Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

Слабые люди — слабые, но не подлые — любят верить, что порядочность все же существует. И, конечно, увидеть, что и его сломала неумолимая логика жизни, ей неприятно. Как будто не она предала его когда-то, а он сейчас предает ее веру в него…

Такой вот психологический этюд в желтых тонах.

«Какою мерою мерите, такою и отмерится вам», — вспомнил он слова из читанной ночью Библии. И успокаивающим жестом поднял руки ладонями вверх.

— Ну ладно-ладно… О цене сговоримся. Верю тебе и им на слово. Что я все-таки должен делать?

— Поверь, Дим, я хочу тебе только добра. И зря ты злишься. Ты еще сам не понимаешь, как тебе повезло. Тебя выбрали одного из миллиардов…

— Ценю, Наташа, ценю. Все это ужасно ласкает мое самолюбие. Я так нуждаюсь в признании. Свои не ценят, так хоть пришельцы поняли. По-хорошему, я давно уже мог и начальником пароходства стать, а все старпом. В капитаны самого малюсенького кораблика — и то не пускают. Рылом-с, видать, не вышли…

— Не обижайся, Дим. Не на что. Я тебя слишком хорошо знаю… Характер у тебя не тот. А вот сейчас как раз он и пригодится. Так что все к лучшему…

— …в этом лучшем из миров, — закончил он ее любимую поговорку.

Ему вдруг трудно стало сохранять с ней взятый тон. С некоторым даже удивлением вслушиваясь в себя, Воронцов все больше убеждался, что ничего из прошлого не ушло и не забылось, и ее глаза, интонации, тембр голоса имеют над ним такую же почти власть, как и прежде, в самые счастливые минуты их любви.

И если б не было всего пережитого — тех страшных для него и мучительных дней и месяцев, когда в своей тесной, накаленной тропическим солнцем каюте он читал и перечитывал ее прощальное письмо, а потом, не подавая вида, что с ним творится, должен был нести службу, шутить и смеяться чужим шуткам в кают-компании, вообще жить, хотя жить как раз не очень хотелось, — сейчас ему не удалось бы оставаться внешне спокойным, ироничным, небрежно-самоуверенным.

И как-то совсем не важно было, что перед ним сидела сейчас отнюдь не она сама, а лишь ее изображение.

Наташа тоже почувствовала, что с ним происходит не совсем то, что он старается изобразить.

— Дим, ты знаешь, у тебя стали теперь совершенно другие глаза. Суровые, злые даже, а все равно, если присмотреться, что-то в них осталось прежнее…

Воронцов вздохнул, сосчитал в уме до пяти. Как учили, через ноль. Сказал тихо, без выражения:

— Ладно. Давай лучше к делу. А про тебя и про меня ты в другой раз доскажешь…

Наташа закусила губу и отвернулась. Возможно, чтобы он не увидел выступивших от обиды слез.

— Ну хорошо, — наконец сказала она. — Я остановилась на том, что Книга дошла невредимой почти до наших дней и вдруг исчезла. Очевидно, навсегда. Сложность в том, что исчезла она в июле 1941 года. В районе северо-западнее Киева…

Воронцов тихо начал насвистывать сквозь зубы старую английскую солдатскую песню «Лонг вей ту Типперери», популярную среди мальчишек в пятидесятые годы.

— Намек понял, — сказал он, обрывая свист. — Пойти и взять, только и всего…

— Именно так. Не сочти за лесть, но ты один из немногих, кто может это сделать.

— Да уж конечно. Дураков мало. А ты, случайно, не помнишь, что имело место как раз в июле-августе сорок первого года нашего века северо-западнее Киева? Как, впрочем, и западнее, южнее и юго-западнее тоже?

— Ну, Дим! Если б это было так просто, они и не обратились бы к тебе…

— Ох, Натали, за что я тебя всегда уважал, так за великолепную невозмутимость духа. Подумаешь, июль сорок первого, стоит ли говорить… И вообще, кому интересны переживания какого-то лейтенанта… Воронцова, что ли? С его дурацкими чувствами и бесперспективной биографией… До них ли, когда есть возвышенная цель.

Очевидно, он немного перебрал, потому что Наташа теперь смотрела на него с испугом, словно ожидая еще более обидных, бьющих наотмашь слов.

— Прости, Дим, я не хотела… Это не я, это они так говорят, а я повторяла, не задумываясь… А ты все злишься на меня, никак не хочешь забыть и простить…

— Да нет, что ты, давно не злюсь. Дело прошлое. Вырвалось как-то. Значит, говоришь, сорок первый. А где там искать, и как?

— Я тебе все объясню, — заторопилась Наташа, не скрывая радости оттого, что он, кажется, действительно не сердится и что миссия ее благополучно подходит к концу. — Тебе и искать особенно не придется. Тебя высадят в нужное время и в нужном месте, соответственно подготовив, специальный детектор укажет координаты контейнера, ты его подберешь и вернешься…

— Действительно, плевое дело. Они у тебя четко соображают. Подобрать, пока дым не рассеялся, — и ходу… С транспортом как? На машине времени сгоняю?

— Зачем машина времени? Все гораздо проще. Замок сейчас находится вне любых пространственно-временных координат. Любая точка из него одинаково доступна. Выход в реальный мир можно открыть в любом месте пространства и в любом времени. Математически все это крайне сложно, ты не поймешь, хоть и сдавал высшую математику… — она улыбкой постаралась смягчить оценку его умственных способностей.

— Я не претендую, — успокоил он ее, — я практик. Но выходит, что путешествия во времени вообще не будет?

— Правильно. Представь, что перед тобой карта мира и на ней нужно поставить точку карандашом. Главное — определить, куда ее ставить. А какова кинематика движения руки, затраты энергии, механизм переноса частичек графита на бумагу — ты об этом и не задумываешься…

— Оно так. Ну а как с парадоксами?

— Да нет никаких парадоксов. Мир всегда только таков, как есть. Если ты побывал в прошлом, значит, этот факт имел место, как ты выражаешься, и в свое время уже оказал влияние на развитие событий. Если нет — то же самое.

— Постой, Натали. Вот как раз тут и неясность. Я имею определенные знания о прошлом. Я пойду за вашей Книгой и захочу там сотворить нечто противоположное тому, что уже случилось. Как тогда?

— А разве ты можешь быть уверен, какую именно цепь причин и следствий возбудит твой поступок? Может, как раз он через десятки и сотни промежуточных событий и приведет к тому, что есть на самом деле?

— Можно придумать такое, что ни в какие ворота, — не унимался Воронцов, которому очень хотелось хоть в чем-то поставить в тупик Наталью с ее пришельцами.

— Значит, у тебя ничего и не получится. Помешает что-то… Или все равно так или иначе ляжет в общую схему. Все, что могло случиться в прошлом — уже случилось, и именно так, а не иначе.

— Ясно. Объяснение принимается, — кивнул Воронцов. — А куда в этой штуке лошадь запрягать, потом уточним, — к случаю вспомнил он старый анекдот.

В общем-то он уже до предела устал от бредовости ситуации, нравственных и технических проблем, парадоксов, которых не бывает, и мучительно-прекрасных глаз своей визави, глядя в которые ему хотелось лишь одного — встретиться и поговорить с ней наяву, без живых и электронных посредников.

Потому и сказал наконец то, что давно собирался, но никак не мог найти подходящего момента в разговоре.

— В общем, хватит, Натали! Сделаем перерыв. Я дух перевести хочу, воздухом подышать, рассеяться и расслабиться. А уж потом контракты подписывать будем.

Отметил, как удивленно приподнялись у Наташи брови, усмехнулся злорадно. Не ждали они от него такого пассажа, определенно не ждали. И закончил фразу:

— А ты пока со своими приятелями посоветуйся, подготовься получше. Потому что пока вы мне на два вопроса не ответите, дела не будет. Я и в худшие времена не продавался, сейчас — тем более…

— Опять ты, Дим! Пожалуйста, спрашивай, что хочешь. Я готова ответить на любой вопрос сейчас же…

— Сейчас не надо. Куда спешить? Завтра и ответишь. Вопросы у меня простые. Что именно записано в пресловутой Книге, и какие причины заставили обратиться именно ко мне и ни к кому другому. Вот и все. Только постарайся, чтоб ответы были… убедительные. Хорошо, дорогая?

Глава 3

…Для одного человека и в один день всего случившегося было многовато. Следовало успокоиться и заставить себя как следует подумать.

Воронцов вышел в коридор и прикрыл за собой дверь кабинета, сумев не оглянуться и не посмотреть, что за его спиной делает Наташа. Пусть не рассчитывают на легкую победу, психологи… Воронцова голыми руками не возьмешь. Эксперимент — так для всех эксперимент.

Куда идти — ему было совершенно все равно. Дмитрий уже понял, что ничего сверх того, что ему захотят показать, он не увидит, но, с другой стороны, ему было интересно, как далеко простирается их фантазия и технические возможности. Как если бы он попал в некий супердиснейленд, отданный в его единоличное и полное распоряжение.

Пройдя метров пятьдесят по длинному и узкому переходу без окон, не очень ярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра, Воронцов толкнул первую попавшуюся дверь.