже на колесах, кручусь по переулкам, проверяясь на момент слежки. Если нас и пасут, то скорее всего на таком уровне, что обнаружить не смогу. От радиомаячка или жучка где-нибудь под карнизом не убережемся, но и элементарные меры применять стоит. Вне зависимости от лени.

Вроде бы никого. На всякий случай, все же, выезжаю за город и мотаюсь по окрестностям. Могут ведь и машины менять. У серьезной конторы это запросто. Возвращаюсь. Чтобы полностью удостовериться в отсутствии наблюдателей, полчаса сижу в Опеле, не выходя и не опуская стекол. И снова никого и ничего подозрительного.

Вызываю лифт, а сам неторопливо поднимаюсь по лестнице. «Студентов, прогуливающих пары с пивом» или «бомжей, зашедших погреться» тоже нет. Хорошо…

Запах еды слышен уже на площадке. Желудок начинает колотиться о ребра, спеша к соблазнам. Два длинных, один короткий. Слышу быстрые шаги. Дверь открывается. Милы не видно. Умница девочка, все как говорил! На цепочку закрылась и из прямой видимости ушла. Цепочка, конечно, случись что, выдержит недолго, но иногда и двадцать секунд решают многое.

— Свои!

— Свои дома сидят! — моя хозяюшка справляется с замками и распахивает дверь.

Нет, не умница. Умницы не разгуливают по квартире в одной короткой футболке перед чужим мужиком…

Обхожусь без нравоучений, проскальзывая на кухню.

— А руки?!

Бедный Витя Сербин… Я бы с таким контролем не то что пить начал, но и к «Моменту» пристрастился. Захожу в ванную, мою руки, вытираю свежеповешенным полотенцем. Хмыкаю. Времени Мила не теряет.

На кухне меня сбивают с ног запахи. На холодильнике громоздится стопка кулинарных книг. Взгляд скользит по пестрым козырькам, натыкается на «100 рецептов крепких алкогольных напитков». Не удержавшись, снова хмыкаю. Мила обижено сопит и лезет в холодильник.

Рядом с тарелками появляется запотевшая бутылка голубой текилы.

— Вот, купила тебе, — вроде как оправдывается, — пишут, что от нее голова утром не болит. Даже если выпить много… Стоит, правда, дорого.

Беру бутылку, мельком просматриваю этикетку. Возвращаю и почти без сожаления произношу:

— Обратно поставь. Я же вроде как за рулем теперь.

Чего больше в глазах у Милы, радости или удивления, разобраться не успеваю. Девчонка кидается обратно к холодильнику, прячет бутылку. Пусть там и лежит. Счастливое дите, думает, что я встал на путь исправления от вредных привычек. Не рассказывать же, что по опыту работы в подпольном разливочном цеху от подкрашенной гадости, которую она купила, голова болит гораздо сильнее, чем от казенки…

Впрочем, насчет бухла Мила отчасти права, я действительно становлюсь трезвенником. Принудительно, поскольку в нашем положении выживание зависит от трезвой головы, соответственно, между стаканом и смертью дорожка самая короткая. Выпить хочется просто зверски, но жить хочется еще больше. Мрачно бычусь, надеясь, что больное выражение физиономии сойдет за думы о сложностях жизни.

Три дня проходят по стандартной схеме. Едим, спим в разных комнатах, бездумно таращимся в телевизор, что то и дело сбивается на местные новости по поводу Майдана. Веселье там пошло на очередной виток. Из-за чего вся буза я, если честно, так и не понимаю. Мила пытается разъяснить, но, увидев бессмысленность, обзывает меня «застрявшим в политическом анабиозе» и машет рукой. Не до того. Утром и вечером катаюсь проверять связь по компьютерным клубам. Хорошо, что их в Киеве много, можно не повторяться. Однако в «левый» ящик кроме вездесущего спама ничего не приходит. И ведь фильтр не поставить, так можно и полезное письмо прозевать.

В принципе, как раз в задержке ничего опасного нет. Даже наоборот. Встретились мы в субботу вечером, в воскресенье Серега мог думать, прикидывать. Возможно, с кем-то встречался неофициально, перед тем как дать делу законный ход. Машину госбезопасности он мог запустить только в понедельник, не раньше. А машина та — она тяжелая на подъем. Пока «входящие» исполнителям распишут, пока те, перестраховываясь сто раз, исполнят докладные записки, даже с пометкой «срочно» как раз дня три и пройдет. И тут уж непременно потребуют меня-хорошего на ковер…

На четвертый день начинаю понемногу мандражировать. Настолько, что едва не сваливаюсь снова в водочное снятие стресса. Едва ли не за уши себя от холодильника с паленой «текилой» оттаскивал. Если дело затянулось, мог же Серега, гад такой, хотя бы коротко отписать, сиди, мол, мой пьющий отставной друг, тише воды ниже травы, и не отсвечивай до сигнала три зеленых свистка… Чувствуя мое состояние, Мила ходит, как пришибленная, молчит сумрачной тенью.

На исходе сорок восемь резервных часов. Теперь уверенность в том, что, обратившись к приятелю, я по национальной традиции наступил второй раз на грабли — почти стопроцентная.

Первый раз это было два года назад когда я, молодой и перспективный капитан, одержимый служебным рвением, густо замешанном на честном патриотизме, одним махом лишил себя должности, семьи, жилья и будущего…

В прошлой жизни я не работал ни контролером, ни наклеивателем фальшака на фальшак. Да и пил разве что в выходные, как раньше в каком-то из советских кодексов писалось — «в умеренных количествах по значимому культурному поводу». А служил в Управлении государственной охраны. УГО, а по-украински — УДО. Его часто путают с хозрасчетной службой МВД, но мы не «коммерсанты». Мы — наследники «девятки» КГБ, как бы это пафосно не звучало. И в наши обязанности входит, согласно соответствующему Закону Украины статья тринадцать, абзац четыре: проводить гласные и негласные оперативные мероприятия с целью предотвращения покушений на должностных лиц, членов и объекты, в отношении которых осуществляется госохрана, выявления и пресечения таких посягательств… Именно там, где проводят «негласные мероприятия», я и служил — в глухо засекреченном оперативно-следственном отделе.

На шестом году службы я возглавлял отдельную группу из девяти опытных сыскарей, собранных по регионам в основном из отделов по борьбе с организованной преступностью. Тогда как раз бушевала затянувшаяся мода на все американское, поэтому группу назвали «Отделение перспективных исследований». В разговорах же внутри конторы все, не исключая и высокое, часто меняющееся начальство, называли нас, как у братьев Стругацких «группой свободного поиска».