Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

На Загородном зазвенел трамвай. Щурясь от яркого солнца, Павел вприпрыжку побежал к остановке.

Генрих понятия не имел, что за цифры получили другие курсанты разведывательной школы. Преподаватель раздал каждому аккуратно вырезанный из фотокопии столбец с рядом пятизначных чисел. Юноша незаметно оглядел унылый класс, деревянные столы, карту СССР и портрет Дзержинского на стене:

– Видно, что дело срочное. Нас вызвали сюда по телефону, несмотря на вечер субботы…  – Генрих намеревался сходить с ребятами на «Полосатый рейс». Комедию хвалили, парни хотели потом заглянуть на танцы:

– Но не со своими самоварами…  – расхохотался кто-то в предбаннике общежитской душевой, – в университетском доме культуры можно подцепить кадры другого полета…  – по слухам, каждые выходные в ДК МГУ на улице Герцена играл самодеятельный джаз-оркестр:

– Кадры другого полета и не взглянут на штукатуров и каменщиков…  – скептически отозвался еще один рабочий, – зачем мы им нужны…  – Генриха похлопали по плечу:

– Ничего, у нас есть тайное оружие, наш иностранец…  – ребята всегда отправляли Генриха в разведку, как они выражались:

– Ты коротышка, – весело говорили парни, – но обаятельный, язык у тебя подвешен отлично. Девушки тобой интересуются, а потом в дело вступаем мы…

На танцах Генриха часто принимали за выходца из Прибалтики. Юноша склонился над чистым блокнотом:

– Из-за моего акцента. Но я не успел и галстук завязать, как меня позвали к телефону на посте вахтеров…  – вместо «Полосатого рейса» Генрих оказался в неприметном здании на задворках улицы Кирова, неподалеку от гранитного бастиона Лубянки:

– Перед вами дело чрезвычайной важности, – сухо сказал преподаватель, невысокий человек в штатском, – мы должны взломать шифр…  – он постучал пальцем по фотокопии, – как можно быстрее…  – Генрих понял, что в аудитории собрали только отличающихся способностями к математике:

– Мы каждую неделю проходим испытания, – хмыкнул он, – по математике, по языкам…  – весь последний год, проведенный в восточногерманской армии, Генрих делал вид, что занимается английским и испанским языками:

– Я их знаю, как и латынь, но я автомеханик, выросший в подвале, – хмуро подумал он, – я не могу просто так выйти к доске и заговорить по-английски…  – преподаватели языков на Лубянке хвалили его усердие в самоподготовке. Генриху опять пришлось вернуться к нарочитым ошибкам в домашних заданиях:

– Английский у меня родной, испанским я владею неплохо, но отсутствие ошибок вызовет подозрения…  – в языковых классах с ним сидела и фальшивая Света:

– У нее отличный английский, – подумал Генрих, – по-испански она тоже бойко объясняется. Интересно откуда она родом? В СССР до войны приезжали негры, коммунисты из США. Может быть, она из такой семьи…

Юноша понимал, что думает о Свете, чтобы не возвращаться глазами к столбцу цифр. Света его, разумеется, не волновала. Гораздо больше мысли Генриха занимала неизвестная девушка, проехавшая вчера мимо него на эскалаторе станции «Дзержинская»:

– На «Охотном ряду» она была одета бедно…  – он упорно смотрел мимо столбца цифр, – но вчера носила пальто с мехом. Неужели за мной следят, пустили хвост, как выражается мама…  – мать объясняла, что одежда сильно меняет человека. Генрих и сам замечал, что в рабочем комбинезоне каменщика он выглядит по-другому, чем в костюме:

– Филеры…  – он вспомнил старое слово, – переодеваются, чтобы сбить с толку объект, если говорить языком Лубянки. Но я ничего подозрительного не делал, в Нескучном Саду я давно не появляюсь…  – Генрих подавил желание опустить голову в руки:

– Но если меня подозревают, вряд ли меня бы вызвали для помощи с шифром…  – по словам преподавателя, шифром сейчас занимался весь штат его отдела:

– Но десяток голов лучше, чем одна…  – он покачал пальцем, – у вас хорошо обстоят дела с математикой, похожие шифры мы изучали на занятиях…  – Генрих узнал комбинации цифр:

– Мне ничего не надо взламывать, – бессильно понял он, – шифр писала мама…  – мать объяснила, что показывает ему шифр на всякий случай:

– Учитывая, что ты будешь посылать открытки в Западный Берлин, вряд ли он тебе пригодится…  – Марта помолчала, – код используют только в очень срочных случаях. В посольствах его знают, мы разослали шифр и ключ…  – в столбце Генриха говорилось, что британское представительство в Москве, в ночь с субботы на воскресенье должно ожидать гостей с реки:

– То есть очень скоро, – он бросил взгляд на часы, – сейчас семь вечера…  – он не представлял, откуда шифровка попала в Комитет:

– Но ясно, что в посольстве записка не прочтут. Кто бы не пытался прорваться туда с воды, тоже не ожидает засады…  – Генрих не сомневался в возможностях шифровального отдела:

– Наш преподаватель работал еще на встрече глав союзных держав в Тегеране. Они обязательно что-то вытащат из шифра. Имена…  – в его столбце имен не было, – место, время акции…  – Генрих вспомнил, что дядя Джон тоже должен был знать шифр:

– Может быть, он жив…  – с надеждой подумал юноша, – он предупреждает посольство о готовности к операции…  – Генрих не мог связаться с британским представительством:

– Я вообще не знаю, это записка дяди Джона или кого-то еще, – напомнил себе юноша, – мама всегда учила, что не стоит делать поспешные выводы…  – он решил, что неизвестная девушка не имеет отношения к Лубянке:

– На «Охотном ряду» она могла возвращаться с дачи…  – объяснил себе Генрих, – поэтому она была так одета…  – юноша понимал, что успокаивает себя:

– Я четверть часа ничего не пишу, – понял он, – надо сделать вид, что я поставлен в тупик сложным шифром…  – он быстро исчеркал чистый листок первыми пришедшими в голову цифрами. Генрих, разумеется, не собирался ничего взламывать:

– Обойдутся они без моей дешифровки…  – приятели по группе скрипели карандашами, – ладно, как говорится, ночью все кошки серы. Главное, чтобы нас быстрее распустили по домам…  – он помнил, где хранятся прокатные лодки в Нескучном Саду:

– В сараюшке под хлипким замком. Сбить его, вывести лодку на реку, и через десять минут я увижу звезды Кремля…  – Генрих намеревался провести ночь на воде:

– Оружия у меня нет, но оно мне и ни к чему, – вздохнул юноша, – я просто не могу стоять в стороне. Я никогда себе не прощу бездействия…  – он был уверен, что реку и Замоскворечье сейчас утыкают комитетчиками:

– Мне опасно появляться в том районе, но другого выхода не остается. Однако я буду осторожен…  – из коридора до него донеслись шаги. Подняв голову, Генрих натолкнулся взглядом на спокойные глаза так называемого товарища Матвеева. Внук Горского носил щеголеватый штатский костюм, на лацкане пламенел комсомольский значок. Кивнув преподавателю, он улыбнулся:

– Добрый вечер, товарищ Рабе. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Скорпион внимательно рассматривал невозмутимое лицо товарища Рабе.

Он провел восточногерманского коллегу закрытым коридором, соединяющим здание в глубине улицы Кирова и Лубянку. Саша мог без опасения принимать товарища Рабе в своем кабинете. Кроме афиши фильма о Горском и фотографии Феликса Эдмундовича, на беленых стенах больше ничего не висело. Щелкнув кнопкой настольной лампы, Саша поднял трубку внутреннего телефона:

– Кофе, – утвердительно сказал он, – кофе с пирожными. Вы у нас немец, товарищ Рабе…  – Генрих подумал, что это единственная правда из всех материалов его досье:

– Хотя нет, я действительно уроженец столицы, – он развеселился, – как говорится, только Бранденбургские ворота более берлинцы, чем я…  – на месте его рождения, рядом с нынешним переходом Чек-Пойнт-Чарли возвышалась Стена. Генрих понятия не имел, зачем он понадобился так называемому товарищу Матвееву, или Пауку.

Ожидая кофе, Саша, незаметно для товарища Рабе, вчитывался в расшифровку записки, полученной от Невесты. Шифровальный отдел объяснил частичную неудачу работы сложностью кода. К половине восьмого вечера им удалось вытащить из текста время и место акции: